виде письма к одному из прежних учеников твоих, и ты в нем, следуя бредням Коперника, развивал некоторые положения, противоречащие здравому смыслу и Св. Писанию. Вследствие сего сим св. судилищим, желающим оградить людей от вреда и соблазна, которые происходили от твоего поведения и угрожали чистоте святой веры, по приказанию нашего господина и высокопреосвященнейших гг. кардиналов всей верховной и всемирной инквизиции, была подвергнута обсуждению коперникова гипотеза о неподвижности Солнца и движении Земли, и богословы-квалификаторы постановили следующие два положения:
1. Считать Солнце центром Вселенной и стоящим неподвижно есть мнение нелепое, философски ложное и крайне еретическое, ибо оно явно противоречит св. писанию.
2. Считать Землю не центром Вселенной и не неподвижною есть мнение нелепое, философски ложное и, с богословской точки зрения, также противное духу веры7.
Еще три недолгих века, и даже солнце (которое, «подобно государю в центре мира, царствует и дает законы движения остальным») было низвергнуто. Великие телескопы Америки показали, что система Млечного Пути, одним из элементов которой является наше Солнце, представляет собой линзообразное скопление примерно 100 миллиардов звезд, причем наше Солнце, второстепенная звезда, находится вблизи обода – его расстояние от центра галактики составляет около 26 000 световых лет (т. е. расстояние, которое свету, идущему со скоростью примерно 6 000 миллиардов миль в год, потребуется преодолеть за 26 000 лет). Более того, было установлено, что вся наша галактика вращается вокруг своего центра с такой скоростью, что Солнце проходит один полный круг примерно за 200 миллионов лет. Наша галактика также не является единственной. Согласно фотоснимкам, сделанным из обсерватории Маунт-Вилсон в Калифорнии, галактики имеют тенденцию объединяться в сверхгалактики – группы, насчитывающие более тысячи галактик. Многие сверхгалактики были обнаружены. И это открытие натолкнуло некоторых на мысль, что наша галактика может быть лишь элементом в одной из таких сверхгалактик, подобно тому, как Солнце, которое когда-то считалось «государем», в настоящее время оказалось элементом Млечного Пути.
Далее продолжать не будем, но просто спросим: как, руководствуясь здравым смыслом, человек, столкнувшийся с этим новым образом Вселенной, может понять, истолковать, оценить или использовать мифологическую космологию Священного Писания – или любую другую из множества архаических традиций, все еще заявляющих о своих суеверных притязаниях в современном мире? Лютер бранил Коперника, называя его «ослом, который хочет извратить все искусство астрономии и опровергнуть то, что сказано в Книге Иисуса Навина, только ради того, чтобы похвастаться изобретательностью и привлечь внимание»; в то время как его Святейшество, папа римский, и самые выдающиеся кардиналы инквизиции, как мы только что убедились, постановили, что действительная форма и состояние Вселенной ложны и противоречат Священному Писанию. Разве нельзя теперь утверждать следующее: поскольку то, что тогда считалось ложным, оказалось истинным, то все, что тогда считалось истинным, теперь представляется ложным, абсурдным и с философской точки зрения ошибочным, поскольку оно прямо противоречит фактам?
Как современному уму относиться к догме о телесном вознесении Богородицы, подтвержденной в кредо Папы Павла VI 30 июня 1968 года?[44] Следует ли представить себе человеческое тело, поднимающееся с Земли и выходящее за пределы Солнечной системы, за пределы Млечного Пути, за пределы сверхгалактики и даже за пределы того, что может находиться за ней? Если да, то с какой скоростью движется это тело? Ведь оно все еще должно находиться в полете! Запущенные менее двух тысячелетий назад, даже если бы они двигалось со скоростью света (что для физического тела невозможно), тело Господа нашего Иисуса Христа и тело Пресвятой Девы Марии находились бы сейчас на расстоянии всего лишь двух тысяч световых лет – еще даже не за горизонтом Млечного Пути. Картинка получается нелепая. Поэтому мы должны задаться вопросом, может ли в подобных представлениях сегодня заключаться смысл, духовный или какой-то иной. Изначально созданная в те времена, когда люди буквально верили, что Иисус Навин остановил Солнце и что Бог обитает на небесах, скажем, где-то рядом с Сатурном, такая картина мира от современного мышления требует подвига интерпретации – гораздо более изощренной, чем та, которая требовалась от верующих в Средние века. Кроме того, очевидно, что все это касается не только католичества, но и других крупных конфессий; ведь нельзя отрицать, что хотя некоторые из них могут быть символически переосмыслены (новое вино в ветхие мехи), даже в те времена, когда они были созданы как образы высшей истины, они всегда понимались и буквально, и символически. Или, говоря словами Августина, как телесно, так и духовно. Более того, они всегда гарантировали своим верующим духовное превосходство над другими народами земли – и мы вполне можем спросить, есть ли сегодня в нашем мире место для такой опасной бессмыслицы.
Тогда закономерно возникает еще один вопрос: в чем ценность или смысл мифологического представления, которое в свете современной науки должно быть признано ошибочным, философски ложным, абсурдным или даже формально безумным? Первый ответ, несомненно, тот, который в течение последнего столетия неоднократно предлагали наши крупнейшие мыслители. Ценность надлежит изучать скорее как функцию психологии и социологии, а не как некую опровергнутую позитивизмом систему, скорее в терминах определенных воздействий, оказываемых символами на характер индивида и структуру общества, чем в терминах их очевидной несочетаемости с образом космоса. Их ценность, другими словами, не в научной, а в художественной сфере: и как искусство можно изучать с точки зрения психологии, как символизм или симптоматику психических процессов, так же можно подходить и к архетипам мифов, сказок, архаической философии, космологии и метафизики.
Именно такую точку зрения изложил проф. Рудольф Карнап в курсе лекций «Философия и логический синтаксис», читанных в Лондонском университете и опубликованных в 1935 году. Он утверждает, что метафизические пропозиции «не являются ни истинными, ни ложными, но выразительными». Они подобны музыке, или лирическим стихам, или смеху. И все же, отмечает он, они претендуют на репрезентативность. Они претендуют на теоретическую ценность, и при этом в заблуждение вводится не только читатель или слушатель, но и сам метафизик. «Метафизик полагает, – пишет д-р Карнап, – что в своем метафизическом трактате он нечто утверждает, и это приводит его к спору и полемике с пропозициями другого метафизика. Поэт, однако, не утверждает, что стихи другого неверны или ошибочны; он довольствуется тем, что называет их плохими».8
К.Г. Юнг неоднократно проводил различие между терминами «знак» и «символ». Первый, знак, является отсылкой к некоему понятию или объекту, определенно известному; второй, символ, является наилучшим способом сделать аллюзию на что-то относительно неизвестное. Символ не стремится быть воспроизведением, и его значение не может быть более адекватно или ясно передано иными средствами. Действительно, едва лишь символ переведен с языка аллегории, а фактор неизвестности отброшен, он мертв9.
Я полагаю, мы можем сказать, что в предлагаемом Юнгом смысле символы науки и символической логики являются в этом смысле знаками, а образы
