перевести в практическое русло смутные, запутанные рассуждения знаменитого физика-ядерщика профессора Уоррена, нужен кто-то совершенно обычный, не имеющий отношения к науке, вроде Бет Ларкин.
– Но как мы сможем уйти незамеченными? – спросил наконец Уоррен.
– Выйдем незадолго до рассвета. Машина там же, на Пенри-лейн, так что они её не видели. Пусть считают, что она всё ещё в ремонте, – это даст нам ещё немного времени. По крайней мере, я на это очень надеюсь.
– Джим, просыпайся. Пора идти.
Мама будит его среди ночи. Джим трёт глаза, зевает. В доме всё приходит в движение. Старшие братья и сестры уже одеваются. Кэти и Тимоти пока спят.
– А это и правда нужно? – спрашивает Джим.
– Всё решено, – отвечает мама. – Корабль уже ждёт.
Джим едва не выпрыгивает из кровати.
– Прямо здесь? – удивлённо спрашивает он.
Дэниэл хохочет, обзывает его дураком, но Джим всё равно распахивает дверь в полной уверенности, что сейчас увидит у порога огромный белый корабль. А корабля нет, есть только папаша, укладывающий в телегу последние пожитки. На востоке, за Двенадцатью пиками, поднимается солнце, но воздух ещё холодный, и Джим вздрагивает.
– Поторопись, – говорит ему папаша. – До Лимерика путь неблизкий.
Джим закрывает дверь, не в силах побороть пронизывающую тоску. Ему не хочется оставлять дом, Коннемару. Пускай так много людей уже умерло, пускай закончился хороший картофель, пускай даже он, Джим, может заразиться той ужасной хворобой – ему всё равно. Об этом новом месте, Америке, он ничего не знает. А вот Дэниэл в восторге: мечтает о великих делах, о приключениях. Джейн и Джоанна тоже мечтают – о красивых платьях, тёплом доме с отдельными комнатами для каждой, богатых женихах. Патрик мечтает найти достойную работу, создать семью, вроде как у папаши, с кучей ребятишек, и надеется, что им никогда не придётся голодать или покидать свой дом. Даже мама мечтает: хочет, чтобы мечты её детей осуществились, – вот и всё, что ей нужно от Америки. А папаша… интересно, о чём мечтает папаша, спрашивает себя Джим. Так сразу и не поймёшь, что он там себе думает. Может, как и Джим, вообще ни о чём не мечтает. Может, ему просто жаль покидать место, где он родился и жил.
– Ну же, Джим! – зовёт мама. – Пора идти.
– Джим, просыпайся. Пора идти, – Бобуоррен сидел совсем рядом, на краю постели.
Джим выглянул на улицу сквозь щель в ставнях: ещё совсем темно.
– Нужно уйти до рассвета, чтобы люди в тёмных костюмах нас не заметили.
Джим не понимал, зачем они снова уходят и, главное, зачем уходят в темноте. Но он научился доверять Бобуоррену. Наверное, сказал он себе, всё дело в людях-воронах. Он встал с кровати, натянул свою старую одежду и новые ботинки, подхватил костыли и спустился на первый этаж.
Бет накрыла им завтрак при свечах, сразу напомнивший Джиму дом, где он жил вместе с семьёй.
– Slán, Джим! Conas ta tu? – старательно выговорила женщина.
Джим взглянул на неё: произношение – просто кошмар. Но хотя бы понятно, о чём спрашивает.
– Maith, – ответил он. – Ти?
– Mé maith!
– Эй, эй! – вмешался Боб. – О чём это вы там болтаете? Ничего не понимаю!
Бет рассмеялась.
– Я только спросила, как у него дела, а он ответил: «Отлично, а у тебя?»
– А я? Почему никто не спрашивает, как дела у меня? – воскликнул Боб, сделав вид, что дуется.
Бет подмигнула Джиму, потом, тщательно выговаривая каждое слово, произнесла:
– Slán, Боб Уоррен! Conas ta tu?
– Met! – гордо ответил Боб.
Джим захихикал, словно где-то зазвенел колокольчик, тонкая кожа на лице пошла морщинами. Эти почерневшие зубы всю радость портят, подумал Боб. Как дурные вести в день рождения.
– Maith! – поправил его мальчик.
– Точно, maith!
Из Китовой бухты они выехали под покровом сумерек, всегда предшествующих рассвету.
Бет вручила им в дорогу пакет с бутербродами и пару фляг с водой. И потом, завернувшись в элегантную шаль, совершенно не подходившую к её халату, ещё долго махала им, как, бывает, машут на вокзальном перроне или причале вслед тем, кто отправляется в дальний путь и по кому будут скучать.
А когда машина скрылась за поворотом, Бет Ларкин утёрла одинокую слезу и вернулась в дом.
Уоррен выбрался на US-1, первое в американской истории шоссе, серой лентой вьющееся вдоль побережья, соединяя Флориду с Канадой. Впереди лежали четыреста миль асфальта и ещё неизвестно сколько по грунтовым, а то и вовсе не указанным на карте дорогам.
«Как проедешь Бангор, держи на север до Миллинокета, – велела ему Бет, – потом съедешь с шоссе на местную дорогу в сторону плотины Рипогенус. Оттуда поворачивай на запад: там, наверное, штуки три грунтовки, но все три идут вдоль северного притока реки Пенобскот, это уже у самой границы. Знай себе гони на запад – и окажешься в Канаде, на 277-й, а уж та приведёт тебя прямиком в Квебек».
Разумеется, эти указания дал ей прошлым вечером по телефону пресловутый кузен Айк. Бет неразборчиво записала их на газетной странице, и теперь Бобу, катившему навстречу восходящему солнцу, оставалось только надеяться, что соседка ничего не напутала, иначе вместо Канады они рисковали очутиться «прямиком» в объятиях тех, кто за ними охотился.
«Кузен Айк, – рассказывала Бет, приведя наконец эту мешанину хоть в какой-то порядок, – родился как раз в Миллинокете, в самом сердце озёрного края. Он те места знает не хуже, чем карманы собственных штанов. Что ни осень, пару недель там пропадает, на лосей охотится».
Тот факт, что теперь кузен служил в администрации канадской торговой компании, Боб посчитал деталью любопытной, но к их плану отношения не имеющей: главное, что Айк не задавал вопросов, показывая, насколько доверяет кузине Бет. Ему не составило труда организовать каюту для парочки пассажиров-«невидимок», а плата за то, чтобы в капитане судна в самый неподходящий момент не проснулось любопытство, оказалась совершенно адекватной и вполне сравнимой со стоимостью билета на самолёт.
Заодно Бет снабдила Уоррена кратким списком самых необходимых гэльских слов, добавив в скобках их примерное произношение.
Чем дальше они продвигались на север, тем реже попадались населённые пункты, а вместе с ними миля за милей уменьшались и количество встречных машин, и (по мере того, как Боб осваивал управление автомобилем) напряжение, поначалу стальными цепями сковывавшее всё его тело. Дома сменились лесами и водоёмами, округа обзавелись чарующими, хотя и абсолютно непроизносимыми индейскими именами: Сагадахок, Кеннебек, Пассамакводди, Вассукег, – а дорога теперь текла среди холмов и низин, превратившись в плавную череду подъёмов и спусков, похожих на длинные, неторопливые волны.
Около полудня они остановились в Бате, рыбацком городке, основанном ещё в викторианскую эпоху, и, усевшись в тенёчке, под крышей белой беседки в самом центре городского парка, перекусили приготовленными Бет бутербродами. Яркий солнечный свет проникал сквозь пышные кроны вековых деревьев, будто бы в благодарность расцветивших его всеми оттенками зелёного.
Указатель
