Напоследок она слезно просила Алену с мужем посодействовать в розысках Лиды и отправить ту домой немедленно. Не то придется самой бабе Наде взяться за дело, тогда Лидке не поздоровится!
Алену охватила паника. Что, если баба Надя действительно заявит в милицию? Надо ее успокоить, что-то придумать, хотя бы на время. А там… видно будет…
Сергей прочитал письмо и сразу полез в холодильник за водкой.
– Уезжать надо! – заключил он. – И как можно скорее!
– Куда? – Алена нервно кусала губы, злилась.
– На «кудыкину» гору! – так же зло ответил Горский.
Между ними разгорелся очередной скандал, полный взаимных претензий и ненависти.
Алена рыдала, ее особенно оскорбляло то, что Сергей совершенно перестал замечать в ней женщину. В постели он демонстративно отворачивался в другую сторону или вообще уходил спать на диван в гостиной.
Она решила переспать с Богданом, чтобы немного притушить пожирающее пламя желания. Заодно и отомстить мужу. Но из этой затеи ничего не вышло. Близость с Богданом не дала ей вожделенного удовлетворения, – это было что-то безвкусное, безликое, не затронувшее ни души, ни тела. Богдан был на вершине блаженства, а ей хотелось его убить.
Придя домой, она бросилась на кровать, колотя кулаками подушку и завывая без слез, как раненая волчица. Сергей, Богдан, Лида, Марфа, весь мир – все против нее! Она металась по квартире, как зверь в клетке, из которой нет выхода.
Архангел с картины волнующе улыбался, соблазняя мощной грудью, широкими плечами, вызывая у нее нестерпимую потребность близости с мужчиной, который утолил бы жар ее плоти. Пресные ласки ее не устраивали. Она ощущала себя как сплошную открытую рану, кровоточащую, источающую боль и ярость неразделенной любовной жажды…
Проплакав до вечера, она с опухшим от слез лицом встретила Сергея, который, как всегда, явился за полночь, нетрезвый и раздраженный. Прошел на кухню, не раздеваясь, в грязных туфлях, потребовал ужин.
– Иди хоть помойся, – вздохнула Алена.
– А что, такой, как есть, уже не нравлюсь? – язвительно спросил он. – Откуда сия аристократическая брезгливость, мадам? Уж не из деревни ли Гусиный Помет? Ведь это, кажется, ваше родовое гнездо? Верно?
– Замолчи! – не выдержала Алена. – Посмотри на себя! Во что ты превратился?!
– Ну, не без твоей помощи! Ты же так старалась, так хотела заполучить делового и светского мужа в постельку! Вот он я! Чем же ты недовольна? – он пьяно захохотал, закатываясь и чуть не падая со стула. – Чего скривилась? Что, не рада такой жизни? Но ведь ты сама этого хотела?
– Я не этого хотела!
– Ах, ну да! Как я мог забыть?! Ты мечтала стать звездой! Театры, поклонники, цветы, захлебывающиеся от восторга зрители! Ты бы на себя посмотрела… примадонна чухонская! С тобой же поговорить не о чем! Как рот откроешь, – так спасайся, кто может!
Алене захотелось его ударить чем попало – утюгом, сковородкой, – только бы он замолчал. Она выбежала из кухни, глотая слезы, включила телевизор на всю громкость и уставилась на экран, ничего не видя, не понимая.
Сергей гремел посудой, потом хлопнул дверью ванной, пустил воду. Через час, мокрый после душа, злой, он явился с вопросом:
– Ты куда, тварь, медальон дела?
– Я не брала, сам ищи! Может, пропил? Или дружки сняли?
– Ты глупости не болтай, – испугался Горский. – Я его перед тем, как мыться, на полку у зеркала положил…
– Так, может, это вчера было? Или позавчера? Разве ты что-то помнишь? Как ты еще не забыл свое имя и адрес?
Сергей взбесился. Он схватил Алену за плечи и начал остервенело трясти, мотая из стороны в сторону. Она завизжала от обиды и испуга, пытаясь вырваться.
– Убью, тварь! Куда дела медальон? Говори! Это ты мне назло сделала, гадина!
Алене, наконец, удалось вырваться. Она метнулась в спальню и закрылась там, слыша, как муж переворачивает все в квартире в поисках золотой подвески. Когда он немного остыл и угомонился, Алена на цыпочках прошла в ванную, – медальона там не было. Она обыскала все, что могла, но безрезультатно.
«Как с цепи сорвался! – думала она о муже. – Дрожит над проклятой подвеской, будто от этого зависит его жизнь. Он был готов меня убить!.. Господи! А вдруг экстрасенс прав и все наши беды приносит амулет? Тогда нужно от него избавиться во что бы то ни стало!»
Сергей давно храпел на диване, а она методично выдвигала ящики, заглядывала в шкафы, на антресоли, под кровать, рылась на полках, – медальон как в воду канул.
Неприятная вещь. И по виду, и по тому, как она влияет на Сергея. Почему подвеска время от времени куда-то исчезает? А потом появляется, будто ей надоело прятаться?
– Что за ерунда! – оборвала себя Алена. – Сумасшествие…
Ей захотелось выпить. В холодильнике еще оставался купленный Сергеем коньяк. Алена потянулась за бутылкой и не поверила своим глазам. На полочке для яиц лежал… «флорентийский медальон», как называл его Горский. Алена крепко зажмурилась, задержала дыхание, посчитала с десяти до одного и открыла глаза. Медальон лежал на том же месте, как ни в чем не бывало.
– Проклятый идиот! – пробормотала она. – Напился до чертиков и сам положил сюда подвеску. Разве догадаешься, что она здесь? Сволочь! Нет, я ему этого не спущу! Теперь я точно избавлюсь от амулета, ему на зло! Пусть поищет! Будет знать, как распускать руки!
Слезы ее высохли, в голове начал складываться план мести. Окончательный вариант плана был почти готов, когда зазвонил телефон. Алена так глубоко задумалась, что подскочила от неожиданности.
Она подняла трубку. На том конце молчали.
– Алло! Алло! Я слушаю… – Алене было сейчас не до шуток. – Говорите! Какого черта?!..
Она швырнула трубку на стол. Кто-то балуется, или связь оборвалась. Обычное дело. Почему же ее трясет, будто она стоит раздетая на морозе? Это все нервы!
Телефон опять зазвонил. И снова на том конце молчали. Алена тоже молчала. Ей надоело слушать чужое дыхание. Она положила трубку, на этот раз не спеша и аккуратно…
Вадим не мог найти себе места после того, как побывал у Никиты. Вид счастливой взаимной любви вызвал у него глухую тоску.
Ночами снилась Евлалия, она кланялась под аплодисменты публики, подойдя к самому краю сцены, сияя глазами и чуть наклонив прелестную головку. Она была в костюме Маргариты Готье[27], с чахоточным румянцем на высоких скулах, с приоткрытыми, блестящими от грима губами. Ее засыпают цветами, к некоторым букетам лентами привязаны письма. Он знает, что в этих письмах! Признания в страстной и безнадежной любви, вопли истерзанных душ…
Что ты делаешь с ними, Евлалия? Что ты делаешь со мной? Отпусти меня! Нет, не отпускай. Не отпускай!.. Пусть наша с тобой драма длится вечно. Я согласен, Евлалия! Ты меня слышишь?.. Властвуй же надо мною безраздельно! Я благословляю свой сладостный и жуткий плен…
Вадим бродил по Москве, по засыпанным багряной листвой бульварам. На чугунных оградах сидели голуби, ветер гнал по небу дождевые тучи. Его не покидало ощущение, что за ним по пятам крадется смерть, дышит в затылок ледяным холодом. Слежки он не заметил, но вожделенного покоя не было. Он решил съездить в Харьков, пожить у брата. Если повезет, удастся что-то разузнать об Артуре Корнилине и его натурщице, которая так похожа на Евлалию. Может быть, она существует не только в воображении художника.
Он понимал, что обманывает себя. Но ложь порой невыразимо заманчива…
Вадим приехал в Харьков вечерним поездом. Сам воздух этого города был для него наполнен тлением, запахом еловых веток, разрытой земли… Здесь лежит Евлалия. Навеки скрыто от любопытных взоров ее прекрасное лицо. Теперь она приходит к нему только в снах, тяжелых и тесных, как ее последнее пристанище. Вадим сжал зубы от очередного приступа головной боли…
Ноги сами понесли его к дому Артура Корнилина. К ночи улицы опустели, все затихло. Холодный ветер одиноко гулял в подворотнях. Дом художника окружал высокий деревянный забор, за которым раскинулся голый дикий сад. Вадим ловко перебрался через забор, скользнул вдоль стены дома. Все окна были темными.
Вадим прикинул, где расположена мастерская, и повернул за угол. Ему хотелось побывать именно в мастерской. Там художник творил, там оживали рожденные его талантом образы…
Одно из окон оказалось слегка приоткрытым. Вадим потянул створку и бесшумно проник внутрь. Чутье не подвело: это действительно мастерская, пахнет красками, пыльными холстами, деревом… Под ногами что-то хрустнуло. Незваный гость быстро привык к темноте, осмотрелся, достал карманный фонарик.
Окна мастерской были занавешены плотными зелеными шторами. Вадим позаботился, чтобы не осталось ни малейшей щелочки, и только после этого зажег фонарь.
В опустевшем помещении валялись разбросанные куски картона, пустые тюбики, мелки, осколки гипса, карандаши, подрамники, сваленные в кучи тряпки, покосившаяся этажерка в углу. На низком овальном столике, покрытом толстым слоем пыли, – керосиновая лампа. У стены стоял железный стеллаж с хламом на полках. Второй лежал на полу…
