На цыпочках начинаю подвигаться к своей комнате. Различаю отдельные слова: «Аборт… Возраст… Дочь…»
Мне остается сделать два шага до двери в мою комнату и тут Иван Алексеевич оборачивается.
– Ты подслушивала? – его причинное место прикрыто каким-то лоскутом. Что-то новое в наряде папы. Но вот, что поразительно. Он не выказывает ни малейшего смущения.
– Доброе утро, папа, – чего еще я могу сказать в такой ситуации. Я пытаюсь изобразить на своем лице таинственную улыбку. Что-то вроде – the sardonic grin.
Сколько сардонизма было в ней, не знаю, но отец шмыгнул по коридору в сторону их комнаты, на ходу бросая: «Завели в собственном доме милиционера на свою голову».
– Тамара! Это ты?
Ну, что тут скажешь. Кто же может быть.
– Нет, мамочка, это не я.
– Хватит подшучивать над матерью. Иди сюда, мне с тобой поговорить надо.
– Не желаешь ли ты, чтобы я, как и папа, нагишом шла.
– Довольно, – голос матери срывается на фальцет, – я серьезно хочу поговорить. Ты же взрослая девочка.
Опять мне тычут моей девственностью. Мамаша же продолжает: «Твой папаша на старости лет сошел с ума. Мало того что изнасиловал меня, так теперь требует, чтобы я рожала».
– Чего языки распустили. Родишь мне сына-наследника. – Тут я вижу, отец пьян в стельку. То-то голышом расхаживал передо мной.
– Ишь, каков папаша! – мама не отстает, – спустил раз, а ты мучайся девять месяцев. И это в моем возрасте. – Маме в этот момент тридцать восемь лет. – Умру на стуле.
Я в этом деле ни бум-бум. Что разве рожают в кресле? Неудобно же. Какая я была дура. Ровно через две недели я сяду в гинекологическое кресло и услышу: «У тебя трихомоноз, девушка».
Подонок этот Витька из батальона ППС. Потом мне другой доктор объяснил, что это может быть и условно-патогеный вариант.
Но вернусь в нашу хаверу. Вениамин Алексеевич наконец-то натянул на свою задницу тренировочные штаны, а на брюхо майку. Хорош у меня папаша.
Мама успела приготовить-таки салат из соленых огурцов, отварного мяса и лука. Это ее «фирменное» блюдо. Будем завтракать. Вениамин Алексеевич съел почти весь салат, выпил три большие стопки водки. Мама только укоризненно качала головой в бигудях.
– Итак, подведем итоги, – ну прямо, как преподаватель по гражданскому праву, – наша дочь, уважаемая супруга, отказалась от пути интеллигента. По пути познания и творчества. Она вступила в органы насилия.
– Это кого же изнасиловала? Это вы с мамой насилуете меня. То не так и это не так.
– Хватит ссориться. – Мама не любит ссор. – Пройдет время и Тамара одумается. А форма ей к лицу.
– Вы, женщины, непоследовательны. Я ухожу, чтобы вернуться, – позер наш папа.
Вы бы посмотрели на него сзади. Тощая попа, на которой висят протертые трико, узкие плечи и покатая спина. Но он пользуется громадным успехом у своих сестричек. Знает, шельма, чем взять.
– Вот, дочка, яркий пример конформизма. Не бери примера, – мама встала и тоже ушла.
Через три минуты из их комнаты раздались их голоса. Отец с надрывом убеждал маму. Она тихо отвечала ему. Решают, что делать с плодом в животе мамы.
Ушла я из дома. Надела форму и пошла. Иду, каждый шаг «печатаю». Ну, чем я не модель! Сама собой любуюсь. Прошла квартал. Краем глаза замечаю, что мужики головы сворачивают, озираясь на меня. Что, не видели такого?
Повернула за угол и нос к носу столкнулась с Мишкой с нашего курса.
– Тома? – глаза выпучил и встал, как баран у новых ворот.
– Я. Чего глаза вылупил? Вывалятся.
– Какая ты! – у пацана заклинило. – Какая ты!
– Какая такая?
– Красивая, – расклинило.
– Я всегда красивая, – люди оборачиваются. – Проходите, проходите, граждане, – голосом начальника командую я и самой приятно.
Нет, что бы вы ни говорили, а форма действует на людей. Что на сцене или киноплощадке? Все понарошку. Тут самое настоящее. Могу и власть применить, и в отделение отвезти.
– Тамара, пойдем куда-нибудь посидим. Я угощаю.
– Украл?
– Зачем обижаешь? Деньги честные. В бильярд выиграл.
Да, Мишка бильярдист хороший. Ему в соревнованиях участвовать. Так нет. Болтается по бильярдным и играет на деньги. Не ворует хотя бы.
– Я в форме. Мне по кабакам шастать нельзя.
– Тома! – возопил Мишаня. – Тома! Мы пойдем с тобой такое место, где фраеров нет.
Секунды три я колебалась. За восемь бед один ответ.
– Пошли, пацан.
Он шел поодаль от меня. Как бы в эскорте. То и дело, бросая взгляды по сторонам: «Видите, какую кралю я отхватил».
И привел. Над входом вывеска – «Дружба». Слева от него – Кафе четвертого разряда. И еще – Главное управление общественного питания ЛГИ.
И не ресторан, и не шалман. Что же рискну.
Мишаня галантно пропустил меня вперед. Большой светлый зал открылся мне. И никого. Одна деваха торчит за стойкой. Накрутила на голову черте что, вымазала на морду три кило штукатурки и стоит, как Екатерина Великая, у театра. Выпендрилась.
– Глафира, – кричит от порога Мишаня, – принимай дорогих гостей.
– На полтину дорогих, что ли, – как сказала, так титьки ейные заколыхались. Ничего себе молокозавод.
– Кончай базлать. Тащи вина шипучего Тамаре и мне, что покрепче.
– Щас, шнурки поглажу и побегу, – а сама зенки свои лупоглазые вылупила на меня. Так и ест.
Я тоже вперилась и глаз не отвожу, а сама Мише: «Я шипучку твою пить не буду. Мне тоже, что покрепче».
Мы с Мишаней уселись в дальнем углу, это его выбор, у окна. Мне оттуда было хорошо видно, кто шастает на улице. Надо вырабатывать навыки сыщика. Дура дурой.
– Мадам, садитесь есть, пожалуйста, кушать подано, – Мишка-то, Мишка, вишь, как выдрючивается. Он, что думает, что накормит меня мороженым и я бегом с ним в койку.
Ошиблась я. Как ошиблась! Притаранил мой Мишаня на подносе котлетки свиные отбивные. И откуда в этом Кафе четвертого разряда такой деликатес. Уместилась на подносе и ваза с овощами. Красиво.
– Миша, откуда это?
– Ты всю дорогу меня за лоха держишь. А Мишаня в своей области большой человек. Вот ты ментом стала. Да? – будто не видит на мне милицейскую форму. – Ну и что? Можешь ты, к примеру, достать джинсу с лейбом? Нет. Я могу. Так то. За то меня все девки уважают. Ты тоже дружи со мной. Не всю же дорогу в форме ходить.
Приехали. С одной стороны меня прессуют наркоманы, с другой – фарцло. Что же, надо крутиться. Как в поговорке: хочешь жить, умей вертеться.
Как мы ели-пили, рассказывать уши завянут у вас. А покрутились мы с Мишаней на всю катушку. Он пацан ничего себе. Вы не смотрите, что говорит коряво, что взять с недоучки, но мысли у него очень даже интересные. Например, если вам интересно, как он говорит о нашем Генеральном секретаре.
– Он, кончено, из ума почти выжил, но людишки рядом с ним толковые. Сами живут и другим не мешают.
Я поняла, чем живет «простой советский народ».
– Что с твоей формой? – мамаше моей неважно, как дочь чувствует себя, ей важно, что с формой.
Что с ней может быть? Помялась немного. Больно уж нетерпелив был Мишаня. А отутюжить негде, да некогда было.
– На операции была. Вооруженных бандитов брали, – это потом я узнаю, что бандит он всегда вооружен. Потому и бандитом зовут его.
– Отец, слышишь! – орет мать, как будто он на улице, а он рядом в домашних трусах стоит. Привычка.
– Дай человеку отдохнуть, – развернулся и походкой Шаляпина, откуда я знаю, как ходил певец, это так для фору, ушел в спальню.
* * *
– Младший лейтенант Инина, это ваше рабочее место. Осваивайте. – Майор толст неимоверно. У него нет шеи. Голова торчит прямо из покатых плеч. Живот навис над ногами. Как же он шнурки завязывает. Рожа красная и лоснится. Разит от него одеколоном «Шипр», чесноком и сивухой. Я на секунду представила, как он стаскивает сапоги и снимает носки. Меня чуть не вырвало.
– Товарищ майор, – он аж глаза прикрыл, малолетка и вякает, – товарищ майор, а мне письменные принадлежности полагаются?
– Не моя компетенция. Обратись к пом-по-хозу.
– Чего, чего? Чем и по какому такому хозу?
– Не шути. Помощнику начальника по хозяйственным вопросам.
Еле сдержалась. Смех распирает. По приказу я младший инспектор. Мое дело вести делопроизводство. Они будут эти дела стряпать, а я их учитывать. Чтоб я сдохла. Ну и что, что платят неплохо. Но мне-то нужно другое. Я же от природы актриса. Мне подиум нужен.
Сижу и в потолок плюю. Скукотища неимоверная. Тик-так. Это не часы. Это у меня в мозгах. Прямо-таки китайская пытка водой. Ну, их всех на pencil. Не для того я в форму вырядилась, чтобы форменные штаны просиживать. Юбка у меня. Это я так, к слову. Встала, ножки размяла и пошла к двери. Идти шагов пять. Сделала шаг, а в дверь Амбал выперся.
– Младший лейтенант Инина? – рот раскрыл, а глаза выпучил.
– Так точно, не знаю вашего звания, товарищ.
– Капитан я. Примите дело в архив, – и сует мне пять папок.
– Стоп машина. Присядьте. Приму по всей форме.
