– Ее как-то отправили с малышней кровь сдавать, – рассказывал Дима, – чтобы она сопровождала, ведь малыши боятся. Она с каждым заходила, чтобы поддержать, и вот сколько раз заходила – столько же ее выводили под белы руки в коридор и нашатырь совали. Говорят, у врача даже флакон закончился. Вся школа до сих пор ржет.
Надя улыбнулась.
Такси остановилось у школьных ворот, и Надя быстрым шагом направилась к машине. Дима следом. Еще не успев открыть дверь, Надя повернулась:
– Спасибо, это так находчиво.
Дима вдруг стал наклоняться к ней. Надя застыла и чуть раскрыла губы. Дима скользнул по ним быстрым взглядом, а затем она услышала, как щелкнула дверь машины, которую он открыл для нее. Надя быстро заморгала и сжала губы.
Когда такси тронулось и город замелькал за окнами, Надя поморщилась. «Как глупо! Я-то хороша: губы раскрыла». Потом Надя задумалась, а хотелось ли ей этого поцелуя. Димина улыбка нравилась ей безумно, серьезность и внутренний стержень его она оценила, а поцелуй… А поцелуй – это уже что-то другое. Пока непонятно, хочется или нет. И все не шли у нее из головы светлые кудряшки и добрые глаза, скрытые за большими немодными очками, которые смотрели на нее как-то по-особенному в тот раз, когда покупали мороженое. Надю тогда поразил этот взгляд: такой по-мужски простой, искренний и о многом говорящий. «Пусть пока будут только улыбки», – решила Надя, когда машина остановилась около балетной школы, и выскочила на улицу.
Глава 13
Что в дружбе для тебя наиболее ценно?
Паша пришел в школу в понедельник. Как всегда, задумчивый, молчаливый и сосредоточенный на какой-то мысли. Никогда ему особенно не была свойственна эмпатия или необыкновенная проницательность, но, стоило ему увидеть на крыльце гимназии улыбающуюся Надю, незаметно придерживающую юбочку, которую трепал ветер, и о чем-то рассуждающего Диму, который стоял прямо напротив нее, как он сразу понял, что эксперимент его удался. Объяснить такое Пашин научный язык не смог бы: слишком мало сентиментальных романов было прочитано. Но если бы последние пару лет он тратил время не на умные книги, а на те, которые Лиля обычно прятала под подушку, чтобы мама не нашла, он непременно сказал бы, что между Димой и Надей «искрил воздух», или «чувствовалась непреодолимая тяга одного к другому», или «весь мир исчезал для них, когда они смотрели друг другу в глаза».
– Привет, ученый! – сказал Дима, увидев Пашу еще издали.
Надя тут же обернулась и радостно замахала рукой.
Паша улыбнулся: на сердце стало радостно. Он боялся, что ему не будет места рядом с этими двоими.
Весь день он приглядывался к Диме и Наде: изучал, насколько между ними все серьезно. Он видел и смех, во время которого они обязательно смотрели друг другу в глаза, и легкие естественные прикосновения, которых раньше не было. Но больше всего его поражали и одновременно заставляли морщиться их долгие взгляды друг на друга. Обычно равнодушные (да и не только) друг к другу люди смотрят друг на друга мельком, а Дима с Надей смотрели, как бы задерживаясь на лицах друг друга.
Паша писал доклад и одновременно с этим сжимал челюсти, не зная, куда деть нарастающую в груди злость.
На оставшиеся вопросы они отвечали уже иначе. Часто их и задавать специально не приходилось, получалось само собой, в разговоре: с шутками, смехом, слезами, но всегда с настоящим желанием поделиться тем, что на душе. Паша удивлялся, как мудро устроены человеческие отношения, что вопросы, которые призваны вызвать теплые чувства искусственно, совершенно естественным путем появляются, когда люди искренне стараются узнать друг друга.
Паша и не догадывался, как в жизни ему не хватало дружбы, пока не обрел ее. У него, конечно, были друзья: кто-то появлялся после поездок за границу в летние лагеря, куда его отправляли родители, кто-то еще с детства. Но эти отношения крутились вокруг того, чтобы развлечься, вместе повеселиться. А поговорить было не с кем. А теперь в коридоре, ожидая следующего урока, Паша уже не чувствовал себя одним на целом свете, не утыкался в книгу.
Один раз они втроем сбежали с урока. Уже и не помнил Паша, кто был инициатором. Помнил только, что майское солнце грело их спины, когда они стояли около панорамного окна рядом с кабинетом директора и ждали учителя. Сидеть в классе казалось кощунством, и они, рассудив, что нет ничего важного в физике, особенно если никто не сдает по ней экзамен, посмеиваясь, выбежали на улицу, а потом пошли в парк неподалеку. Надя все тянула их к пруду, чтобы смотреть на птиц, очень они ее завораживали. Дима спросил ее, что такого она в них находит, не милые щенки ведь, а Надя ответила, что балет и полет птиц – явления очень схожие и, когда она танцует, ощущает, что не руками двигает, а крыльями, и во время прыжка у нее тоже вырастают крылья. Паша слушал ее и жалел, что тогда, в субботу, с ней танцевал Дима, а не он.
Как-то, на той же неделе, их отпустили на час раньше, они решили прогуляться по набережной. Погода в тот день раздражала своей осенней тональностью, поэтому Надя и Паша предпочли бы посидеть в кафе, но они не хотели ставить Диму в неловкое положение, потому что не знали, сколько у него есть денег, и, не выражая недовольства, топали по набережной под дождем.
Когда Дима не работал, они с Пашей сидели допоздна в библиотеке и учили историю. До экзамена осталось меньше месяца, и Дима, чем больше погружался в задания экзамена, тем больше падал духом. Он понятия не имел, как все выучить, да не просто, а в подробностях. «Да я свою жизнь так детально не помню, как должен помнить нашу историю!» – говорил он. Паша кивал, а потом они снова утыкались в учебник. В некоторые дни на такие дополнительные занятия к ним забегала Надя. Она успевала дойти до дома после школы перед балетом, брала там бутерброды или фрукты, по дороге покупала кофе и заносила мальчикам. Они всегда горячо ее благодарили.
Надя улыбалась. Один раз она принесла мальчикам еду, а потом вдруг встала позади Паши и помассировала ему
