будто эхо команд на военном параде.
Камердинера не было. Обычно, проснувшись, я сразу видел перед собой глумливую физиономию, а в этот раз пришлось несколько минут ждать, я даже забеспокоился. Наконец прибежал, непохожий на себя, какой-то вздёрнутый, суетливый: когда перетаскивал меня из постели в кожаный драндулет, зацепил и немного порвал рубашку.
Протиснул кресло в дверь ванной, склонился и заглянул мне в глаза:
– Прикажете затворить дверку?
Раньше не спрашивал никогда.
– Разумеется.
Закрыл дверь, вернулся ко мне, обхватил железными ручищами, пересадил из коляски на «трон». И этого тоже он никогда раньше не делал: когда дверь в ванную была закрыта, я передвигался самостоятельно. Теперь, задним числом, понимаю: Семён боялся, что и в уборной есть камеры, но не знал, где эти камеры установлены, и старался на всякий случай закрыть обзор. Я почувствовал, как он всунул мне в руку сложенный в несколько раз листочек бумаги.
– Осторожненько, ваше сиятельство. – И повторил со значением: – Осторожненько…
Установил ширму как можно ближе ко мне, почти вплотную огородил меня этими створками. Вышел.
Стараясь не шуршать, я развернул листочек.
Сегодня вечером попросите сделать ванную!!!
Есть ВАЖНАЯ информация.
Вернулось щекотное подростковое ощущение, как в самый первый вечер на лестнице – когда Семён хлебал запрещённое пиво, а я заполнял паузы болтовнёй: чувство, что мы заодно, мы соучастники, и страшновато немного, и радостно… Я смял листочек. Куда же его девать? Карманов в рубашке нет…
Камердинер вернулся, я под защитой ширмы отдал ему смятый комок. Семён, ничтоже сумняся, приподнял крышку «трона» и бросил комочек в ведро.
Звуки военных команд, вой пилы, стук, сверление не прекращались.
– Семён, что это за шум… на дворе?
– Не могу знать, вашес-с-ство. Нам не докладывають.
Умытый, одетый, я был вывезен в коридор. Из бальной залы слышалось почему-то:
– Шоссе, шоссе!
Обычно, когда мы подъезжали к высоким белым дверям, они распахивались (Саша заранее сообщала лакеям). В это утро нас никто не встречал. Камердинер сам открыл двери, вернулся, вкатил меня внутрь.
В зале было множество посторонних людей. В основном молодёжь. Одни в бальных костюмах, другие в оранжево-красных футболках с одинаковыми эмблемами. Пары делали танцевальные повороты, распоряжался дядька в такой же футболке; я вспомнил фильмы про американские тюрьмы, дядька вполне сошёл бы за иностранного уголовника – с челюстью, с длинным, до середины лопаток, хвостом:
– Высокие полупальцы! Куда бедро?! Шоссе налево, шос-се!
Наконец я сообразил: не «шоссе», а «шассе», специальный шаг в танце. Я когда-то знал это слово. В Школе-студии нас, конечно, учили и танцевать, и фехтовать, и петь…
– Третья! Ганчук, Неведомский, третья позиция! – Хвостатый хлопнул в ладоши.
Моё кресло подпрыгнуло, перевалилось – мы переехали провода: они были протянуты к операторской кран-тележке на рельсах. Вокруг тележки сгрудились техники или, может быть, операторы, все какие-то мешковатые, неопрятные, что-то подкручивали, поправляли…
Мне было почти оскорбительно: в моём доме толпились чужие люди, со мной не здоровались – и даже смотрели не на меня, а на танцевальную пару, которая кружилась посреди залы: атлетический молодой человек с короткой стрижкой, в белой рубашке с глубоким вырезом, в широких брюках, и миниатюрная, в чём-то вроде чёрного пеньюара, в колготках, на каблуках, – держась за руки, они пружинисто, как будто крадучись, пробегали, он подхватывал её в объятья, они проскальзывали по паркету (это, кстати, и был шаг «шассе»), изящно лягались, поворачивались симметрично и снова вместе скользили…
– Привет, Лёшик, – услышал я за плечом. Обернулся: низенькая, тяжёлая темноволосая женщина средних лет, по-деловому одетая, с кожаной папкой в руке, с большой чёрной рацией… Прошло секунды три, прежде чем я узнал в этой женщине Алку Касаткину. – Ну что, морально готов?
Лет, наверно, двенадцать назад, когда я видел Алку в последний раз, она была пухлогубой, по-прежнему не красивой, но более-менее обаятельной барышней, а теперь лицо стало каким-то твёрдым, жёстким, широким: может, из-за цвета волос? Раньше были такие взбитые, лёгкие, светло-каштановые волосики – а теперь почти чёрные, плоские… Неужели я тоже так изменился? – поду-мал я.
– К чему «готов»?
– Тебе разве Сашенька не сказала?
– Витя, Витя! – тявкала на хвостатого уголовника другая женщина, как две капли воды похожая на теперешнюю постаревшую Алку и с такой же большой чёрной рацией. – Витя, мы же с вами договорились, только закрытые танцы!
– А котильон?!. – горестно отвечал уголовник.
Я посмотрел на вторую Аллу, на первую, на вторую…
– Римма. Мой линейный продюсер, – сказала первая Алла не без удовольствия: видимо, не я первый так реагировал на её клона. – Лёшик. Только спокойно, да? Завтра выходим в эфир.
– Завтра… как завтра?!
– У «Острова» очень плохие цифры. Ну, «Остров», «Остров», сериал стоял перед нами, мы думали, два с половиной месяца простоит, а Котэ снял с эфира в один момент. Требовал, чтоб мы сегодня вышли вечером, еле выцыганили один день… Ага. Понимаю твою реакцию. Мы все в точно таком состоянии со вчера. Анонсы идут нонстопом, сейчас вот, видишь, новый снимаем, – она показала на операторскую тележку.
– Без костюмов – из кадра! Все, кто в костюмах, в кадр! – выкрикивал Алкин клон.
– Костьке вечером на спектакль, надо его отпустить… – Настоящая Алла порылась в папке, вручила мне стопку страничек. – Да! – рявкнула она уже в рацию. – Что тебе непонятно? Ольга идёт, все перед ней расступаются – всё!.. Давайте, давайте, ребятки, в темпе, – махнула нам с камердинером: мол, не задерживайте, идите.
13
В синей гостиной было пусто: ни Ольги, ни маменьки, ни лакеев. Семён раздобыл остывший омлет, я жевал и пытался осмыслить происходящее.
Я попадал в похожие ситуации, и не раз: спектакль репетируют-репетируют, всё идёт кое-как, ни шатко ни валко, и вдруг аврал. Но сделать за полтора дня то, на что отводилось два месяца… Циркулярка снаружи выла, не умолкая.
Я заглянул в страницы, которые мне дала Алка, – и вспомнил про утренний мятый листок. Посмотрел на Семёна. Камердинер ответил мне понимающим взглядом. Интересно, какая такая «важная информация»? Вдруг что-то дома случилось?
Вообще, хорошо, что у меня есть Семён. Без него было бы совсем кисло… Он почтительно наклонил голову, как будто слышал мои раздумья и одобрял их.
Я вчитался в сценарий. Первый персонаж – «А.», то есть я. Второй именовался «Шах». Какой шах? Индусский в чалме, персидский в тюрбане?.. В его репликах не было ничего иноземного. Он говорил: «Мои родители живали на Спиридоновке». Я называл его не шахом, а графом. Почему тогда «Шах»? Непонятно…
То ли шах то ли граф, то ли бык то ли тур спрашивал меня про какого-то третьего персонажа, кавалергарда, а я ему советовал держаться
