Уоррен.
Бет налила себе стакан молока, села рядом и, сделав глоток, быстро облизнула побелевшие губы.
– Боже, как я тебя ненавидела, – выдохнула она, прищурившись.
Уоррен не стал отвечать – он и так это знал.
– Я годами слышала, как Сьюзен защищает твою работу, твои вечные отлучки, твою холодность. Как рыдает по Джеку, который вырос безотцовщиной, по себе, стареющей в одиночестве, без мужчины рядом. И всё это время я тебя ненавидела, ненавидела по-настоящему, лютой ненавистью, потому что ты причинял боль самому дорогому мне человеку. А может, ненавидя тебя, я заодно ненавидела и себя – за то, что позволила Сьюзен выбирать сердцем, хотя знала, что она не будет с тобой счастлива.
Боб сглотнул. Потом осторожно, чтобы не звякнули, уложил вилку с ножом по сторонам тарелки, как два крылышка. Есть он больше не мог.
– Я долго старалась превратить эту бессмысленную ненависть хотя бы в равнодушие, – продолжала Бет, обеими руками вцепившись в стакан. – Знаешь, каких усилий мне это стоило? Как трудно бороться с желанием сесть в машину, найти тебя, где бы ты ни был, и размозжить башку бейсбольной битой? И вот, когда я уже считала, что ты навсегда исчез из жизни Сьюзен, да и из моей тоже, когда я надеялась, что теперь-то у меня в душе наступит тишь, гладь да божья благодать, один звонок с просьбой дать тебе ключи от дома – и всё начинается снова, словно не было этих лет, словно они мне приснились. И я снова начинаю тебя ненавидеть. Но и этого мало: я вдруг обнаруживаю, что с тобой Джим – неприкаянный беззащитный щенок. А заодно – что у тебя, Боб Уоррен, есть сердце! Боже правый, сердце! И что ты, даже сам этого до конца не осознавая, отдал его этому существу, ребёнку без прошлого и, возможно, без будущего, влипшему в безнадёжную ситуацию! Просто не верится! Попахивает… гм… искуплением грехов, вот! А теперь скажи, как я могу по-прежнему тебя ненавидеть или даже просто вести себя столь же безразлично?
Бет вскинула мокрые от слёз глаза. И увидела Уоррена, молча склонившегося над тарелкой.
– А мне ведь хочется тебя ненавидеть, – пробормотала она. – Честно, ужасно хочется. Но теперь… теперь я просто не могу. Больше не могу. И это неправильно.
Уоррен, уставившись в тарелку, помолчал ещё какое-то время – как показалось обоим, дольше, чем на самом деле. Потом глубоко вздохнул.
– Я не слишком-то разбираюсь в том, что правильно, а что нет, – сказал он, подняв наконец голову, и Бет увидела, как на его лице разом проступили возраст и усталость. – Хотя, наверное, никогда особенно и не разбирался. Я только спрашивал себя, правильно ли хоронить собственного ребёнка. Или обнаружить, что твои многолетние исследования годны лишь на то, чтобы уничтожить тысячи невинных людей. Правильно ли гулять по краю обрыва, если хочешь упасть? А то, что случилось с Джимом, – скажи, это правильно? Грехи, насколько возможно, нужно искупать при жизни. Поверь мне, Бет, я действительно понятия не имею, что правильно. Я просто знаю, что хочу жить дальше. Хочу так же сильно, как ты хочешь меня ненавидеть. Один знакомый говорит, сейчас мне даётся второй шанс. С этого я и начну – с упущенных шансов: не глядя в прошлое, не думая, что правильно, а что нет. Да, у Джима нет прошлого и, скорее всего, не будет будущего. Его случай – совершенно безнадёжный. Но у него есть настоящее, и я хочу быть его частью. Только это сейчас и имеет значение. Сколько бы ни осталось Джиму, я буду рядом.
Бет долго глядела на него. Потом кивнула, сложила грязную посуду в раковину и ушла, так ничего и не добавив.
– Как думаешь добираться до Ирландии? – поинтересовалась она наутро.
День обещал быть жарким. В спокойной глади океана отражалось ясное небо. Бет выложила руки на стол и оглядела Боба, как адвокат – угодившего за решётку клиента. На её широком лице застыло неопределённо-инквизиторское выражение.
– Ну, способ только один, – ответил он покорно, не отрываясь от чашки кофе. – Самолёт.
– А паспортный контроль? У Джима нет документов.
– Придётся рискнуть, другого пути всё равно нет.
– Ошибаешься, очень даже есть.
– И какой же?
Бет пересела поближе, отбросив наконец свой иезуитский тон.
– У меня кузен служит в Квебеке, на торговых судах. До Квебека можно доехать на машине, а там пересесть на корабль. Уверена, Айк вам поможет.
– Исключено, это слишком долго. И потом, мне придётся несколько сотен миль провести за рулём. Кстати, я немного помял крыло…
– Всего дней десять, не больше, – лихорадочно перебила его Бет. – Торговый флот – это тебе не круизные лайнеры, там туристическими маршрутами не ходят. И лишних вопросов не задают.
– А граница с Канадой? Нас всё равно будут проверять.
– Нет, если сделать крюк северо-восточнее, через Мэн, границу можно пересечь по любой из сотен грунтовок. И никаких постов. Кузен Айк только и делает, что гоняет туда-сюда через границу, и его ещё ни разу не остановили.
Уоррен покачал головой:
– И думать нечего.
– А ты всё-таки подумай!
В дверях кухни возник Джим.
– Maidin mhaith! – улыбнувшись, воскликнул он.
– Это значит «доброе утро», – перевела Бет.
– Доброе утро и тебе! – воскликнул Боб, бросаясь к мальчику.
Большую часть дня Уоррен думал. Он прокручивал в голове идею Бет добраться просёлочными дорогами до Канады, сесть там на торговое судно и уже на нём пересечь океан. Реально ли вообще найти что-то в Ирландии? Боб то начинал сомневаться в себе, сомневаться в том, что готов ради Джима ввязаться в такую безумную, безрассудную авантюру, то опасался, что мальчик стал для него лишь средством достижения собственной цели или, если вспомнить слова Бет, искупления грехов, не имевшего к истории Джима и его семьи никакого отношения. Говорят, цель оправдывает средства, но Уоррену не хотелось считать, что он может быть таким эгоистом.
А то ещё ему приходило в голову, будто он сам и навлёк на мальчика беду: может, останься Джим с теми, кого Оллистер называл «специалистами», у него было бы больше шансов? Вдруг они нашли бы лекарство, вдруг спасли бы его? Может, именно его, Уоррена, действия, все эти побеги и попытки скрыться, и вынесли Джиму окончательный приговор, удручённо думал Боб.
Тёмная машина по-прежнему стояла на Иден-роуд, и Бет готова была поклясться, что видела, как один из тех типов в зеркальных очках бродил вокруг её дома.
– Следи, чтобы Джим держался подальше от окон, – велела она Бобу, задёргивая шторы.
А в голове Джима люди в тёмных костюмах уже успели превратиться в людей-ворон.
Весь день они просидели взаперти, как отшельники, опасаясь, что люди-вороны их заметят. После обеда Бет сходила в магазин, а когда вернулась, помогла отшлифовать план, раз уж теперь он у них был: оказывается, чтобы
