Папа тряпкой подтирает пятно на светлом линолеуме кухни. Галстук закинут за спину, и папа то и дело отбрасывает его туда с присказкой: – Удавка на шее и та лучше себя ведет.
Юморист мой папа. Хлопает входная дверь. Мама ушла к себе на работу в Музей этнографии народов СССР.
– Ты что и вправду ночь провела в милиции?
– Да, я ведь никогда не вру. Так ты меня учил.
– Это артефакт. Какие же обстоятельства послужили основанием для этого? – секунду помолчал, не дав мне ответить, – Впрочем, ответа не требуется. Я знаю, откуда исходит двенадцатиперстная кишка, знаю, как расположена брыжейка, но в уголовном деле я полный профан.
– Ты всегда верил мне. Поверь и на этот раз.
– Верю, – выбросил грязную тряпку в мусоропровод, подтянул галстук и удалился. Его ждут страждущие и болезные.
Теперь можно и мне принять душ. Холодные струи перемежаю с горячими, почти кипятком. Тело начинает гореть. Низ живота наливается тяжестью. Это ощущение мне знакомо. Надо вовремя остановиться. Жесткое вафельное полотенце доводит мой эпителий до цвета разогретого металла. Я готова лечь в постель.
Я сплю три часа. Где-то там далеко прогремел выстрел полуденной пушки. Заканчивается вторая пара в институте, где я была в последний раз неделю назад. Надо бы наведаться туда. Полтора года я осваиваю науки проектировать какие-то приборы. Это путь, предначертанный мне папой.
Ну не могу я усваивать всякие технические премудрости. Мне ближе слово. Писаное и произнесенное.
Не сказала я маме с папой, что меня уже «прослушали» в ЛГИТМиКе. По блату. Молодой, но уже достаточно популярный актер Миша посодействовал тому.
Вот как это было.
В зале пусто. Один стол. Длиннющий и за ним, как куры на насесте, люди. Тетки и дядьки. Одни, наверное, самый главный у них, говорит: «Что читать будете?»
А хрен его знает, что им читать надо. Пауза затянулась. Тут тетка, что с краю сидела, ткнула в меня пальцем: «Этюд покажи».
Что же я совсем валенок. Знаю. Что такое этюд. Ну и выдала им этот «этюд». Показал в лицах то, что знаю хорошо.
Тетка чуть со стула не упала: – Как образно и точно. Прирожденная леди Макбет.
– Приходите в июне, – подвел итог моему выступлению маститый и знаменитый и как-то хитро подмигнул.
Встала резко. Папа так не велит. Он доктор. Ему виднее, как «прыгает» в таком случае АД. Мне по фигу.
Пошла я пешком в институт. Пока сил хватало.
В деканате мне сказали коротко: «Приказ о вашем отчислении можете получить в отделе кадров».
Апрель в Ленинграде лучше марта. Уже просохли сады и парки. Уже сошел лед с Невы и солнце не только светит, но и греет. Под стенами Петропавловки прижались к камням фанаты загара. С лотков начали торговать болгарскими помидорами. По пятьдесят копеек за килограмм. Хватают. Растет благосостояние советского народа.
Корюшка отошла. Поела я ее от пуза. Тот самый Вадик кормил. Брат его на баркасе мотористом работает. Берет на дармовщинку и брату отдает.
Иду, напеваю под нос песенку и так хорошо-то мне. Нет проблем. Отчисли меня. Теперь моя дорога в театральный институт. Но, стоп. Впереди лето. Когда я была пай-девочкой, студенткой технического вуза, а папа отмусоливал мне энную сумму и я уезжала по студенческому билету в город Сочи и оттуда в Абхазский рай – Гагры.
Семьдесят копеек за койку на веранде, сорок на обед и ты можешь тридцать дней пребывать в неге, йоде, ультрафиолете и объятиях кого-нибудь.
Как в данной ситуации подступиться к отцу? Он же с ума сойдет, когда узнает, что его дочь отчислили за прогулы.
– В наше время, – папе всего-то сорок четыре. Я у него ранний ребенок. Мамаша с ходу подзалетела и охомутала мальчика. А как же? Мальчик – сын директора магазина. Потом и больше – начальник торгового отдела в райисполкоме, – в наше время так молодежь не жила. Мы работали и учились. Некому было попки нам подтирать.
Мне, к слову, тоже никто попку не подтирает. Кое-что и кое-кто иногда иное делает с моей попкой, это да. Но всегда чистой.
Вот Невский проспект. Подтащусь к «Сайгону». Может быть, кого из знакомых встречу. Не все же пот льют на ниве науки и техники.
Зал со стойкой пуст. Почти. Все ж на часах одиннадцать с четвертью. Тут будет не протолкнуться в пять и далее. Пошуровала в кармане куртки. Наскребла на кофе «Экспресс». Без сахара.
– Что финансовый кризис? – Андрюша за стойкой, тоже бывший студент. Он в ФИНЭКе учился. Выгнали за фарцовку.
– Финансы поют романсы, – спошлила я.
– Никому в долг не наливаю. Тебе налью.
– На натуру не рассчитывай.
– Тамара, я же юноша порядочный. Если и ложусь с девушкой в койку, то исключительно по взаимной любви. Ты мне взаимностью не ответишь, правда же?
Вижу, глаза засверкали, ручки начали теребить «киску». Губы облизывает. Жалко мальчика. Вспомнила рассказ Хемингуэя. Там янки развлекался на станции с официанткой. Давал ей по ее понятиям кучу долларов за то, чтоб она ему дала. Знал, сука, что негде. Вот и стебался. Я не такая. Знаю, у них подсобка с диваном есть.
– Тебя подменить некому?
– А я закрою на уборку. Ты настоящий парень, Тамара.
Потом мы выпили вместе, и я рассказала ему о своих проблемах.
– У меня сейчас денег свободных нет. Вложил в товар. Так, помог бы.
– Выкручусь, – он налил еще. – Одно дело сделаешь, хорошие деньги получишь.
– С наркотой не имею дел. Хватит. Отсидела в ментовке. Сыта по горло.
– Никакого наркотика. Чистый товар. Надо привезти из Выборга. Два часа туда, там полчаса и два обратно. На юг заработаешь. Сам не могу. Сменщик заболел.
Знаю я эту «болезнь» – запой.
Так разрешился мой финансовый вопрос. Руки только оттянула. Тяжелый этот «чистый товар».
А вот, скажите, что вы подумали. Какой такой товар я везла с таможни. Ни за что не догадаетесь. Везла я «металл». Заклепки, молнии, пряжки и прочую фурнитуру для джинсы. Немного и «тряпок» – марки. По их лейблы.
Начали разворачиваться так называемые цеховики.
Денег хватило и на отвальную. За два дня до отъезда на Юг я устроила мини-банкет все там же, в «Сайгоне». Подвалили мои студенческие друзья товарищи. Были ребята и из театрального. Кто же откажется от халявной выпивки.
Собрались в самый тот час – в восемь. Вечера, естественно. Андрюша подменился и со своей девушкой гулял с нами. Спросишь, как так, у него девушка, а вы с ним трахались в подсобке. Различать надо дело от чувства.
В десять вечера ко мне подошел мужик. В летах. Почти старый.
– Из всей массы пьющих тут и сейчас вы выделяетесь, – взял мою ладошку и целует. Никто раньше мне руки не целовал, – позвольте угостить вас? Не тут. Шумно здесь. Я же желаю прочесть вам свои последние стихи. Уверен, вы их поймете.
Все это он говорит без остановки. И все это время не выпускает моей руки.
– Я одинок, как никогда. Простите, ради бога, не представился. Глеб.
Черт меня дернул и я согласилась.
– Вы идите и ждите меня на улице, – он послушался и ушел.
Нырк за перегородку через кухню и подсобку я выскочила на улицу Марата. Тут и он стоит. Сообразительный старичок. Старичку тому от силы сорок лет.
Долго мы поднимались по темной и вонючей лестнице на третий этаж. Ни одной лампочки. Он держит меня за руку, и чувствую легкую дрожь.
– Тут, в коридоре, тоже темно. Так что держитесь за меня.
Куда привел меня этот чудаковатый поэт? Какой-то притон.
Из-за дверей мне слышна ругань. Женские и мужские голоса перемежаются с детским криком: «Не надо, не надо, папа».
– У меня тут комната. Уже пришли.
Ну и комната! Кишка какая-то. С одним окном. Полумрак. Сквозь легкую тюлевую занавеску пробивается свет улицы. Красные всполохи рекламы чередуются с синим огнем вывески какого-то магазина.
Пригляделась. Даже красиво у него, у Глеба.
Старинное кресло в углу укрыто клетчатым пледом. Рядом – торшер. Такого я не видела. То ли корень, то ли ствол небольшого дерева и на нем лоскутный абажур.
На стене – картины без рам. Все голые тетки. Тоже красиво.
Пили мы с Глебом портвейн. Заедали мочеными яблоками: мне одна бабка из Подольска прислала.
Какая такая бабка? Стихи мне не понравились и я так и ляпнула: «Не по мне это. Мне бы, что попроще».
– Тяжела ты, любовная память! Мне в дыму твоем петь и гореть, а другим – это только пламя, чтобы остывшую душу греть.
– Вы любите Ахматову. Что ж. Это так естественно, – проговорил он и сник.
Таковы поэты. Их чуть против шерстки и они уже поникли.
Что же, и мне пора уходить. Засиделась что-то. И на что рассчитывала? А ни на что. Авантюристка. И все тут.
Но что значит судьба. Вовремя меня увел из «Сайгона» Глеб. Мы ушли и пришли наши доблестные милиционеры. Всех, кто кутил со мной, отвезли в первое отделение милиции и продержали до утра. Мне этого не хватало. Сыта по горло.
Так что спасибо тебе, Глебушка. Как упоительна была эта ночь…
Через день я уже ехала на юг, а точнее, в город Сочи.
* * *
Лежу на верхней полке и смотрю в окно. Вот так элементарно. И ничего меня не волнует. Впереди шестьдесят два часа в пути. Конечно, можно выпрыгнуть на ходу. Ноги, а то и голову сломаешь. Можно просто отстать от поезда на какой-нибудь вовсе незнакомой станции. И что? В чем радость?
