отбросов, делить с ними ночлег, терпеть их вонь и слушать их ругань.
О том, чтобы просить их не устраиваться рядом со мной, и речи идти не могло, вышло бы себе дороже, ввязался бы в перепалку, меня бы задержала полиция за нарушение порядка, и плакал тогда мой отпуск. Я осмотрелся вокруг, на моей стороне зала бомжовые вкрапления виднелись повсюду, поэтому я решил покинуть насиженное место и попытать счастья на другой. Однако, пройдясь пару раз из конца в конец, я понял, что человеческий мусор заполонил весь зал ожидания, более того, моё место, оказавшееся не таким уж плохим, теперь было занято одним из его ошмётков, и мне пришлось приютиться в середине, где смрад стоял особенно густой. Ни о каком сне в таких условиях не могло быть и речи, я как заправская деревенщина обхватил свои вещи руками и пристально следил, чтобы к ним никто не прикасался. К двенадцати часам ночи я вновь проголодался, но есть в такой обстановке было равносильно капитуляции, признанием того, что и я такой же мусор, как эти бомжи, сродни им и ничем от них не отличаюсь, посему решил терпеть, даже запретил себе пить. Достав планшет, снова запустил уже вызывавшую тошноту игру и принялся монотонно тыкать пальцами в экран безо всякого удовольствия и интереса. И о чём думали мои родители, отпустив сына столь загодя перед отлётом? Могли же они предположить, как это всё будет протекать.
Прошёл час, прошло два, прошло три, я посидел в сети, в сотый раз прочитал новости, в сотый раз заглянул на страницу в социальной сети одной девушки, которая, как я думал, мне тогда нравилась, в сотый раз перечитал свой статус там же, говоривший насколько я крут, раз сижу в столичном аэропорту, жду самолёта, и не нашёл, чего бы к нему прибавить. Наконец, отложив планшет, огляделся, сходил со всеми вещами справить естественные надобности, опять прошёлся по залу ожидания, в котором к началу четвёртого ночи из приличных людей почти никого не осталось, нашёл, как мне показалось, место получше, сел, ощущая апатию и полное внутреннее опустошение, и уставился в окно в одну точку, где едва-едва занималась заря. Несмотря на перманентные омерзение и раздражение, через час мои веки стали смыкаться благодаря молодости и тогдашнему здоровью организма, и в конце концов я заснул глубоким сном.
Что мне снилось, не помню, но что-то точно приснилось, причём очень неприятное, а очнулся я в начале девятого как будто совсем в другом месте, не там, где засыпал. Сразу же лихорадочно проверил наличие своего скарба и убедился в его сохранности, потом оглянулся вокруг, не веря собственным глазам. Зал ожидания оказался полон людей и звуков, все куда-то спешили, женский голос, читавший объявления, не замолкал, а вокруг не было ни одного бомжа и из воздуха исчез густой запах мочи. Рядом со мной сидел мужчина лет 55-60, в костюме и очках, и цивильно разгадывал кроссворд. Когда я на него уставился, он обернулся и улыбнулся.
«Тяжёлая ночь?»
«Да-а – бесхитростно протянул я, проведя ладонью по лицу сверху вниз и тряхнув головой. – Вы знаете, сюда по ночам набиваются бомжи».
«Надо же, не имел представления. Хоть и часто летаю через этот аэропорт, но никогда здесь не ночевал. Вам, наверное, нужно в туалет. Идите, я послежу за вашими вещами, мой вылет только через три часа».
«Спасибо», – ответил я, перекинул рюкзак через плечо и без задней мысли поплёлся в сторону искомого помещения. Оправившись, почистив зубы и уже смывая мыло с лица, я вдруг сообразил, что оставил вещи под присмотром совершенно незнакомого человека. Вот тебе на! Всю ночь бдел, боялся бомжей, и вдруг прошляпил всё на доверии. Но тогда мне было плевать, сказалась усталость.
И, как выяснилось, бояться было нечего, вернувшись, я застал своего нового знакомого сидящим на том же месте, а рядом с ним по-прежнему лежала моя драгоценная сумка. Он отложил кроссворд.
«Позвольте полюбопытствовать, вы куда направляетесь?»
«В отпуск».
«А когда самолёт?»
«Ещё через сутки».
«Понимаю-понимаю. Вы, видимо, очень издалека, – я не стал ему возражать. – Я бы вам посоветовал обязательно выбраться в город. Оставьте свою сумку в камере хранения, – он указал рукой куда-то влево, – и поезжайте, тут ходит недорогая маршрутка до ближайшей станции метро. И впечатлений наберётесь, и время убьёте».
Между тем я достал из рюкзака бутерброды и предложил один своему собеседнику, тот с вежливой улыбкой отказался, я же с жадностью накинулся на нехитрую пищу.
«Спасибо, я более чем сыт. Представьте себе, как и вы, ночью почти не спал, волновался, встал ни свет, ни заря, успел уже два раза позавтракать. Вот ведь глупая привычка, столько летаю и каждый раз волнуюсь. Можно узнать ваше имя?»
«Дима».
«Очень приятно, Дмитрий. Прохор Афанасьевич. Вы в Москве впервые или довелось бывать ранее?»
«Так мы, считайте, не в Москве. Бывал в детстве и не один раз, – приврал я, – но город неплохо помню».
«Не скажите, за последнее время столица сильно изменилась».
«Вот уж не думаю. Во-первых, мне не столько лет, чтобы со времени моего детства она успела сильно измениться, во-вторых, Кремль-то точно не перестроили, ни соборы, ни магазины, ни другие бойкие места, которые я помню, а я, к моей чести, кое-что помню совершенно отчётливо».
«Ну что же, пожалуй-пожалуй. А вы, Дмитрий, резонёр. Только всё равно съездите в город, как я вам предлагал, хоть развеетесь, а то сидеть ещё сутки в аэропорту вам будет тяжко, очень тяжко».
«Благодарю за совет, обязательно воспользуюсь».
«Знаете, ведь я тоже, как и вы, из провинции, из глухой, будем прямо говорить, алтайской деревни. – И ведь не в первый раз тот, кого я вижу впервые, пытается мне поведать всю свою жизнь. Лицо у меня такое простецкое, что ли, говорит, будто со мной можно безнаказанно откровенничать, вспомнить того же Александра Владимировича. Но остановить Прохора Афанасьевича я тоже не мог хотя бы из благодарности за то, что он последил давеча за моими вещами. – В начале девяностых, я был чуть старше вас, приехал сюда зарабатывать деньги, отец и мать ещё находились в добром здравии, царствие им небесное, помогли сыну, чем смогли, помимо средств на первое время и всякой снеди зачем-то дали мне целый бидон топлёного масла, так я им расплатился с хозяйкой за комнату, в тот бидон уместилось целых два месяца. Моё самое яркое воспоминание о первых днях после приезда в столицу. Я понимаю, вам сейчас смешно слышать подобное, но тогда в ходу были и не такие средства обмена. Душевной оказалась женщиной Вероника Игоревна (я про хозяйку), мне же вскоре на этом масле ещё
