трудягами посередине. Но эти части не сепарированы, они смешиваются между собой. Меняются лишь пропорции.
И вот Алек стоит в вотчине аристократов, где доминируют парики, и даже собрание забастовочного комитета проходит как-то по-университетски упорядоченно. Дворец профсоюза мебельщиков располагается в одном из эдвардианских зданий, как старый городской совет или публичная библиотека, которые призваны нести величие в массы. Изнутри же он напоминает упрощенную, профсоюзную версию больших залов в зданиях по соседству. Панели из темного дерева и замызганные стулья из фанеры.
Он немного опоздал. Другие члены объединенного координационного комитета уже собрались, а Терри Фицнил постукивает шариковой ручкой по списку пунктов сегодняшней повестки. Терри обожает повестку. Забастовка «Таймс» длится пять месяцев, и, хоть в последнее время процесс сдвинулся с мертвой точки, конца на горизонте пока еще не видно. Однако энтузиазм Терри непоколебим. У него словно иммунитет от апатии. Это по-своему впечатляет, так же как, например, абсолютная нечувствительность некоторых людей к боли. Отцы-представители[30] пяти других профсоюзов, представляющих работников «Таймс» и «Сандей таймс», сидят на стульях с помятым видом и собирают всю свою выносливость в кулак, заранее готовые к тягомотине, хоть встреча и не успела еще толком начаться. «Знаешь, в чем залог успешных переговоров? – сказал ему как-то старый Клайв Бёрнхем, перед тем как эмигрировать в Австралию. – Железная задница, вот что». Терри же, наоборот, доволен, как хомяк в колесе. Глаза сверкают, усы подрагивают. Его секретное оружие в защите интересов своих подопечных из НАЦОПа – машинистов, секретарей, барышень, которые записывают объявления, – неограниченная готовность говорить. В любом предложении любого чернового соглашения он обязательно отыщет хотя бы одну двусмысленную формулировку, которую необходимо уточнить. Уточнить дотошно. Уточнить пространно. Уточнить терпеливо. Этот же принцип он использует, когда дело доходит до поддержания братских отношений между профсоюзами.
– На сегодня у нас много всего, господа, – говорит Терри. – Есть кое-какие новости по подготовке к пикету; пришло несколько очень приятных слов поддержки, я вам их зачитаю; кое-какие новости насчет истории со штрейкбрехерами[31] и, я надеюсь, предварительный отчет по плану создания кооператива. Что у нас там с ним, Джош?
– Продвигается, мистер Фицнил.
Изящный реверанс классовому этикету. Джош Иден входит в представительство журналистов «Таймс». Социалист из среднего класса, знающий подход к работягам. Все зовут его Джош, так же как все они друг для друга просто Терри, Алек, Пат, Джордж и Иэн, сам он никогда не называет их по именам. Слишком большая вольность. Признание в форме обращения «мистер» от работника пятого этажа крайне важно, даже если этот конкретный представитель руководящего класса оказывается по ту же сторону баррикад. Наполовину свой Джош продолжает:
– Я подумал, что сперва стоит поговорить о вчерашней встрече представителей Национального союза журналистов? Там случился прогресс.
– Вообще-то я думал поместить это третьим пунктом. Это срочно?
– Я бы сказал «да».
– Ладно. Сделаю пометку, подождите.
Все ждут, пока Терри аккуратно водит ручкой. Кто-то прикуривает новую сигарету от бычка предыдущей.
– Вот так, – говорит Терри. – Тебе слово, Джош.
– Отлично. Спасибо, Глава…
– Глава? – усмехается Пат. – Он тебе что, какая-то сраная книжка?
– Полегче, – говорит Алек. – В таком месте нельзя поносить книги, сам знаешь.
– Я просто стараюсь избегать сексизма, – говорит Джош.
– А немножко секса бы не помешало, в такую-то холодищу, – вклинивается старый литограф из ОЛИХУГа[32], ставший в их компании сертифицированным похабщиком, возможно, потому, что все шуточки он произносит неизменно чопорным голосом.
– И твоя миссус еще в деле? – спрашивает Пат.
– Рад сообщить, что миссис Эдвардс по-прежнему остается тигрицей, коей всегда и была.
Свист и улюлюканье по заведенному порядку. Обычное дело.
– Секс-изм, – с упреком произносит Терри.
Он кивает Джошу, и они продолжают.
– Итак, что ж, – начинает Джош. – Как я уже говорил, вчера проходила встреча нашего исполнительного комитета[33], и там обсуждался вопрос с немецким изданием. И я рад сообщить, что было принято решение, согласно которому корреспонденты и журналисты «Таймс» не должны принимать участие во всей этой схеме.
– Не принимать участие – значит не писать? – спрашивает Алек. – С журналистами непростая ситуация, прошлой осенью их представители добились нового соглашения с «Таймс Ньюспэйперс Лимитед», и их не уволили, когда случился локаут. Технически они все еще работают, хоть и писать им не о чем, ну, или было не о чем, пока не появилась эта идея печатать «Таймс» во Франкфурте только на экспорт. Журналисты единственные, кто появляется в здании, не считая руководства.
– Да, – говорит Джош, и вокруг стола прокатывается волна одобрения. – Но, к сожалению, тут есть один момент, – продолжает он, повысив голос, чтобы его услышали. – Исполнительный комитет сказал «нет», но я не смог добиться такого решения на нашем внутреннем голосовании. Перевес был совсем небольшой, но представительство журналистов «Таймс» проголосовало за то, чтобы участвовать. Некоторые будут писать для немецкого издания. Понимаете, люди очень недовольны, ведь на носу выборы в парламент. Они хотят внести свою лепту. Мне очень жаль, знаю, это все очень нелепо.
– Вот именно, что нелепо, – говорит Пат.
– Подождите-ка, а как тогда быть с пикетом? – спрашивает Алек, подавшись вперед.
Пикет волнует его больше остальных, потому что, когда всплыла вся эта история с немецким изданием, именно наборщики взяли инициативу в свои руки, потому что наборщики и только наборщики удерживали пикет у всех семи входов в здание.
– Если они пересекут черту, они считаются штрейкбрехерами или нет?
– Технически нет, – отвечает Джош. – Согласно нашей конституции, в случае разногласий последнее слово остается за отдельным представительством.
– Пожалуй, стоит уделить этому вопросу внимание, когда будет подходящий момент, – задумчиво произносит Терри. – Может, сформируем рабочую группу?
– Мы не единственные, кто признает важность автономии представительств. – В голосе Джоша звучат нотки протеста. Представительства НАЦОПа были известны своей неуправляемостью и с самого начала этого диспута полностью игнорировали национальное руководство.
– С этим разберемся, – не унимается Алек. – Но что прикажете говорить людям сегодня? Что мои ребята должны сказать вашим, когда те попытаются войти?
– Перевес был очень маленький, мистер Торренс, – говорит Джош Алеку. – Очень. Я думаю, многим из тех, кто проголосовал за то, чтобы работать, в глубине души очень неловко. Так что я полагаю, если вы сегодня и пропустите кого-то, в долгосрочной перспективе это лишь добавит вам человечности в глазах других.
Пат недовольно хмыкает, но Алек кивает. От троглодитов в типографском подвале журналистов отделяет могущественное социальное течение, но они зачастую работают с наборщиками напрямую или в редких случаях с помощью почти прозрачного посредничества помощников. Он знает большинство авторов «Таймс» в лицо, даже если никогда не разговаривал с кем-то из них. Он набирал их слова последние
