чего упасть в обморок.
Через полчаса гестаповцы решили, что ведут себя слишком сентиментально по отношению к этой парочке, и опять разъединили их. Молодого человека отвели в такую же камеру, как та, в которой содержали испуганную Маргарет. Чувствовал он себя ужасно. Не столько оттого, что боялся пыток, сколько оттого, что его любимая женщина оказалась в тюрьме по его вине. Кент разглядывал жуткие стены, крюки и цепи и представлял, как тяжело все это видеть Блондинке. На следующий утро, когда за ним пришли конвоиры, чтобы отвести на допрос, Кент сам был на грани обморока.
Чтобы дело пошло быстрее, в комнату привели также и Маргарет, посадили в дальней угол и велели молчать. Гиринг начал допрос с марсельского периода. Он спрашивал, продолжал ли Винсенте Сьерра, или как его там по-настоящему зовут, свою разведывательную деятельность в Марселе. Кент ответил, что он не занимался разведывательной деятельностью в Марселе. Гиринг достал из папки несколько листков и аккуратно разложил их перед лицом арестованного. Документы были напечатаны на немецком языке, и Гиринг всем своим видом показывал, что Винсенте не следует больше притворяться, что он не понимает по-немецки. Винсенте с неподдельным интересом впился взглядом в бумаги, ему было очень важно знать, что известно про него в гестапо. По сути, это были протоколы допроса Михаила Макарова, работавшего под псевдонимом Хемниц и арестованного в Брюсселе одиннадцать месяцев назад. В них прямо было сказано, что президент акционерного общества «Симекско» не является гражданином Уругвая Винсенте Сьерра, на самом деле он резидент советской разведки с псевдонимом Кент. Хемниц-Макаров дал прямые показания, что все шифровки в Москву ему поступали от Кента.
– Меня оговорили, – все еще пытался сопротивляться Кент.
Гиринг дал какие-то распоряжения своему помощнику, и через несколько минут в комнату, где проходил допрос, привели одного из брюссельских связных. Кент узнал его, и вспомнил кличку – Боб. Этот связной успел проработать в резидентуре всего несколько дней. Вид у Боба был ужасный. Не было сомнений, что его долго и жестоко избивали, лицо связного представляло собой сплошной синяк.
– Вам знаком этот человек? – спросил Гиринг у Боба.
– Это Кент, маленький шеф брюссельской разведки.
«Это почему же маленький?» – даже немного обиделся Кент, но промолчал.
– А кто был большим шефом? – уточнил Гиринг.
– Адам Миклер, он же Жан Жильбер. Вся брюссельская, а затем парижская резидентура подчинялись ему.
Очевидно, по задумке Гиринга, вид Боба нес еще и психологическую функцию – устрашения. Вот что бывает с заключенными, которые не желают с первого дня сотрудничать с гестапо.
Маргарет, наконец, поняла, что на самом деле так крепко связывало ее Кента с Жильбером. Жан тоже советский разведчик! Кто бы мог подумать, у нее этого и в мыслях не было.
Затем назвали имя Мальвина и привели изможденную старуху с совершенно безумным взглядом. Её седые волосы спутались в колтуны, на лице были кровоподтеки, руки болтались как плети. Если бы Гиринг не произнес имя женщины вслух, даже Кент, возможно, не догадался бы, что это она. Мальвина была еще в более ужасном состоянии, чем Боб. Она не могла даже говорить. Ей просто показали Кента, и она прикрыла глаза.
Прошло несколько дней. Гиринг все еще был сдержан, относительно вежлив и не переходил к физическим истязаниям. Маргарет приводили на все допросы, но у нее никто ничего не спрашивал. При этом было заметно, что Гиринг едва скрывает негодование и его терпение может закончиться в любой момент. Кент делал вид, что не замечает раздражения гестаповца, и продолжал бубнить, что он уругвайский гражданин.
Примерно через неделю настроение начальника зондеркоманды в корне изменилось. Он выглядел как человек, узнавший что-то чрезвычайно важное и интересное. Гиринг, многозначительно ухмыляясь, протянул Кенту очередные два листка на немецком языке. Как чуть позже узнала Маргарет, это были протоколы допросов других заключенных. В первом был приведен дословный текст с заданием Центра о поездке резидента Кента в Прагу и в Берлин. Во втором – отчет разведчика под псевдонимом Кент об этих поездках. Из протоколов было понятно, что в Праге и в Берлине уже арестованы все те люди, с которыми Кент встречался. Разведчик, хотя до сих пор еще ни в чем не сознался, теперь окончательно понял, что никаких шансов справиться с этой ситуацией у него больше нет. И это действительно катастрофа, которая постигла и его, и знакомых ему людей. Кент обреченно потянулся за сигаретой. Гиринг любезно поставил перед ним бокал с коньяком, который Кент выпил практически залпом.
– Да, я занимался разведывательной работой в интересах Москвы, – выдавил из себя Кент и сам не узнал свой голос.
– Вот и правильно. Сотрудничество с нами может дать вам шанс избавить от страданий вашу любимую женщину – Маргарет Барча. У меня почти нет сомнений, что она ни в чем не виновата. Если не считать того, что влюбилась в вас без оглядки и не разглядела в вас большевистского шпиона.
– Она ни о чем не догадывалась! – покорно согласился Кент.
– Я ничего не знала! – громко подтвердила Маргарет.
– А, знаете, что, – радостно предложил Гиринг, – сегодня просто замечательный день! Мы с вами здорово продвинулись в наших разговорах. И теперь давайте немного погуляем. Свежий воздух нас взбодрит! А вам пора взбодриться. Жизнь не заканчивается после этих ваших откровений, как может вам показаться. У меня на вас свои планы. И это серьезные планы.
На прогулке, которая проходила в тюремном дворе, Кент передвигался еле-еле. Ноги были ватными и не слушались. И все-таки он решился задать мучавший его вопрос. Как удалось расшифровать сообщения в Москву? Ведь шифр был очень сложный, некоторые сообщения готовил сам Кент, а некоторые Хемниц-Макаров.
– Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Макаров у нас уже почти целый год. Свои шифры он сдал после нескольких допросов, а по ним мы смогли подобраться и к вашим шифровкам. Вы ведь их не меняли, даже оказавшись в Марселе, – попытался подловить его Гиринг.
– Я не пользовался передатчиком в Марселе. И ничего не шифровал, – настаивал Кент.
Маргарет плелась за ними сзади и вслушивалась в разговор.
– Как вы мне надоели своим упрямством. И, похоже, я скоро начну вам верить! Я знаете, что думаю? Но пока не готов утверждать! Возможно, что все материалы, которые вы в Марселе отдавали Жану Жильберу для Центра, никуда не передавались и были просто выброшены. Да! Или, если он их все-таки передавал в Центр, то исключительно от своего имени.
– Жан один из самых ничтожных людей, с которыми мне приходилось иметь дело в разведке…
Допросы продолжались целую неделю. Кент ухитрился не назвать своего настоящего имени, а Гирингу это было не слишком важно. Кент многократно повторил, что сотрудники «Симекско»
