плечи. Паша разомлел от восторга и с раздражением осознал, что Надя стоит уже за плечами Димы и делает то же самое. В такие моменты, когда симпатия между ними была не то чтобы очевидна, скорее, не скрыта, он не знал, куда деться. Только злился и долго потом молчал.
Так и шли дни: в дружбе, учебе и ревности.
После занятий балетом Надя открыла дверь квартиры, зашла внутрь и тут же съехала по стене на пол.
– Что такое? – на шум вышла мама. – Надюш, ты чего? Плохо?
– Да нет, – Надя махнула рукой, чтобы как-то успокоить маму. – Устала очень. Ольга Николаевна выжала все соки!
– Маленькая моя. – Мама помогла Наде подняться, сняла с нее плащ и, обняв за плечи, повела в ванную комнату. – Ты прими душ или в ванне поваляйся, укутайся в халатик и приходи на кухню. Я тебе травяной чай сделаю, там еще эклеры есть, папа купил. Полакомишься! Ничего не будет с тобой от двух эклерчиков, совсем худенькая стала.
Когда дверь за мамой захлопнулась, Надя скинула с себя одежду и посмотрела в зеркало: «Действительно, а где жизнь в моем теле?» – подумала она, потом зашла в душевую кабинку. Включила горячую воду и села в кабинке на пол. Пустым взглядом смотрела, как вода утекает в слив.
На кухне Надя появилась хоть с покрасневшими после душа щечками, но все же какая-то неживая, как призрак.
Папа поцеловал ее в лоб:
– Температуры нет. Но, может, тебе стоит отдохнуть, дочь?
– Да ладно, скоро последний рывок, – сказала Надя, садясь за стол, – осталось немного. А эклерчики где?
Мама слабо улыбнулась и достала пирожные из холодильника.
– Может, Надюша, мы с тобой фильм какой-нибудь посмотрим? Хороший, – предложил папа, садясь напротив.
– У меня куча заданий!
– Да ничего не случится, если ты отдохнешь один вечер. Давай так, я телефон выключу, – папа демонстративно нажал на кнопку, – а ты сегодня на вечер отключишься от всех дел. Видно, что ты на последнем издыхании. Загонишь себя, я вот из-за чего волнуюсь… Так что?
Надя вспомнила, сколько заданий ей задал репетитор, а потом – сколько часов сегодня ее руки были напряжены и сколько прыжков у станка она сделала, потом посмотрела на папу и устало улыбнулась:
– Какой фильм?
Папа казался счастливее всех на свете после ее слов:
– Да какой хочешь!
– Тогда, может, что-то из старого, французского, с Жераром Депардье и музыкой Косма?
Папа кивнул.
– Мамулечка, ты с нами? – спросила Надя.
– Нет, я порисую. Хочу до рождения малыша закончить картину, а то потом пару лет не смогу.
Надя с улыбкой смотрела, как мама ласково провела по животу. Вся семья очень ждала этого ребенка. Вчера Надя придумывала имена и думала, что обязательно привьет братику, если там, в животе, конечно, братик, манеры мистера Дарси.
Они с папой почти досмотрели фильм, когда в гостиную медленно, как будто она спала и ходила во сне, вплыла мама. С каким-то странным спокойствием она подняла руку перед своим лицом, когда Надя и папа обернулись к ней, и показала окровавленную ладонь. Надя перевела взгляд на ее брюки – по ним расплывалось красное пятно.
В пятницу Паша смотрел не на учителя, а на Надю, сидящую в соседнем ряду. Ничего особенного в ней сегодня не было: аккуратно лежали волосы, отлично сидела школьная форма, на щеках алел румянец. Все как обычно, но Паша не мог избавиться от чувства, что Надя не в порядке, иначе почему она на всех уроках сидит, уткнувшись в свою парту, и то и дело проверяет телефон.
– Все нормально? – спросил он ее в столовой, когда они втроем, как обычно, сидели за столом.
Надя поджала губы. Она не понимала, нужно ли говорить мальчикам такие вещи и, что еще важнее, – хотят ли они об этом знать.
– Даже не знаю!
– Что-то серьезное? – расспрашивал Паша. Дима сидел напротив, но молчал.
– Я не знаю. У меня братик или сестренка будет.
– Ну круто же! – улыбнулся Дима.
– Но уже не факт, что будет.
Дима тут же перестал улыбаться.
– У мамы вчера кровь пошла, в общем, не из пальца. Папа ее увез в больницу. Еще не звонил, был там с ней всю ночь. Пока ничего не понятно.
– Ты папиного звонка ждешь? – спросил Паша, показав на телефон в ее руках.
Надя кивнула.
– Сил что-то совсем нет, – сказала она, закрыв лицо ладонями, – ума не приложу, как буду завтра выступать…
– Как-как? Как птица! – улыбнулся Паша и со смелостью, которой от себя не ожидал, поправил ей волосы, обнажив ушко, в котором в этот раз не блестела золотая сережка.
Дима задумчиво смотрел на них и молчал.
Надя оперлась руками о туалетный столик и посмотрела в зеркало. Ни одна прядка не выбивалась из ее пучка, волосы блестели, заполированные лаком. Губы и глаза неестественно ярко для жизни, но идеально для сцены, выделялись на ее лице.
За Надиной спиной царила суматоха. Девочки бегали, кто-то кричал: «Дайте тональник!», другие не могли отыскать свои пуанты, у третьих не получалось закрутить волосы так, чтобы прическа была именно там, где нужно: не ниже, не выше.
А Надя смотрела на себя в зеркало и глубоко дышала, пытаясь успокоиться. Ольга Николаевна поставила с ней сольный фрагмент. Сегодня могло решиться многое: ее могли пригласить в какой-нибудь театр, может быть, даже за границу.
«А мамы в зале нет, и папы нет, никого нет. Никому я не нужна…» – эта грустная мысль точила сердце весь день. С тех пор как папа позвонил и сказал, что врачи сумели остановить кровотечение и оставили маму в больнице на несколько дней, чтобы понаблюдать за ней, страх из Надиной груди исчез, а на его место пришла жалость к себе. Надя позволила себе расклеиться буквально на минуту перед выступлением, затем в который раз глубоко вздохнула, расправила плечи, проверила, хорошо ли завязала пуанты, натянула на лицо широкую улыбку и встала посередине
