день отдыха, сходим с тобой в парк, и поедим вафель».
Она впустила сына в квартиру. Взяв шляпу с простого, соснового стола, посмотрев на себя в
зеркало, женщина закуталась в суконную накидку. На углу уже никого не было. Джоанна коротко
улыбнулась. Пройдя мимо театра Ла Монне, миновав площадь, она углубилась в бедные
переулки.
Женщина остановилась перед трехэтажным домом - во дворе была кузница. Вдохнув запах гари,
посмотрев на яркий, багровый закат над черепичными крышами, она поднялась наверх по
деревянной лестнице.
Дверь каморки была распахнута. Джоанна вошла, и, сняв шляпу, оглядела узкую, старую,
аккуратно застеленную кровать, крепко сколоченный стол с тетрадями и оловянной
чернильницей. Женщина наклонилась и прочла: «Сочинение. История моей жизни. Меня зовут
Поль Мервель, мне девятнадцать лет. Я кузнец, мой отец был ткачом в Льеже, а мать
поденщицей...- Джоанна только взялась за перо, чтобы исправить ошибки, - их было несколько в
каждом слове, - как дверь заскрипела.
Он стоял на пороге, подпирая головой притолоку, хмуро комкая в руках, берет. «У меня подковы, -
сказал он, глядя на нее красивыми, каре-зелеными глазами. «Надо было доделать, завтра их
забирают. Работы много, я не знаю, смогу ли в школу прийти...»
-Придешь, - спокойно ответила Джоанна, перечеркивая неправильно написанные слова.
«Придешь, и будешь учиться, Поль. У тебя отличные задатки, нельзя бросать занятия».
-Ты меня стыдишься, - краснея, так и не шагнув внутрь каморки, пробормотал он. «Я видел вас, на
Гран-Плас, в парке..., Они не такие, как я. Ты меня стыдишься, Жанна».
Джоанна отложила тетрадь. Подойдя к нему, потянув его за рукав закопченной, грязной рубашки,
она захлопнула дверь. Поль привалился к ней спиной и упрямо повторил: «Стыдишься».
Женщина провела рукой по его щеке. «Нет, - едва слышно ответила Джоанна, - не стыжусь. Но это
мой отец, он старый, больной человек, Поль. У него другие представления о жизни, я не буду его
расстраивать. И мою мать тоже. Родителей надо уважать».
-Кюре так говорят, - юноша все еще не смотрел на нее. «В церкви. Ты же не веришь в Писание».
-Писание, - Джоанна обняла его, - она не доставала головой до его плеча, - Писание, Поль, здесь
не причем. Это моральный закон. То, о чем говорил Кант, то, что отличает нас от животных. И,
конечно, я тебя не стыжусь».
Он наклонился и поцеловал мягкие, свежие губы: «У меня и поесть нечего, Жанна, только хлеб и
пива бутылка. Я сбегаю, куплю. И я работал, я потный, - Поль осторожно, очень осторожно обнял
стройные плечи, и, как всегда, подумал: «Какая она маленькая, как птичка. Матушка такая была, я
помню».
-А что ты о родителях говорила, - Поль вздохнул и услышал, как бьется ее сердце, - мой папаша,
гори он в аду, спьяну матушку мою до смерти забил, и за мной с ножом гонялся. А потом удавился.
Мне тогда семь лет было, - он помолчал и услышал ее ласковый голос: «Мне очень жаль, милый.
Иди, иди ко мне».
Она ушла, когда за окном уже было сумеречно. На прощание Джоанна велела: «Жду тебя в школе,
в понедельник. Сочинение перепиши, и я тебе упражнения грамматические оставила. Текст читай,
обязательно, он простой, ты справишься».
-И когда ты успела? - удивился Поль. Джоанна, что сидела у него на коленях, поцеловала его куда-
то за ухо, вдохнув запах пота и кузнечной гари, и пожала плечами: «Ты же задремал, милый». Она
провела губами по его щеке: «До послезавтра».
Юноша прибрал сбитое постельное белье и зажег свечу - совсем стемнело. «Борьба рабочего
класса за свои права, - шевеля губами, медленно читал Поль, - начинается с образования. Каждый
рабочий должен уметь читать и писать...»
Потом он, сдавленно ругаясь сквозь зубы, писал спряжения глаголов, неловко держа перо в
больших, грубых пальцах. «Она никогда, никогда, не будет меня стыдиться, - пообещал себе Поль,
принимаясь за сочинение. «Я закончу, школу, сдам экзамены и поступлю в университет. Стану
адвокатом. Жанна будет мной довольна, я знаю. Господи, - он отложил перо, - Господи, как я ее
люблю. Я все ради нее сделаю, весь мир переверну, только бы она была со мной».
-Сначала сочинение напиши, - усмехнулся Поль, - хватит мечтать. Иначе Жанна выговор мне
сделает.
Он очинил перо и взялся за работу. Свеча уже почти потухла, на фаянсовом блюдце застыл воск.
Поль, отодвинув тетрадь, с пять раз переписанным сочинением, хмыкнул: «Все равно, Жанна
ошибки найдет. Но ничего страшного. Как она говорит - надо просто уметь их исправлять. Так и
сделаю».
Где-то в курятниках запели петухи. Поль, уронив голову на стол, заснул. Он еще успел подумать:
«Два часа осталось, потом в кузницу надо вернуться. Воскресенье, не воскресенье, а заказчика
подводить нельзя». Перо выпало из его рук на чистые, старые половицы. Юноша спал и улыбался -
нежно, ласково.
Эпилог
Май 1821 года, Святая Елена
Бот накренился. Ева взвизгнула: «Тетя Джо!». Волна плеснула через борт, женщина сильными
руками положила парус в галфвинд и рассмеялась: «Все, все. Больше ветра не будет, гавань
хорошая, защищенная». Ева посмотрела на Джеймстаун, столицу Святой Елены. Белые домики
были рассыпаны в ущелье, зажатом между скалами, ей было хорошо видно шпиль церкви Святого
Иакова, круглую башню форта. Девушка, вдруг, сказала: «Здесь так зелено, тетя Джо, я даже не
ожидала».
-Хороший климат, - отозвалась старшая женщина. Джо была в короткой, ниже колена юбке
темного сукна, в льняной блузе и берете. Поймав взгляд Евы, она улыбнулась: «В море неудобно в
длинном платье выходить, а так, - она показала на юбку, - так нам можно. Ты потом переоденься, -
она кивнула на мокрое платье Евы, - хоть и тепло, но так гулять не след».
Ева с мужем поселились рядом со свекром. Джон обосновался в особо выстроенном доме,
неподалеку от резиденции Наполеона. Рядом поднимались вверх каменные стены нового
особняка. Герцог развел руками: «Решили возвести, здесь, - он указал на Лонгвуд-Хаус, где жил
Наполеон, - термиты, здание уже старое. В новом много места будет, моя сестра с семьей тоже
туда переедут».
Джо, ее сын и невестка жили в пристройке к Лонгвуд-Хаусу. У них была отдельная кухня. Джо,
показывая ее Еве, усмехнулась: «Мы и его величеству готовим тоже. Он у нас кошерную пищу ест.
Так удобнее, Давид все равно его пищу проверяет».
Свекор представил их Наполеону. Тот вздохнул: «Жаль, конечно, что Мишель погиб. Но такие
люди, как он, долго не живут. Это мы с вами, месье Жан, - он подмигнул его светлости, - еще
скрипим, а молодые уходят. Но я рад, что у Джоанны все хорошо».
Сын и невестка ушли в комнаты. Джон, стоя во дворе Лонгвуд-Хауса, глядя на стройку, холодно
подумал: «В конце концов, пригодится это здание. Губернаторскую резиденцию можно устроить,
дорога до Джеймстауна хорошая. Или пусть Ост-Индская компания у нас его покупает. Им оно
пригодится, здесь оживленная гавань. Питеру об этом надо не забыть написать, он же член
правления».
Джо ловко пришвартовала бот и выбралась на деревянный причал: «Ты в понедельник в школу
приходи. Мы через месяц заканчиваем, но пока возьмешь класс девочек, познакомишься с
ними..., А в сентябре...,- Джо оборвала себя и усмехнулась: «Потом посмотрим. И опыт тебе
пригодится на земле ван Димена».
Уже когда они садились на невысоких, крепких местных лошадок, - от Джеймстауна до Лонгвуд-
хауса было чуть больше трех миль, - Ева спросила: «Тетя Джо, а вы мою бабушку знали, Дину
Горовиц?»
Джо тронула лошадь и перебросила на грудь темные, в седине косы: «И бабушку, и дедушку
твоего, Аарона. Мы с ним как раз в Южной Америке познакомились, когда моего мужа покойного
на костре жечь хотели. А потом все вместе в Иерусалим приехали, там мы их сосватали. И маму
твою я помню, еще девочкой маленькой».
Ева посмотрела на дорогу, - они поднимались на холм, за которым стоял Лонгвуд, вокруг была
пустынная равнина, дул ветер с моря. «Шесть тысяч человек здесь живет, - вспомнила девушка, - и
школа есть, и госпиталь, там дядя Давид принимает. А на этой земле ван Димена одни
каторжники. Господи, как там будет?»
Муж успокаивал ее, говоря, что в Австралии безопасно. Он целыми днями сидел над бумагами,
разбираясь в управлении колониями. Как-то раз, улыбнувшись, Джон сказал: «Ты не беспокойся,
на всей земле ван Димена людей меньше, чем на одной Святой Елене. Мы с тобой справимся. Я
там всего на два года, помощником губернатора, а потом в Сидней поедем, большой город».
За ними закрылись ворота. Ева, спешиваясь во дворе резиденции, тихо спросила Джо: «А почему
