его лице, Генри не протестовал и не останавливал меня, поэтому я притянула его лицо ближе к своему. Когда я поцеловала Генри, он поцеловал меня в ответ, и это был не тот нежный, короткий поцелуй, которым мы обменялись однажды, – а годы сдерживаемых чувств. По крайней мере для меня. Это казалось одновременно правильным, неправильным и сбивающим с толку, а потом Генри убрал мои руки от своего лица и отступил назад.
Я до сих пор прекрасно помню выражение его лица: странная смесь тоски и замешательства, но также и отвращения.
Уверена, в тот момент мы оба подумали о Бейли. Бейли, которая тоже была моим другом.
Генри повернулся и убежал, а я не последовала за ним так, как он последовал за мной за пять лет до этого.
Я слишком сильно ненавидела себя.
И, возможно, если бы я извинилась, все было бы хорошо. Но через несколько дней умерла бабушка Генри, и я не знала, как заговорить об этом, но и притворяться, что ничего не было, тоже не могла. К тому же многие наши общие друзья видели тот поцелуй, но подождали до завершения похорон и только потом рассказали Бейли. Тогда все и отвернулись от меня… Не то чтобы я этого не заслуживала. Я поцеловала его. У Генри имелось оправдание: он был опечален и сбит с толку. Однако Бейли все равно бросила его. И на секунду я подумала, что он вернется ко мне, но наши отношения оказались совсем разрушены.
А теперь мы стоим здесь, и все прошлые обиды между нами воскресли словно для того, чтобы мы могли превратить их во что-то другое.
Но я здесь не для этого.
Я опускаю взгляд, даже несмотря на то, что буквально утыкаюсь носом в грудь Генри. Когда снова смотрю на него, Генри осматривает толпу.
– Предлагаю подняться наверх, – говорит он.
Я киваю. Продолжая крепко обнимать меня, Генри прокладывает нам путь сквозь толпу до одной из лестниц, расположенных по обеим сторонам от главного входа. Они ведут на балкон, по периметру нависающий над танцполом. Вход на лестницу перегораживает бархатная веревка вместе с дородным джентльменом, щеголяющим залысинами.
– Меня уже тошнит от перегороженных веревками лестниц в этом городе, – бормочу я себе под нос, а мужчине говорю: – Как мне попасть наверх?
– По приглашению.
Я хмурюсь. Такое впечатление, будто я уже вампир и меня никуда не могут пригласить.
– Как нам получить приглашение? – спрашивает Генри.
– Если вы этого не знаете, значит, никак.
– Подождите. – Я отрываюсь от Генри, который, кажется, не заметил, как крепко обнимает меня, и роюсь в сумочке в поисках нужной вещицы. Я протягиваю мужчине белую карточку с адресом и ухмыляюсь, когда он неохотно отстегивает веревку и пропускает нас на лестницу, а затем убираю визитку обратно в сумку.
– Спасибо, добрый сударь, – улыбаюсь я мужчине, но в ответ не получаю никакой реакции. Ни малейшего намека на раздражение.
– Тебе нельзя, – говорит он, защелкивая веревку на место, когда Генри пытается пройти вслед за мной.
– Эй! – возмущаюсь я.
– Одна карточка – один человек.
– А я не могу просто одолжить ему свою? – спрашиваю.
Мужчина даже не смотрит в мою сторону, так что, похоже, ответ отрицательный.
Генри хватает меня за локоть.
– Мне не нравится, что ты пойдешь туда одна.
Я чувствую неожиданный прилив тепла. Генри беспокоится. Теперь это ясно: его взгляд перемещается вверх по лестнице, куда я пойду, а затем возвращается ко мне. Это было ясно и раньше, когда Генри нашел меня после того, как я убежала вслед за Картером. Но нельзя позволять его беспокойству сдерживать меня. Его хватка становится сильнее, и я отстраняюсь.
– Не помню, чтобы мне требовалось твое разрешение.
Желудок сжимается после собственных слов, но я поворачиваюсь, не дожидаясь реакции Генри, и поднимаюсь по темной деревянной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Генри как минимум один раз окликает меня по имени, но я не оглядываюсь.
Поднявшись наверх, ощущаю, как мои белые туфли на маленьком каблуке утопают в красном плюше. Если нижний этаж похож на любой другой шумный клуб в большом городе, то верхний напоминает старомодный английский особняк – по крайней мере каким я его себе представляю. Яркие огни стробоскопа сюда не проникают. Тусклый свет исходит от настенных бра из цветного стекла, которые отбрасывают блеклые узоры на темно-синюю стену позади них. На бархатных бордовых диванах и креслах, расставленных вокруг сверкающих журнальных столиков из красного дерева, отдыхают люди.
Первая же компания, мимо которой я прохожу, ухмыляется при виде моего сарафана, который внезапно кажется мне детским. В отличие от меня, они одеты сплошь во все черное, их волосы приглажены. Но мне все равно. Вздернув подбородок, я без остановки иду дальше до противоположного конца балкона – того участка, который огибает заднюю часть клуба. Здесь красуется бархатная кушетка с огромной деревянной рамой, спинка которой настолько высока, что на ней мог бы сидеть гигант. Несколько человек отдыхают на этой кушетке и причудливо расставленных вокруг креслах.
Мой белокурый потенциальный вампир лежит на дальнем конце кушетки, откинувшись на искусно вырезанный подлокотник. Я подхожу и останавливаюсь у кресла, где сидит мужчина с женщиной, устроившейся у него на коленях. Уткнувшись лицом в ее шею, он, вероятно, вонзил в нее зубы. Я смотрю во все глаза, но из-за длинной завесы ее волос не могу определить, целует он ее или пьет кровь. Но глаза женщины закрыты, а рука, которую она положила мужчине на плечи, кажется слишком вялой.
На меня никто не обращает внимания. Я разглядываю эту компанию: их дорогую одежду, то, как они расслабленно развалились на кушетке и креслах, словно им принадлежит все, что когда-либо существовало, скуку на их лицах. Отчасти мне нестерпимо хочется нарисовать их в окружающей тьме. Я могла бы передать их суть только углем – без цвета.
Картер наклоняется вперед и берет со стола бокал с вином, а затем медленно подносит к губам. Жидкость лениво вытекает ему в рот. Слишком густая, чтобы быть вином.
Стараюсь не дрожать – однажды я могу стать одной из них. Когда придет пора, я смогу взять себя в руки.
Хотелось бы придумать, как произвести на них хорошее впечатление, но не уверена в том, каким оно вообще должно быть. Как следует представляться потенциальному сборищу вампиров?
– Привет, – здороваюсь я.
Сидящий по центру кушетки парень, который до этого наклонился вперед и наблюдал с балкона за танцующими внизу людьми, поворачивается и прищуривает глаза. Он, несомненно, красив, у него смуглая кожа теплого
