которые за одиннадцать лет учебы в одном классе едва перекинулись хоть парой слов, делятся друг с другом ранящими и интимными подробностями о себе и даже дурачатся вместе. Но его мальчишеская часть, та, которая всегда замечает сережки в темных Надиных волосах, хотела ворваться в танец и разбить эту пару.
Танцевали ровно до тех пор, пока не закончилась песня, а потом, улыбающиеся, вернулись к Паше.
– Следующий вопрос, – начала Надя. – Если бы ты собирался стать близким другом своего партнера, что ты ему рассказал бы прямо сейчас?
Дима перестал улыбаться, потер глаза и стал смотреть на пруд с утками. Рассказывать ему было особенно нечего, самый большой секрет – один, и он сильно ранил его гордость. Сначала Дима хотел что-то выдумать для ответа, а потом посмотрел на утку – такую простую птицу, которую всю жизнь сравнивают с лебедем. Ее сравнивают, а она ничего – живет, вот такая простая, забавная, короткошеяя. Не лебедь – да и не страшно.
– Я учебу прогуливаю и часто занят бываю не потому, что по вечеринкам хожу, как многие считают. Вечеринки были в том году, а в этом… в этом выяснилось, что отец уже пару лет как погряз в долгах, – сказал он, не глядя ни на кого. – Перед началом этого учебного года у нас забрали дом, машины. Едва хватило средств на квартиру на окраине. Из гимназии я уходить не хотел, а она денег стоит. Вот я и работаю курьером на доставке еды.
Надя приняла новость спокойно, она догадывалась о положении Диминой семьи после того ужина родителей. А Паша удивился. Он подозревал, что признание это потребовало немалых душевных сил.
– Мой папа – распутник, – услышал он тихий голос и повернул голову к Наде. Она обняла колени руками и уперлась в них лбом, поэтому голос ее звучал глухо. – Дело не в изменах, об этом я не знаю. Но его взгляды! Когда рядом с ним какая-нибудь красивая девушка или женщина, у него меняется взгляд – становится заинтересованным. И он смотрит на них не как на красивую картину в музее, а как на торт, который может легко съесть, понимаете? Другие женщины не исчезли для него, когда он женился на маме. И это так грязно, так мерзко. А я сказать ничего не могу – мне стыдно. Как такой разговор с папой начать? Но я все вижу, замечаю, не знаю, куда деться. Впервые я обратила на это внимание, когда мне пятнадцать исполнилось, мы в ресторане сидели, нас красивая молодая официантка обслуживала. Он смотрел на нее так… грязно. Я так испугалась, думала, дело во мне, что я что-то не так поняла, а сейчас понимаю, что все я правильно поняла. Не знаю, видит мама или нет. Сейчас я почти уверена, что не видит. А я вижу, и мне это покоя не дает. Не знаю, куда деться от этого всего, – сбивчиво договорила Надя.
Следом признался Паша. Ребята делились чем-то настоящим, ему тоже захотелось:
– Я не невнимательный. Это отец меня… – Дима и Надя удивленно посмотрели на его фингал. – Они с мамой уверены, что наука – это бесперспективно. Точнее, даже не так, они считают, что это безденежно. Представляете? – Он рассмеялся как-то слишком отчаянно. – Всех ругают за то, что они фигней страдают, а меня – за то, что я постоянно пытаюсь что-то новое узнать. В понедельник отец узнал о конкурсе, в котором я участвую, и ударил меня. Он бледный всю неделю ходит, в глаза мне не смотрит после этого. Я понимаю, что он больше никогда так не сделает. Но в груди так жжет, что никакой злости не хватает!
Больше никто ничего не сказал. Так они и сидели в молчании, касаясь плечами друг друга, и смотрели на пруд, где плавали только что вернувшиеся из теплых краев утки.
Глава 12
Расскажи партнеру, что тебе нравится в нем; говори прямо, произноси вещи, которые ты не мог бы сказать случайному знакомому.
На первом уроке в понедельник Надя, непроизвольно выискивающая взглядом Диму и Пашу, с удивлением обнаружила, что последний в школу не явился.
– Наверно, ждет, когда синяк окончательно сойдет. Кому захочется объяснять, откуда на лице такой интригующий фингал, – сказал Дима, когда во время обеденного перерыва они сели в буфете за один стол.
Получилось это само собой. Вышли из класса они по какому-то стечению обстоятельств отдельно, а в столовой их взгляды встретились, и Дима с улыбкой кивнул, мол, иди сюда. Надя сказала Даше: «Садись без меня», – и направилась к Диме, даже не обратив внимания на Дашину растерянность и промелькнувшую в ее взгляде грусть.
Надя сама не могла объяснить, что переменилось в ней за один день и одну ночь, только Димина улыбка, когда она увидела ее сегодня в школе, такую ленивую и обольстительную, вдруг стала будоражить воображение и радовать сердце. Вот и сейчас, пробираясь среди столов и стульев, она смотрела только на него, а он на нее, и, казалось, даже капли крови в ее теле танцуют танго, не говоря уже о сердце.
«Смешно и странно, странно и смешно, – думала Надя, сидя напротив Димы. Она немного наклонила голову к плечу и накручивала прядь на палец, слушая, как он рассказывает что-то забавное. – И совсем не расхлябанным он мне кажется теперь. И усталость в его глазах я теперь вижу, а раньше не замечала. Как слепая была, точно как слепая…»
А Дима не мог оторвать глаз от Нади и ее маленького пальчика с золотым колечком, крутящимся где-то в глубине ее темных волос. И даже когда мимо прошла Верочка и робко поздоровалась с ним, он не смог толком сосредоточиться на ней, только пробормотал быстро «Привет» и снова перевел взгляд на Надю. «До чего манящая девчонка», – подумал он. Он вспомнил, какой хрупкой выглядела она там, на берегу пруда, в модном большом плаще, когда, закрыв лицо руками, рассказывала про отца.
После уроков Дима подошел к ее парте, когда она складывала учебники в сумку, и спросил:
– Тебя проводить?
– Тебе не нужно работать? – поинтересовалась Надя.
После субботних признаний перед ними тремя как будто открылись до
