class="p1">– Да! – отвечала в рацию Алла. – Конечно. Да. Людмила Ивановна, вы получаете второе предупреждение.
– Я?! За что?
– Вы в своём уме, Люся? Человеку восьмой десяток.
– Ну так и мне уже не восемнадцать… ах-ах…
– Так на вас же никто и не прыгает!
– А может… зря? – маменька вздёрнула плечико, как она делала сорок пять лет назад, взбила несуществующий локон, высоко-высоко подняла обеими руками юбки, и, распевая канкан «ля, ля, ля, ля, ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля!», то одним боком, то другим, пристукивая каблучками, галопчиком ускакала с площадки.
Музыканты буквально раскрыли рты.
– Алк, – сказал я. – Перенесите премьеру.
– Не я решаю.
– Мы завтра не выйдем. Без шансов.
– Спасибо всем! – сказала Алка в рацию, и невидимые динамики разнесли её голос по всем углам. – Всем выучить текст и выспаться.
15
– Ваше сиятельство… – кашлянул у меня над ухом Семён. – Ванну прикажете приготовить?
– Давай завтра утром. Сил нет.
– Как же, ваше сиятельство?! – ахнул Семён. Тут я вспомнил про утреннюю записку, мне стало стыдно: он же хотел что-то важное рассказать…
– Давай ванну, только быстрей.
– Мухой, ваше сиятельство!..
Семён натаскал воды (на самом деле принёс только две пары вёдер: остальное доставили невидимые водоносы через чёрный ход – иначе ему пришлось бы бегать туда-сюда полчаса), установил ширму, которая отделяла ванну от двери, – и, как обычно, за ширмой сделал вид, что помогает мне выбраться из коляски, раздеться и пересесть в ванну.
Пока я ёрзал, устраиваясь в узкой ванне (мне всегда было страшновато, не опрокинется ли: антикварные ножки в виде львиных лап большой уверенности не внушали), Семён исподтишка сунул мне новый листочек и карандашный огрызок – и выглянул из-за ширмы наружу, чтобы зачерпнуть кувшином горячей воды из ведра.
На листке было написано:
ВАЖНО!!! Какую вам обещали Зарплату?
Я разочарованно плюхнулся в ванну: ну во-от, я-то думал, мы с ним разопьём контрабандное пиво, или даже водку, или будет ещё какое-нибудь хулиганское приключение, а он про зарплату… Но почему «обещали»? Обещали и не дадут?!
Семён притворялся, что поливает меня из кувшина: на самом деле, просто сверху лил воду в ванну тоненькой струйкой, глазами кивал на карандаш и листочек – мол, напиши, напиши.
Я потянулся к листочку карандашом, а в голове, как пузырьки от журчавшей горячей воды, мелькали и лопались брызги, обрывки:
…Зачем ему?..
…Он мне хочет помочь?..
…Нельзя! Нельзя!..
…«Тяжёлое нарушение»… Выгонят…
…Ну и что? Всё равно завтра будет провал…
…Да, но «санкции», страшные санкции…
…Никому нельзя раскрывать условия договора, «коллегам в первую очередь»! Отнимут всё, что заработал…
…Но Семён же не просто «коллега»…
…Тем более завтра всё кончится…
…А если кончится, какая разница?..
…Какая разница, что написать?..
…А ему-то какая разница? Ему зачем?..
…Написать или нет?..
…Что писать?!..
Когда до листочка осталось полмиллиметра, я по наитию перевернул карандашный огрызок и не графитовым стерженьком, а обратным, неочиненным концом карандаша стал выдавливать линию, линия поползла вбок и сделалась полукругом… Семён уставился, не понимая. Я пририсовал к полукругу ещё одну линию, сверху вниз… получилась девятка. Что значила эта девятка, я не мог сообразить – но хотя бы не тройка, уже хорошо.
Под взглядом Семёна я чувствовал себя голым. И ведь правда, я был совершенно голый, а он одетый.
…Он не имеет права давить на меня…
…Кто он вообще такой?! Эпизодник, слуга…
…Или друг?..
…Единственная опора…
Тем временем я нарисовал второй полукруг и, подчеркнув, превратил его в двойку. Вышло девяносто два. Сам не понял, что это значит, девяносто два, что за глупость? Выдавил в конце кривой нолик. Вышло девятьсот двадцать. Число неровное… вроде смотрелось правдоподобно.
Семён вытянул губы в трубочку и растянул. Вытянул – растянул. Я понял, что он спрашивает: «рублей»? Я кивнул с облегчением: я ведь подписывал не в рублях, а в долларах, – значит, меня не поймают. Следующий беззвучный вопрос: «В месяц?» Я подтвердил одними глазами, со страхом пытаясь сообразить, не совпадает ли вдруг эта сумма с обещанной… Нет, вроде не совпадала… Считать я не успевал.
Семён взглянул на меня, как мне показалось, с недоверчивой жалостью, поднял в знак одобрения большой палец, отнял бумажку и вылил в ванну остатки воды из кувшина.
* * *
Лёжа в постели, я мучился от стыда и от страха.
Было стыдно и муторно оттого, что предал мужское братство, – и страшно, что этот листочек может попасть к шоуцерберам.
Ну и что? Чтó на этом листочке? Вообще ничего. Ничего не написано. Выдавлено неизвестно кем неизвестно что. «920». Что это такое? С той суммой, которую мне обещали, не совпадает… Или совпадает?!.
Я долго пытался в уме перемножить доллары на рубли (как вы поняли, в арифметике я не силён) – нет, вроде не совпадало никак, ни в месяц, ни в день… Может, как-нибудь пронесёт.
Всё равно пара дней – и домой…
Подумал, что за все эти две недели ни разу не позвонил – а сегодня даже ни разу не вспомнил о доме. С другой стороны, простительно: такая каша кругом…
Ну и ладно. Провалимся – и хорошо… Главное, чтоб заработанное не отняли…
Завтра…
16
– …Нет, но какая же мразь! – закричала на меня Алка ещё издалека. Я похолодел. Она возвращалась одна, без Семёна.
Минут двадцать назад, выслушав что-то по рации и поменявшись в лице, она медным голосом приказала Семёну следовать за собой, и они удалились, оставив меня одного посреди всеобщей истерики.
Уголовник с хвостом командовал ошалевшими взмыленными танцорами. Кто-то бегал звал Митеньку, Митеньки нигде не было. Лакеи под руководством бесстрастного Ферапонта втыкали в люстру десятки толстых свечей. Ведущий танцор стоял, подняв руку как регулировщик, вокруг него суетились две костюмерши, одна подворачивала рукав фрака, другая ползала у атлетических ног, прикалывая штанину булавками, а маленькая партнёрша за этим придирчиво наблюдала.
Я всем мешал, но никуда деваться не мог. (Позже я научился передвигаться в кресле самостоятельно, проворачивая колёса руками – тогда ещё не умел.) Один раз меня передвинули бесцеремонно, как мебель…
– Какой нереальный подлец! – пылала Алка. – Мы тут все убиваемся… Не выйду, говорит, на площадку, пока не увижу подписанный договор. Выждал, сволочь, выбрал момент… Ультиматум!.. Ну ничего, он получит от юридической службы… Представляешь, потребовал девятьсот тысяч в месяц!..
Меня бросило в жар: он практически точно повторил сумму, которую я ему вчера выдавил на бумажке. А если бы я написал правду?..
Алка что-то почуяла:
– Ты знаешь об этом? Он с тобой обсуждал?
И, не успел я соврать, пролаяла
