— Нет!
— Я тоже ничего — кроме того, что мама рассказывала, самую малость. У него была машина.
— Наверное.
— Почему ты так говоришь?
— Ну… у многих ведь есть машины.
— Да, конечно. Я его никогда не видела. У меня только тетя осталась. Я буду всегда жить у тети.
Да! — подумала Сисс. Унн всегда будет здесь жить. У Унн ясные глаза, от которых ей, Сисс, как и в самую первую их встречу, не оторваться.
Больше о родителях не говорили, отца и мать Сисс даже не упомянули. Сисс была уверена, что Унн все о них знает: они живут в хорошем доме, у отца хорошая работа, ни в чем они не нуждаются, так что, собственно говоря, рассказывать-то нечего. Унн и не задала ни одного вопроса. Как будто это у Сисс не было родителей, а не у Унн.
Но о братьях и сестрах она вспомнила.
— Сисс, а братья или сестры у тебя есть?
— Нет, я одна.
— Это хорошо, — сказала Унн.
Сисс вдруг поняла, что значат слова Унн: она будет здесь жить всегда. Их будущая дружба открылась ей, словно уходящая вдаль ровная дорога. Произошло что-то очень важное.
— Ясное дело, хорошо. Тем больше мы сможем видеться.
— Мы видимся и теперь каждый день в школе.
— Это-то конечно.
Обе коротко рассмеялись. Им стало вдруг легко. Все идет так, как должно идти. Унн сняла зеркало, висевшее на стене рядом с кроватью, и, сев, положила его на колени.
— Иди сюда.
Сисс не поняла, что сейчас будет, но присела рядом с Унн на край кровати. Они взялись за зеркало, каждая со своей стороны, и подняли его. Молча, почти щека к щеке.
Что они видят?
Через мгновение они забыли обо всем на свете.
Две пары глаз. Искорки и лучи под ресницами. Заполняют собой все зеркало. Вопросы — они вспыхивают и снова гаснут. Я не знаю: искорки и лучи, искорки и лучи от тебя ко мне, от меня к тебе, от меня к тебе одной — в зеркало и обратно, и нет ответа на вопрос, что это, нет решения. Твои алые пухлые губы, нет, это мои, а как похоже! И волосы такие же, и искорки, и лучи. Это мы! И ничего мы тут не можем поделать, это все словно из иного мира. Изображение дрожит, расплывается, вновь делается резче, нет, резче оно не делается. Улыбающийся рот. Рот из иного мира. Нет, это не рот, это не улыбка, что это, никто не знает, это лишь ресницы, поднятые над искорками и лучами.
Они опустили зеркало и, растерянные, красные, посмотрели друг на друга. Глаза у них сияли, они словно слились воедино, это был непостижимый миг.
Сисс спросила:
— Унн, ты это знала?
Унн спросила:
— Ты тоже это видела?
Вдруг возникшая было легкость исчезла. Унн охватила дрожь. Обе замолчали, приходя в себя после того удивительного, что произошло.
Потом одна сказала:
— Наверное, ничего и не было.
— Конечно, ничего не было.
— Но странно.
Разумеется, что-то было, и оно никуда не делось, они просто пытались отодвинуть его. Унн повесила зеркало обратно и спокойно села на место. Обе молчали и ждали. Никто не дергал запертую дверь, желая войти к ним. Тетя решила не тревожить их.
Унн сидела очень спокойно, но Сисс следила за ней и видела, что спокойствие это напускное. Вдруг Унн сказала, как бы искушая:
— Слушай, давай разденемся!
Сердце у Сисс прыгнуло, и она уставилась на Унн:
— Разденемся?
Унн словно искрилась.
— Да. Просто разденемся. Ведь интересно, правда?
И тут же сама начала раздеваться.
— Конечно!
Сисс эта затея тоже сразу же показалась интересной, и она быстро начала снимать с себя одежду. Наперегонки с Унн, стремясь опередить ее.
Унн начала раньше и оказалась первой. Встала обнаженная посреди комнаты.
Через несколько секунд Сисс, тоже обнаженная, стояла рядом. Они посмотрели друг на друга. Короткий, странный миг.
Сисс собралась было начать шумную игру — для чего же иначе они все это затеяли — и задумалась, какую именно. Но остановилась. Заметила, что Унн несколько раз бросила на нее быстрый взгляд, увидела напряженность на ее лице. Унн стояла совсем тихо. Все это длилось какое-то мгновение. Лицо Унн прояснилось, и Сисс тоже стало легко и весело.
Без перехода, с какой-то странной радостью Унн сказала:
— Брр, Сисс, все-таки холодно. Давай-ка оденемся.
И схватила свою одежду.
Сисс не шевельнулась.
— Не будем дурачиться?
Она было приготовилась либо броситься ласточкой в кровать, либо сделать что-нибудь похожее.
— Нет, слишком уж холодно. Никак не натопить, когда на дворе такая стужа. Такой уж у нас дом.
— А по-моему, здесь тепло.
— Нет, тут дует. Разве не чувствуешь? Правда, это не сразу заметно.
— Может быть.
Пожалуй, так оно и есть. Становится немного зябко. Окно замерзло. На дворе мороз — не упомнить, с какого времени.
Сисс тоже взялась за свою одежду.
— Мало ли чем можно заняться, не обязательно скакать голыми, — сказала Унн.
— Конечно.
Сисс хотела спросить Унн, зачем та затеяла это раздевание, но не решилась и промолчала. Девочки не торопясь оделись. Сисс в глубине души чувствовала себя как бы обманутой. Значит, вот и все?
Они снова сели на свои прежние места: больше в комнате сидеть было не на чем. Унн молча смотрела на Сисс, и та поняла, что нечто, возможно важное, интересное, ей так и не открылось. Лицо Унн больше не выражало радости — той радости, что недавно на миг осветила его.
Сисс забеспокоилась.
— Может, займемся чем-нибудь? — спросила она сидящую молча Унн.
— Чем, например? — рассеянно ответила та.
— А то я домой пойду.
Слова прозвучали почти угрожающе. Унн быстро ответила:
— Тебе еще рано домой!
Собственно говоря, Сисс уходить и не собиралась, напротив, ей очень хотелось побыть здесь еще.
— У тебя нет снимков из тех мест, где ты жила прежде? У тебя нет альбома?
Это было как раз то, что нужно. Унн подбежала к полке и вытащила два альбома.
— В одном только я. С самого рождения. Ты какой хочешь посмотреть?
— Оба.
Они принялись листать альбомы. На снимках были далекие места, все лица, кроме Унн, были для Сисс незнакомыми. Но Унн была почти на всех фотографиях. Альбомы как альбомы. Унн давала краткие пояснения. Одна из фотографий — радостное лицо девушки. Унн гордо произнесла:
— Это — мама.
Она долго разглядывала снимок.
— А это папа, — сказала Унн немного позже.
Ничем не примечательный молодой человек рядом с автомашиной. Тоже немного похожий на Унн.
— Это у него своя машина, — сказала Унн.
Сисс нерешительно спросила:
— Где он теперь?
Унн сухо ответила:
— Не знаю. Это неважно.
— Понятно.
— Помнишь, я говорила, что никогда его не видела? Знаю только по снимкам.
Сисс кивнула. Унн прибавила:
— Если бы папу можно было найти, я, наверное, не поехала бы к тете.
— Конечно.
Они еще раз просмотрели тот альбом, где были только снимки Унн. Она всегда была красивой, подумала Сисс. Но вот и это занятие пришло к концу.
Ну а теперь?
Что-то предстояло. Это чувствовалось по тому, как Унн держит себя, от нее словно исходило обещание. Сисс все время ждала в таком напряжении, что вздрогнула, когда наконец после долгого молчания Унн обратилась к ней:
— Сисс.
Сисс снова вздрогнула.
— Да?
— Я хотела… — начала Унн и покраснела.
У Сисс уже горело лицо.
— Ну?
— Ты тогда у меня что-нибудь заметила? — спросила Унн скороговоркой, но глядя Сисс прямо в глаза.
Лицо Сисс запылало еще жарче.
— Нет!
— Я хотела тебе кое-что сказать, — снова начала Унн. Такого голоса Сисс у нее никогда не слышала.
Сисс затаила дыхание.
Пауза. Потом Унн сказала:
— Никогда никому этого не говорила.
Сисс с трудом произнесла:
— А маме своей ты бы сказала?
— Нет!
Молчание.
Сисс видела, что глаза Унн полны тревоги. Скажет ли она? Почти шепотом Сисс спросила:
— Скажешь сейчас?
Унн слегка выпрямилась.
— Нет!
— Нет так нет.
Снова молчание. Хоть бы тетя попыталась сейчас войти к ним. Сисс начала было:
— Ну а если…
— Не могу я!
Сисс не стала настаивать. Ее захлестнул вихрь догадок, но она отбросила их. Лишь растерянно спросила:
— Ты это и хотела сказать?
Унн кивнула.
— Да, только это.
Унн кивнула, словно с облегчением. Словно теперь все уже как бы осталось позади. Больше сегодня ничего не будет. Сисс тоже испытывала облегчение. Облегчение и вместе с тем чувство, будто ее снова обманули — второй раз за сегодняшний вечер. И все же пусть лучше так, чем услышать что-нибудь страшное.
Они сидели молча, будто отдыхая.
Сисс подумала: я, пожалуй, пойду.
Унн сказала:
— Не уходи, Сисс.
Снова тишина.
Но этой тишине нельзя верить, ей нельзя было верить весь вечер, как нельзя верить обманчивому штилю, когда ветер стихает лишь для того, чтобы перемениться и ударить с другой стороны. Да, ветер стих, но вот он снова подул, неожиданно и неровно:
