одернув себя, примирительно продолжил: – Реально новое вспомоществование, поверх действующего соглашения…
Залман Шуваль задумался, но самую малость, принялся собирать фото-галерею. Протягивая увесистый конверт Бейкеру, спросил:
– А каково послевоенное устройство Ирака? Позицию администрация выработала?
– В смысле? – чуть отстранился госсекретарь. Недоверчиво глядел на посла.
– Ирак, после освобождения Кувейта, будет оккупирован или нет? – дорисовал тезис полпред.
– Собственно, почему это должно интересовать Израиль? – возмутился госсекретарь.
– Потому что Израиль – легальное, признанное ООН государство региона, с долгосрочными, органичными интересами в нем, – парировал Шуваль.
– Вы все же лезете в конфликт, от которого мы огромными усилиями вас всячески оберегаем, – просыпал раздражение Бейкер.
– Ладно, переформулирую вопрос: Ирак девяностых – с Саддамом или без него?
Будто никакого вопроса не прозвучало, Джеймс Бейкер встал и протянул для прощания руку, тем самым завершая аудиенцию. Однако, спохватившись, что слишком бесцеремонно оборвал сановного визитера, произнес, уже вдогонку:
– Передайте господину Шамиру: коалиция – самый прочный гарант безопасности Израиля.
Прежде чем пригласить нового посетителя, госсекретарь раздумывал, отчего именно сейчас, на труднейшем перепутье, Израиль занимает проблема политического лидерства в Ираке по завершении кампании, но ни к чему путному не пришел.
***
г. Тель-Авив Штаб-квартира «Моссада» три часа спустя
Моше Шавит, директор «Моссада», перечитывал доклад о встрече «Шуваль-Бейкер», путаясь в ощущениях: его бесит содержание рапорта или сидящий напротив, непрестанно ерзающий глава оперотдела Дорон Биренбойм. Между тем внешние раздражители – лишь индикатор его предвзятого отношения к операции «Посувалюк», от которого он, вопреки данному «добро» и удачному почину, до сих пор не избавился. Следует отметить: именно этот проект «Моссада» продиктовал дипломатический контакт в Вашингтоне.
Шавит захлопнул папку и зло взглянул на Биренбойма, передавая дурное расположение духа. Тот тем не менее и бровью не повел, затараторил:
– Да не бери ты в голову! Подумаешь, выставили – что в этом нового? Будто не знаешь, кто Израиль для янки. Девка по вызову, да и только! Говорил тебе: потеря времени, отфутболят без вариантов…
Босс раздраженно вскинул руку, враз осадившую словесный поток, после чего потер виски.
– Понимаешь, Дорон, – тяжко вздохнув, струил тоску директор, – ты точно выразился «девка по вызову». Знаешь почему? Положа руку на сердце, мы таковые и есть, дальше вечера и сиюминутной выгоды не заглядываем. Может, даже хуже… Шлюха хоть кондомом оберегается, нам – и он ни к чему. Образовался бугорок какой, будто для Израиля опасный, – грейдер вызываем. Ни тебе туннелей, ни тебе объездного пути. А завтра – хоть трава не расти. Только… – босс прервался, казалось, подбирая слова, – у любого действия есть противодействие и, как известно, чем крупнее калибр, тем сильнее отдача.
– Что-то я не пойму… Какая левая собака тебя укусила? – изумленно артикулировал Биренбойм. – Надо же, в такую годину… когда московский проект, наш последний шанс, можно сказать, на мази.
– Шанс-то шанс, Дорон, – подбавив уверенности, продолжил директор, – только, сработай твой план, хоть и судьбоносный для Израиля, одна из подпорок современной цивилизации рухнет. И если мы, «Моссад», будем и дальше попирать все и вся, сжигая мосты, то друг за другом порушим и остальные.
– Ну, ты даешь, Моше…
– Это мы здесь даем-зажигаем! – воскликнул, не дав договорить оперу, директор. – Смотри! Изгаляясь в изобретательности и коварстве, мы неумолимо выкорчевываем арабский террор. Чего добились? Одно поколение ненависти, передаваемое с молоком матери, сменяет другое, лишь распаляя движение протеста. А оккупационный режим в Газе, Южном Ливане, на Западном Берегу – что это? Отвечу: примитивный колониализм 18-19 веков, не вчера канувший в Лету как отживший свое. А созываемые «Хамасом» отделения смертников, о чем лишь считанным единицам пока известно, как это называется? Да очень просто: мироощущение фатализма – целая, хоть и дико искривленная, культура отчаяния. Ты думаешь: все это сойдет с рук?
– Прости, Моше, – перебил Биренбойм, – к чему ты клонишь? Остановить московский проект из-за не просчитываемых последствий? Или о своем духовном перерождении возвестить хочешь? Первое вряд ли получится, с тех пор как премьер зажег зеленый свет, пусть он посвящен лишь частично… Второе же – отнюдь не новость. То, что Шавит левых взглядов, известно, хоть ты и не выпячивал. Только ты, Моше, нужен «Моссаду» поболей меня или кого-то другого. Хотя бы тем, что в моссадовском террарии хоть за видимостью приличий следишь, подправляя наши слетевшие с катушек мозги. Однако, – хмыкнул Биренбойм, – ты – солдат, миссию которого взвалил на себя добровольно. И кому, как ни тебе, бывшему узнику «Освенцима», известно чувство подлинной, тотальной безысходности, отведанное в абсолютной мере только одним народом – евреями. Оказалось, однако, не до конца… Так что если ты сейчас улизнешь в кусты, память шести миллионов, многих из которых видел воочию, предашь. И очень надеюсь, что обижаться на меня, тем более, точить зуб не станешь. Кроме того, не думай, что мы здесь все социопаты, выставляющие себя, по обстоятельствам, то сорвиголовами, то олигофренами. Мир, населяемый Ахмедами, Исмаилами и Мухаммедами, лучшего не заслуживает. Твоя, весьма мудрая, философия им не нужна. Обрати внимание: в беспорядках, периодически возникающих в арабских кварталах Марселя и Парижа, мусульмане почему-то режут друг друга, органичный зов к кровопролитию за десятилетия, проведенные в лоне цивилизации, не утолив. Стало быть…
Моше Шавит заразительно рассмеялся, своей неожиданной реакцией оставив собеседника с приоткрытым ртом.
– Знаешь, Дорон, что меня сей момент посетило? – делился директор. – У этого трудного разговора есть уже один плюс…
– Какой? – Биренбойм неуклюже дернулся, ударившись локтем о край столешницы. Нервически почесал ушиб.
– Вдруг выяснилось, после десяти лет знакомства, что ты вполне обычный человек.
– Как это? – вновь поскреб локоть опер.
– Самый что ни на есть обычный, – пояснил босс, – а не управляемый звездами лунатик. Со своими взглядами на мир, даже чувствами. И никакой ты не отморозок, а искалеченный псевдогосударственной системой «Надо!» служака … – Шавит задумался, но вскоре открыл новый абзац:
– Память говоришь… Верно, это все, что осталось, так что пошлем всех и на сей раз. Да, от «Старика» – что нового?
Биренбойм подался вперед и, растопырив ладони, застыл, будто теряясь, что сказать.
– Сегодня шифровки не было, – наконец сообщил опер. – Да и не ожидалась, у них там общенациональный выходной, офисы закрыты до завтра.
– А тебе не кажется, что у затеи перебор гнилых корней? После двух отказов – инженера могли элементарно вычеркнуть и нарядить иного, – перебил директор.
– Маловероятно, Моше. Последний звонок из ГКЭС инженеру – двадцать девятого, да и Черепанову о прочих кандидатах не известно.
– Скажи мне, а зачем «Старик» потащил русского в Москву? Мало того, что нежданный окей, на фоне прежней бескомпромиссной позиции, подозрителен, так еще инженер заявится в ГКЭС без согласований. На их месте – что бы ты подумал?
– Не принципиально, босс, поскольку той заорганизованной России уже нет – телега потеряла колесо, если не все сразу. Однако всю ночь меня досаждало другое… – Опечаленный, мало похожий на
