банд Отесова, ибо промедление смерти подобно.
Исполняющий должность начальника Ешимской районной милиции поручик Кобылевский.
— Ну вот, слышали, как об нас власти заботятся, — закончил Елисей чтение, — прямо ходатаи по крестьянским делам. Пятьсот штыков просит поручик на нашего брата.
— Приговором решили — и кончено! — кричали курские. — Не признаем беленьких!
— А таких земляков, как Иван Николаевич, тоже не мешает туда же отправить, — сказал кузнец Соловьев и пнул ногой труп Захарова. — По сотне рублей продает нашего брата, мошенник!
Большое было волнение в народе, и долго еще на площади стоял шум.
Глава XXV
После убийства милиционера Минька Бастрыков спешным порядком созвал всю команду на площадь.
— Не сегодня завтра должен прибыть Отесов-сын, — сказал он ребятам, — давайте подготавливаться… Раз по приговору наши причислились к отесовцам, то уж крышка теперь белым… Кто бы ни приезжал из беляков, будем всех убивать, как милицейского…
Весь день ребята по указу Миньки вытесывали ружья. Вытесывали из березовых досок. Стволы красили черной краской.
На другой день в предобеденное время опять сошлись ребята на площадь. Пришли все с ружьями. Буржуев никто не оповещал, но вышли и они на площадь. Только главари буржуев Федька Морозов и попович не явились.
Стал обучать Минька ребят приемам с винтовкой. Сначала все сам проделывал.
— На пле-чо! — командовал он себе и по разделеньям подымал винтовку.
А потом уже зычно, размахивая рукой, подавал команду ребятам:
— Команда, на пле-чо-о!
Буржуи со стороны высмеивали ребят в строю:
— Петруху вон судорогами сводит…
— У Каштанова-то не ружье, а коромысло.
Минька все терпел, не обращая внимания на буржуев.
— К но-ге! — командовал он.
Ребята по команде опускали винтовки с плеча к ноге.
— Теперь самое трудное, — сказал Минька, — это для развития ловкости… Команда такая: два шага вперед — коли, назад — прикладом бей, от кавалерии защищайсь.
Минька сам недавно научился у Андрюхи этим приемам. Топая ногами, шагал он вперед и колол, потом круто оборачивался и бил прикладом в воздух и тут же выкидывал вверх винтовку, будто защищая голову от сабельного удара.
— Ты, каплоухий, на манер мельницы это, — посмеивались буржуи.
Минька сорвался с места, кинулся на них.
— Буржуев коли! — скомандовал он на бегу.
Буржуи бросились врассыпную.
В это время со стороны города показался солдат на ве́ршне. Скакал он прямо по дороге, к площади. Конь его, плотно прижав уши, хлестко закидывал вперед ноги, и солдат бултыхался в седле как мешок. Гимнастерка его вздувалась сзади пузырем.
— Партизан или как? — спрашивали ребята Миньку.
— Неизвестно, — отвечал Минька.
Солдат доскакал до площади, вздернул коня. Тут только увидал Минька: на плечах у солдата погоны.
— Разбегайся! — крикнул Минька ребятам. — Это бела гвардия.
Солдат пришпорил коня и направил вдогон ребятам.
— Отесовцы проклятые! Разбойники! — хлестал он нагайкой направо и налево.
Разогнав ребят, солдат ускакал в конец села.
А Минька задами, через огороды, помчался домой. Влетел в избу запыхавшись.
— Мамка, Андрюха где? Каратели!
Тетка Васса плакала под божничкой.
— Убег, — сказала она тихо.
Минька кинулся к дяде. Махнул прямо через забор и в окно крикнул:
— Дядя Елисей, каратели!
— Убег, — ответила супруга Елисея.
Тогда побежал он к морозовскому крестовику. Прямо с улицы закарабкался в окно горенки Елены Михайловны, сестры Алешки.
— Алёна Михайловна! — кричал он. — Алёна Михайловна!
В горенке было пусто. На Минькин крик из другой комнаты вышла Федотьевна.
— Чего тебе? — буркнула она.
— Где Алёна Михайловна?
— Только что ушла с брательником твоим, — буркнула Морозиха. — Сватаете, что ли, ее за Андрюху?
— Сватаем, сватаем, — успокоенно сказал Минька.
Спрыгнул он наземь и прямо наткнулся на Федьку Морозова.
— Ты чего по чужим окнам лазаешь? — строго опрашивал тот Миньку как хозяин.
С разгону, себя не помня, налетел на него Минька, сбил с ног. Обеими руками начал дубасить по спине, по бокам, по животу. Разорался Федька, точно нож в него всадили.
Наколошматив Федьку как надо, Минька побежал домой.
В село уже въезжали каратели. Ехали они на крестьянских подводах и подняли такую пыль, что и не разглядеть их.
Солдаты соскакивали с телег и по два, по три человека забегали в дома.
Рядовые занимали избы подряд, унтера заворачивали к пятистенкам, офицеры подъезжали к крестовикам. Все были в походном снаряжении. У каждого, кроме винтовки, было навешано к поясу по нескольку гранат. В обмундировании каратели были все в английском.
Сам начальник карательного отряда, капитан Лужкин, заехал со штабом к Морозову.
Супруга Морозова, Федотьевна, встретила их хлебом-солью.
— Милости просим! — низко кланялась она господам офицерам.
Господа офицеры повалили в крестовик.
Капитан Лужкин тотчас приказал адъютанту вызвать всех именитых крестьян села Ардашей.
— Поля, Марья, Лукерья, — окликала Федотьевна дочерей своих и стряпуху, — собирайте скорее на стол.
Сама Федотьевна, как хозяйка, крутилась около гостей.
— А хозяин-то наш, Иван Николаевич, в городе, что ли, остался? — осмелилась она спросить самого капитана.
— Может, в городе, может, в Ешиме, — сказал капитан, — знать тебе незачем, хозяюшка.
Хозяюшка прикусила язык. Пока дочери Морозова и стряпуха собирали кушанье на стол, один по одному собрались именитые. Всех их капитан усадил за стол.
Справа от себя усадил старшину Хоромных, с левой стороны от капитана примостились братья Морозовы — бородачи все. На самом конце скамейки уселся церковный староста.
— Ну, все собрались? — спросил капитан.
Именитые встали, поклонились.
Разговор с именитыми повел капитан как равный с равными.
— Вы, здравомыслящие, — сразу по-деловому обратился он к ним, — должны наши сведения дополнить.
Именитые опять встали, почтительно поклонились капитану.
— Сядьте, — сказал капитан, — закон требует порядка…
Один из офицеров вышел из-за стола, направился в другую комнату.
— Прошу по одному на допрос, — приказал он.
Старшина поднялся с места, зашагал за офицером на исповедь…
Через часок-другой каратели, кто по одному, кто по два, как арестованных приводили на площадь мужиков-хозяев. Видать, особого страха еще не было у мужиков. Иные даже вступали в пререканья с карателями.
На площади унтера выстроили всех ардашевцев в шеренгу. Выстраивали и командой, и пинками. Старики совсем не понимали команды и по-медвежьи топтались на местах.
— Встать по правилам! — орали унтера.
В окружении своих приспешников вышел к народу сам капитан Лужкин. Золоченые погоны его сияли на солнышке. Был собою он высок и усат.
— Здорово, большевики! — поздоровался он с ардашевцами.
Ардашевцы стояли замерев на месте.
— Десятых, — сказал капитан приспешникам и сам зашагал к потребиловке.
Там у крыльца были приготовлены стулья.
Унтера отсчитали каждого десятого. Выбили из строя шестнадцать человек и выстроили их отдельно, в сторонке от всех. Потом отсчитали десятка два рядовых и тоже выстроили.
Капитан Лужкин встал с места, подошел к ардашевцам ближе.
