И тут меня как бы осенило, и я закричала: «Не того взяли, товарищи. Бомбист в Летний сад убежал».
Идиоты. Отпустили Виктора и бегом туда. Мальчик тоже отступил: «Простите», и за ними.
А Виктор, как его отпустили, так и сел на асфальт. Стыд какой! Под ним лужа.
– Уйди, сука, – это надо же, я и сука.
Вот так, милые мои, закончилось мое хождение в кино. Одно жалко, не удалось в тот раз выпить и закусить в буфете Дома кино.
Через неделю я подала заявление об уходе из театрального института.
* * *
– Почему ты уже неделю не выходишь из дома? – наконец-то обратил на меня отец.
– Иван-дурак сидел на печи? И я сижу. Это в традициях русского народа.
– Ты не Иван и время другое, – не хочет доктор медицины вникнуть в суть.
– Папа, я думаю.
– Думай в институте.
– Я ушла оттуда. Не вышло из меня актрисы.
– О боже! Ты что уже сыграла весь репертуар Александрийки?
– Для того чтобы проникнуться своей бездарностью, не обязательно забить все легкие пылью кулис. Какой бы театр это ни был.
– Твое чувство юмора не даст тебе пропасть. Помощь моя нужна?
– Одолжи рублей тридцать. Пойду работать, отдам.
Отец, молча, положил на прикроватную тумбочку две двадцатипятирублевых бумажки и вышел.
Хороший финал моего освоения профессии актера. Пятьдесят рублей…
Но как упоительны были ночи в общежитии театрального института!
* * *
Не получилось у меня с актерством, как не вышло и с делом инженерным. А мне уже двадцать лет. Кушать и пить хочется, как и всем живым и смертным.
Рассчитывать на то, что родители будут кормить, обувать, одевать тебя, не приходится. Стыдно же. Кое-какие денежки у меня есть. Подработала на детских утренниках. Но и тех – кот наплакал.
Лето. Июль жаркий и солнечный. В городе полно интурья. В основном это наши северные соседи финны. У них там, в стране Суоми, «сухой закон», так они тут утоляют жажду нашей водкой.
Вышла на улицу и стою, как истукан с островов Кон-Тики. Куда пойти? Где оттянуться?
Солнце припекает. Народ потеет. Естественный процесс, но до чего неприятный. Надо что-то делать.
Решаю быстро. Еду на Невский проспект в «Сайгон». Там уж наверняка кого-нибудь встречу. Будет с кем поболтать. Так сказать, излить душу.
В метро хорошо. Народу мало. Время такое. До Невского поезд метро домчал меня за двадцать минут. Тут народу полно. Толкутся у входа в метро всякие личности. Ба! А вот и Вадик. В джинсах, рубахе навыпуск и кроссовках на босу ногу. Шик!
Отошла к Гостинке и наблюдаю. Ага. Вот к Вадику подвалили двое. По их мордам видно – в глубокой жопе они. Ломит их круто.
У меня как будто зуд начался. Вадик сейчас будет толкать им наркоту. Тут бы его и сцапать. Это из-за него я ночь провела в «обезьяннике». Успеть бы добежать до отделения милиции. У меня проснулся охотничий азарт.
Влетела в дежурную часть и нос к носу столкнулась с майором Панферовым.
– Кто за тобой гонится?
– Как хорошо, – я еле перевожу дыхание.
– Отдышись и говори.
Как могла, покороче рассказала о Вадике.
– Пусть гуляет пока. Мы с него давно глаз не спускаем. Выведет на поставщиков, тогда и прихлопнем, как муху. Он нам ни к чему.
Дошло до меня это не сразу. А как я поняла, то очень мне страшно стало.
– Так я пойду тогда.
– Не торопись. Посиди у меня в кабинете. Отдохни. Мы скоро.
Отдыхала я почти час. Один раз попыталась уйти, так милиционер за стеклянной перегородкой остановил.
Попалась пташка в клетку. Пригрелась и вздремнула.
– Вставай, девочка, – майор потный и красный сидит на стуле у окна и пьет прямо из горла бутылки водку. – Хочешь?
И отпила. Уже веселее.
– Так я пойду?
– Иди домой. Нечего пай-девочкам болтаться тут под ночь, – а сам мне в трусики лезет.
Ничего себе. Я проспала весь день. Вот и отдохнула.
– Ты что уснула? – как же был недолог мой сон. И надо же такое присниться. – Пошли мальчика на живца брать.
Мы идем по переулку, а он инструктирует меня.
– Тебе и делать ничего не надо. Просто подойди, начни разговор. Нам главное, чтобы он расслабился. Ничего не заподозрил. Скажи, мол, мне надо бы дозу. Потом, как карта ляжет.
Вадик ухмылялся и все норовил ущипнуть меня. Это у него, как тик. Никак не может избавиться.
– Это хорошо, детка, что и ты вошла в братство эпигонов веселья и радости.
– Вот ты какие слова знаешь.
– Детка, я три курса философского прошел в университете. Так, пошли?
Я и пошла. Не оборачиваюсь и стараюсь вести себя ровно. Как майор велел. Вышли на Садовую улицу. Тут Вадик говорит: «А ты случаем не уточка подсадная? Не похожа ты на наркоманку».
– Тебе руки показать? – блефовать так блефовать.
– Еще чего надумала.
Идем дальше.
– Тут жди, – а сам шмыг в подворотню. Жду. Топчусь. Вот и Вадик. Вышел, оглянулся по сторонам и кивает кому-то. Выходит мужик толстый.
Тут их и «повязали». Увезли на Захарьевскую. Этакая он птица. А мы с майором вернулись в отделение. Долго мы пировали и веселились.
– Предлагаю тебе, Тамара, перейти к нам в штат.
Я со стоном, а как же иначе, согласилась.
Как упоительна была та ночь.
Две недели проходила проверку. Писала какие-то бумаги, подписывала расписки, заполняла бланки. Меня обследовали врачи. Фотографировали в фас и профиль. До изнеможения заставляли отжиматься и бегать под дождем.
Одно мне понравилось – стрельба из пистолета.
– У тебя неплохие задатки стрелка, – подытожил инструктор.
Приказом по главку меня зачисли в штат и присвоили звание младшего лейтенанта. Это событие мы с майором отметили в шашлычной на Садовой, что у Никольского собора. Водка «Старка» и по три шашлыка с салатом. На «десерт» – бутылка сухого грузинского вина и мороженое.
– Никуда я тебя в таком виде не отпущу. Не хватало попасть в милицию, – нам смешно.
Как упоительна была эта ночь.
Форму младшего лейтенанта я подгоняла под фигуру сама. Родителей дома не было, и смогла, не торопясь, провести эту операцию.
Загодя облачилась в форму. Накрыла на стол и села у окна. Так, что сразу меня и не разглядишь. Жду, кто первый из родителей придет. Первой домой вернулась мама.
– Дома, кто есть? – с порога крикнула она и прошла в спальную.
Слышу, зашумел душ. Я сижу, жду. Вот и папа пришел. Он сразу на кухню.
– Ты чего в темноте сидишь. Плохо чувствуешь? – он принес два пакета и стал тут же раскладывать продукты по местам. Это в холодильник, это в шкафчик. На меня не смотрит.
– Боже, что это? Ты опять в актрисы подалась? Знаешь, а форма тебе к лицу.
Развернулся и двинул в спальную. Я зажгла свет, налила себе полную рюмку водки и выпила. Не закусывая. И это мои родители. Их дочь, кровь от крови в двадцать лет, круто изменив жизнь, стала офицером милиции, а они хоть бы что. Напьюсь, и буду петь песни.
– Что мне сказал твой отец, – мама уже облачилась в китайского шелка пеньюар и накрутила бигуди, – в какую историю ты на этот раз влила. Что за вид! Немедленно сними эту униформу.
– Вы, гражданка, не шумите. Я и задержать вас могу за нарушение общественного порядка.
– Как ты говоришь с матерью? – бедный папа, ты так и не сумел занять достойное место в семейной иерархии. Хотя какая тут семья? Они официально разведены. Тогда что?
– Смею, – продолжать эпатаж так продолжать, – я со вчерашнего дня оперуполномоченный. Успокойтесь и послушайте.
Сели, приготовились слушать.
– Вот вы кто? Вы, граждане, преступники. Вы уже не в браке, а продолжаете жить вместе. Нарушаете закон, – я не знаю, какой они нарушают закон, но продолжаю треп: – За это вас надо бы осудить годков этак на пять. Но теперь у вас есть я. Отмажу.
– Что, отец, теперь в нашей семье свой милиционер. Моя милиция меня бережет, в прямом смысле этих слов. А как же твоя мечта стать второй Ермоловой?
– Мама, мечта она и есть мечта, чтобы существовать в умах. Жизнь сурова и реальна.
– Ты слышишь, Ваня. Наша дочь, совсем ребенок, а рассуждает, как рано состарившаяся старая дева.
Я силой сдержалась, чтобы не расхохотаться. Я и старая дева.
– Хватит лечить мне мозги. Поздно. Давайте по-людски отметим мое новое назначение. Зря, что ли, я потратилась.
Утро пятнадцатого августа 1973 года пришло ко мне с головной болью, горечью во рту и ломотой в ногах. Глянула на часы. Всего-то половина шестого. На службу мне послезавтра. В квартире – «мертвая» тишина. Вспомнила анекдот: «А, как дышал…»
Как была, нагишом выскочила из постели, быстро проскочила в ванну. Как хорошо стоять под душем! Сознание вернулось ко мне. А с ним и потребность в действии. Это мой характер.
Махровое полотенце скрыло от глаз людских мое необыкновенной красоты тело. Я выхожу из ванной.
В проеме двери на кухню стоит мой отец. Он что не слышал шума воды? Он гол. Стоит, опершись локтем о ручку и что-то говорит. Кому? А кому же еще, кроме мамы.
На цыпочках начинаю подвигаться к своей комнате. Различаю отдельные слова: «Аборт… Возраст… Дочь…»
