и Крюков по углам, политрук и Юргин справа от ворот, открывает и окликает Мокрусов. Он вытащил из чехла противотанковую гранату, левой рукой рванул на себя ветхие ворота, негромко скомандовал в темноту:
— Хенде хох!
Все остальное произошло как бы в одно время. В проеме ворот ухнул слабый взрыв, Мокрусов почувствовал острую боль в горле под самым подбородком, резко, почти не думая, выкинул руку. Обычная граната рвется с интервалом в три секунды, она меньше и слабее, сечет осколками; противотанковая, когда брошена, срабатывает при столкновении с любым препятствием мгновенно и мощно. Сарайчик озарился красным, стены перекосились, осыпая куски самана, крыша в правом углу вспучилась и вывернулась наружу. Послышались стоны, сдавленный крик.
— Санта Мария!..
В сарайчике ночевала группа итальянских саперов, человек в двенадцать, с лейтенантом и немецким ефрейтором — направлялись на минирование, запоздали, решили передохнуть. Почти все они были убиты или умирали, действие противотанковой гранаты в закрытом помещении страшно, в живых остался только лейтенант, спавший отдельно в углу справа, и немецкий ефрейтор, пристроившийся по соседству с ним, — он был ранен в руку. За грохотом и суматохой наступила тишина, некоторое время прислушивались — не поднимет ли кто тревогу поблизости? Потом успокоились: и артиллерия стреляет ночью, и самолеты летают, и в небе погромыхивает иногда — кто станет тревожиться. Мокрусов, по шее которого за воротник текла кровь, попросил Лапчепко:
— Глянь, чего у меня в горле.
Лапченко присветил фонариком.
— Торчит чего-то… Вроде пружины. Выдернуть, что ли?
— Не трожь, заматывай так. Утром разберемся.
Юргин чувствовал, будто что-то щекочет щеку, провел рукой — мокра. Теперь Лапченко присветил ему, но успокоил:
— Кожу подрало. С пластырем походишь, меченым будешь.
Поглядел опять на Мокрусова, усмехнулся:
— Теперь ты совсем хороший ориентир — шея белая, как у селезня! Болит очень?
— Терпимо. Покалывает, стерва.
Перебинтовали руку и ефрейтору — он сидел молча, отупевший, ничего не соображающий. Подкинули итальянцам новых немецких мин, его послали проинструктировать — и вот что вышло. Двинулись в обратный путь. В подсолнухах, на подходе к ложбине, которую надо было одолевать ползком, политрук приказал:
— Замотать пленным рты бинтами. Крикнут сдуру, и сами пропадут, и нас подведут.
Казалось, итальянец сразу понял все и до конца, по ложбине старательно полз между Юргиным и политруком, только трудно посапывал носом. Немец, опамятовавшись, дергался, иногда упирался, пытался встать — Крюков железной рукой захватывал его затылок, подносил к носу кулак. Успокаивало. Лесом шли уже смело, удовлетворенные, оживленные — все самое опасное осталось позади. Мокрусов пожалел:
— Эх, повозки с минами не взорвали! Вот было б представление!
— Ага, — засмеялся политрук, — только и сами бы не ушли. Уж тут бы и дурак понял, что к чему.
— Съел, умник? — уколол Юргин Мокрусова, порадовавшись, что и тот может чепухи намолоть.
— Так я ж раненый, — отшутился Мокрусов. — Соображение через дырку утекает.
На берегу возникла дилемма — большая лодка могла поднять четыре человека, долбленка — два, а их теперь было семеро. И неожиданно Юргин сказал:
— Вы езжайте, а за мной потом кто-нибудь приедет. В случае чего прикрою или отвлеку.
— Могу и я, — сказал Лапченко.
— Нет, пусть Юргин, — отвел его кандидатуру Мокрусов. — Вы за пленными следите, чтобы в Дон не сиганули от страха.
Когда лодки отплыли, Юргину стало немного не по себе — дикий неуютный лес с колючей рогозной и черт ее знает какой живностью, впереди чуть не полкилометра воды, небо темнеет, как бы гроза не ударила, позади в спину итальянские пулеметы смотрят. Потом внезапно вспомнил поговорку пожилого батальонного кузнеца, похожего на цыгана, — когда слышал, и значения не придал, а теперь всплыла: «На войне оно так — про страх помнишь, дело забыл, про дело помнишь, страх забыл. Не вмещаются они сразу!» Отошел немного от берега, выбрал затравеневшую ямку рядом с тропой, по которой, видимо, ходили патрули, решил — если появятся, даст длинной очередью почти в упор, в крайнем случае станет петлять по лесу, пусть попробуют поймать… Но ничего этого делать не пришлось, зато не заметил, как прошло время, услышал тихий окрик Крюкова:
— Юргин, давай!..
Мокрусов четыре дня лежал в медсанбате, а на пятый сбежал в батальон. Над ним пошучивали, очень уж чудное и необычное было ранение — впилась в горло пружина бойка от итальянской гранаты. Они, эти гранаты, маленькие, чуть не с детский кулак, в легкой алюминиевой оболочке, окрашены наподобие елочных игрушек в красные и оранжевые цвета. Оказывается, Крюков прихватил пару из любопытства — из них вышвырнули тол, сделали портсигары. У Юргина левую щеку пересекала наклейка из пластыря, потом красноватый шрам.
После возвращения он, Лапченко и Крюков получили увольнительные, ходили в кино в хутор Солонцовский, в ларьке военторга купили табаку и папирос, угощали весь взвод. На пятый или шестой день приезжал комиссар батальона, собрал группу, сказал, что они сделали большое, очень важное дело и все представлены к награде медалями. Когда он собирался уезжать, Юргин попросил разрешения обратиться с личной просьбой.
— Валяй! — добродушно подмигнул ему комиссар. — Лишь бы спрос по запасу, а то птичьего молока не подвезли.
— Я прошу, чтобы мне оставили автомат, с которым я ходил за Дон. Если можно…
— Любовь с первого взгляда? — засмеялся комиссар. — Ладно, хоть пока их у нас, у саперов, кот наплакал, походатайствую перед командиром роты. А нс уломаю, так утащу где-нибудь, пусть плохо не кладут! Настоящий солдат тот, кто дорожит двумя вещами — личной пушкой и крепкой ложкой. Воюй дальше, Юргин!..
«О боже, ты знаешь, как буду я занят сегодня! И если я забуду тебя, то ты меня не забудь. Вперед, солдаты!»
Старый английский генерал
«Двадцать четвертого августа противник атаковал в районе Серафимовича соединения 63-й и 21-й армий. В ходе боев, продолжавшихся до тридцатого августа, советские части не только отразили на этом участке атаки противника, но и сами перешли в наступление. Форсировав Дон, они захватили весьма выгодный в оперативном отношении плацдарм на правом берегу реки, который был использован при переходе наших войск в контрнаступление… Активные действия северо-западнее Сталинграда ослабили удары 6-й немецкой армии и помешали ей захватить город. Она была вынуждена повернуть значительные силы для обеспечения своего фланга с севера и на несколько дней отказаться от наступления на Сталинград».
