— Сисс.
— Да?
— Я не знаю, попаду ли в рай.
Произнося эти слова, Унн отвела взгляд и уставилась в стену. Сисс бросило в жар.
— Что?
Надо уходить. Кто знает, что Унн еще скажет. Унн спросила:
— Ты разве не слышала?
— Слышала!
Она поспешно добавила:
— Мне пора домой.
— Уже?
— Да, иначе будет поздно, надо вернуться, пока наши не легли спать.
— Им еще рано спать.
— Мне пора.
И упрямо добавила:
— Мороз скоро такой завернет, что у меня по дороге нос отмерзнет.
Господи, какую ерунду приходится говорить, когда не знаешь, как быть, что делать, как выбраться из всего этого. Надо бежать отсюда.
Унн усмехнулась, как того требовали слова Сисс, она поддержала игру:
— Ну конечно, нельзя, чтобы у тебя нос отмерз.
Она обрадовалась, что разговор принял такой оборот.
Обе снова почувствовали облегчение оттого, что оставили слишком трудную тему. Унн повернула ключ.
— Сиди, — скомандовала она, — я сейчас принесу твое пальто. Сисс сидела как на иголках. Нет, оставаться здесь опасно. Что еще может взбрести в голову Унн? Но она всегда будет с Унн. Всегда. Перед уходом она ей скажет: в другой раз ты мне откроешься больше. Когда захочешь, чтобы был другой раз. Того, что было, на сегодняшний вечер достаточно. И даже много. Больше было бы не вынести. Домой, и поскорее.
Иначе все может пойти прахом. Те лучи, что от моих глаз шли к ее глазам и от ее к моим.
Пришла Унн и положила ее пальто и сапоги возле гудящей печурки.
— Пусть погреются немного.
— Нет, мне пора домой, — сказала Сисс, уже обуваясь.
Она укутывалась, а Унн молча наблюдала за ней. Им уже не хотелось говорить чепуху об отмороженном носе, они были снова взволнованы. Они не произнесли слов, обычных при прощании, вроде «Ты скоро снова придешь?» или «А теперь ты ко мне придешь?». Им это даже не пришло в голову. То, что возникло между ними, сохранилось, но как все стало трудно, когда стоишь лицом к лицу, как хрупко.
Сисс стояла одетая.
— Почему ты уходишь?
— Я же сказала, мне пора.
— Да, но…
— Раз я сказала, значит, так оно и есть.
— Сисс…
— Пропусти меня, пожалуйста.
Дверь была теперь не заперта, но Унн стояла в проходе. Девочки прошли к тете.
Она сидела на стуле и вязала. Увидев их, она поднялась и приветливо, как раньше, заговорила:
— Ну, Сисс, ты уже уходишь?
— Да, мне пора домой.
— Больше тайн у вас нет? — добродушно поддразнила тетя.
— На сегодня нет.
— Я слышала, Унн, как ты заперлась от меня.
— Так оно и было.
— Да, осторожность никогда не помешает, — сказала тетя. И уже другим тоном спросила: — Что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось!
— А отчего вы такие недовольные?
— Мы совсем не недовольные!
— Ну, может быть, и нет. Просто я уже старая и слышу плохо.
— Спасибо вам большое, — сказала Сисс, собираясь уходить, и подумала: тетя Унн ничего не знает и не понимает, а только поддразнивает их.
— Погоди, — сказала тетя. — Выпей горяченького, прежде чем выходить на мороз.
— Нет, нет, спасибо, не надо.
— Куда ты так спешишь?
— Ей пора домой, — сказала Унн.
— Ну ладно.
Сисс вскинула голову.
— Всего хорошего и большое спасибо.
— И тебе также, Сисс. Спасибо, что зашла проведать Унн и меня. А теперь беги, а то замерзнешь. Мороз все круче заворачивает. Да и темень такая, хоть глаз выколи. Ну чего ты стоишь на дороге, Унн? Вы же завтра утром увидитесь.
— Конечно! — ответила Сисс. — Спокойной ночи.
Тетя прошла обратно в комнату, но Унн осталась стоять в дверях. Она стояла молча. Что произошло с ними? Просто невозможно расстаться. Произошло что-то удивительное.
— Унн…
— Да.
Сисс бросилась в морозную ночь. Можно, конечно, было бы остаться еще, время есть, но тут опасно. Хватит и того, что произошло.
Унн все еще стояла в открытых дверях. Морозный воздух, клубясь, сталкивался с теплом из дома и втекал внутрь. Унн, казалось, не замечала этого.
Уже собравшись бежать, Сисс оглянулась. Унн все еще стояла в освещенном проеме, красивая, непонятная, робкая.
4. По сторонам дороги
Сисс бежала домой и отчаянно боролась со страхом перед темнотой.
Вдруг послышалось:
— Это я по сторонам дороги…
Нет, нет! — только и могла она подумать.
— Сейчас ты меня увидишь, — послышалось по сторонам дороги.
Сисс бежала. Чувствовала, как что-то бежит по пятам за ней, бежит за ее спиной.
— Кто это?
И такое сразу после Унн!
Разве она не знала, каково ей будет на обратном пути? Знала, но… Не могла не пойти к Унн.
Где-то грохнул лед. Грохот покатился по замерзшему озеру и стих, словно забравшись в нору. Когда лед становится толще, он играет — дает длинные-длинные трещины. От этого грохота Сисс подпрыгнула.
Страх. Она пустилась в этот обратный путь сквозь мрак, не имея никакой опоры. Когда она шла к Унн, шаг ее был твердым — теперь не то. Не подумав, она пустилась бежать, и это было ее роковой ошибкой. Она сразу оказалась беззащитной перед тем неизвестным, что в такие вечера вдруг вырастает у тебя за спиной.
Перед неизвестным, которое заполняет все.
Встреча с Унн выбила ее из колеи, а когда она, попрощавшись, вышла из дома, ей совсем уже стало не по себе. Испуг охватил ее с первых же шагов, как только она побежала, и он нарастал словно лавина. Она была беззащитна перед тем, что притаилось по обе стороны от дороги.
Мрак по обеим сторонам дороги. У него нет ни формы, ни названия, но ты явственно чувствуешь, как он выползает и движется за тобой, и словно ледяные ручейки стекают по твоей спине.
Этот ужас обступал Сисс со всех сторон. Она уже ничего не соображала. Ей было страшно от этого мрака.
Я скоро буду дома!
Нет, скоро ты дома не будешь!
Она даже не замечала, как мороз жжет лицо.
Надо представить себе, что делается сейчас дома. Горит лампа, в комнате тепло и светло. Мама и папа сидят в креслах. И вот возвращается их единственный ребенок. Их единственный ребенок, которого — они все время напоминают об этом друг другу — нельзя баловать, и они состязаются в строгости… Нет, это не помогает, она-то не там, она здесь, между тем, что притаилось по обеим сторонам дороги.
А Унн?
Она стала думать об Унн.
О славной, красивой, одинокой Унн.
Что с Унн?
Она остановилась.
Что с Унн?
Она снова побежала. Сзади приближалось оно.
Мы по обеим сторонам дороги.
Беги!
Сисс бежала. Где-то на озере глухо и мощно грохотал лед, а ее сапоги гулко стучали о мерзлую дорогу. Это немного успокаивало, если еще и своих шагов не слышать, то совсем можно свихнуться. Бежать быстро сил у нее уже не было, но она продолжала бежать.
Наконец засветились окна дома.
Наконец.
Добежать до света от наружного фонаря.
Они отступили — те, что были по обеим сторонам дороги, остались позади, за кругом света, злобно ворча. А Сисс вошла в дом, к маме и папе. Папа заведовал в селении какой-то конторой и сейчас уютно, по-домашнему отдыхал, сидя в своем кресле. Мама, как обычно, когда у нее выдавалась свободная минута, сидела с книжкой. Ложиться было еще рано.
Они не вскочили в ужасе, увидев ее — затравленную и всю в инее. Они спокойно спросили, оставаясь в своих креслах:
— Что с тобой, Сисс?
Она пристально смотрела на них — неужели им не страшно? Нет, ничуть. Конечно, это только ей страшно, ей, бежавшей по дороге. «Что с тобой, Сисс?» — спокойно и безмятежно спросили они. Они знали, что она все равно ничего не скажет. Она прибежала домой, задыхающаяся и измученная, от ее дыхания поднятый воротник пальто весь в сосульках, а у них не нашлось других слов.
— Что-нибудь случилось?
Она покачала головой.
— Просто я бежала.
— Темноты испугалась? — спросили они и тихо засмеялись, как и полагается смеяться над теми, кто боится темноты.
Сисс ответила:
— Я? Темноты?
— Не знаю, не знаю, — сказал папа. — Во всяком случае, ты уже девочка большая, и пора перестать бояться темноты.
— Можно подумать, что ты всю дорогу так бежала, будто за тобой гнались.
— Надо было успеть, пока вы спать не ляжете. Вы же сами говорили…
— Ты хорошо знаешь, что так рано мы не ложимся, так что не в этом дело.
Сисс с трудом стащила с себя промерзшие сапоги. Они со стуком упали на пол.
— Как много вы сегодня говорите!
— Что-что?
Они удивленно посмотрели на нее.
— Что такого мы сказали?
Сисс не ответила, она возилась с сапогами и носками. Мать поднялась.
— Похоже, что ты не… — начала было она, но осеклась. Что-то в лице Сисс остановило ее. — Пойди умойся сначала, Сисс. Будет легче.
