Рыжеволосый гигант отпустил наконец мою руку.
– Тебя, Энлиль, в могилу никто никогда не столкнет, – сказал он. – Потому что ты в нее переехал еще при жизни, хе-хе. И все мы в ней сейчас находимся. Предусмотрительный, черт. Ну что, начинаем?
Энлиль Маратович кивнул.
– Тогда запускаю халдеев, – сказал Мардук Семенович. – У вас пять минут на подготовку.
Он повернулся и пошел к дверям.
Я вопросительно посмотрел на Энлиля Маратовича.
– Маленькая торжественная часть, – сказал тот. – Кто такие халдеи, Митра объяснил?
– Да.
– Ну вот и хорошо.
Он взял меня за локоть и повел к сцене с микрофоном.
– У твоего сегодняшнего выступления будет две части, – сказал он. – Сначала тебе надо поприветствовать наших халдейских друзей.
– А что мне говорить?
– Что хочешь. Ты вампир. Мир принадлежит тебе.
Видимо, на моем лице не отразилось особого энтузиазма по этому поводу. Энлиль Маратович сжалился.
– Ну скажи, что ты рад их обществу. Намекни на историческую преемственность и связь времен, только туманно, чтобы чего не ляпнуть. На самом деле совершенно неважно, что ты скажешь. Важно, что ты потом сделаешь.
– А что мне надо сделать?
– Тебе надо будет укусить одного из халдеев. И показать остальным, что ты проник в его душу. Вот эта часть действительно ответственная. Они должны заново убедиться, что ничего не могут от нас скрыть.
– Кого мне кусать?
– Халдеи выберут сами.
– А когда? Прямо сейчас?
– Нет. Потом, ночью. Это традиционный номер в нашем капустнике. Вроде бы такая шутка. Но в действительности самая серьезная часть вечера.
– А халдей будет готов к тому, что я его укушу?
– Это тоже не должно тебя заботить. Главное, чтобы готов был ты.
Слова Энлиля Маратовича намекали на незнакомое мне состояние духа – гордое, уверенное, безразличное. Так, наверно, должен был чувствовать себя ницшеанский сверхчеловек. Мне стало стыдно, что я не соответствую этому высокому образцу и на каждом шагу задаю вопросы, как первоклассник.
Мы поднялись на сцену. Это была маленькая площадка, годная, чтобы разместить какое-нибудь трио виртуозов или микроскопический джаз-банд. На ней стоял микрофон, два софита и черные коробки динамиков. На стене висела темная плита, которую я издалека принял за часть музыкального оборудования.
Но она не имела к музыке никакого отношения.
Это был древний барельеф с полустертой резьбой, закрепленный на стальных скобах. В его центре, над грубо обозначенной поверхностью земли, было изображено дерево с большими круглыми плодами, похожими то ли на глаза с ресницами, то ли на яблоки с зубами. Вокруг размещались фигуры: с одной стороны волк, с другой – женщина с кубком. По краям плиты были вырезаны сказочные животные, одно из которых очень напоминало вампира в полете. Пространство между рисунками было покрыто строчками клинописи.
– Что это? – спросил я.
– Иллюстрация к эпосу о Гильгамеше, – ответил Энлиль Маратович. – Там упоминается Дерево Жизни. Вот это оно и есть.
– А что у этой женщины в кубке? Надо думать, баблос?
– Ого, – сказал Энлиль Маратович, – ты и про это слышал?
– Да. Краем уха. Знаю, что напиток из денег, и все…
Энлиль Маратович кивнул. Похоже, он не собирался углубляться в тему.
– Это вампир? – спросил я и показал на крылатого зверя в углу.
– Да, – сказал Энлиль Маратович. – Этот барельеф – святыня Халдейского общества. Ему почти четыре тысячи лет. Когда-то похожий был в каждом храме.
– А сейчас храмы халдеев еще существуют?
– Да.
– Где?
– Любое место, где установлен такой барельеф, становится храмом. Учти, что для членов общества, которые сюда войдут, это довольно волнующий момент – они встречаются со своими богами… А вот и они.
Двери открылись, и в зал стали входить люди странного вида. На них были одеяния из многоцветной ткани, явно не относящиеся к нашей эпохе – что-то похожее, кажется, носили древние персы. Поражали, однако, не эти экстравагантные наряды, которые при желании можно было принять за чересчур длинные и пестрые домашние халаты, а блестящие золотые маски на их лицах. К поясам халдеев были прикреплены металлические предметы, которые я сначала принял за старые сковородки. Но эти сковородки слишком ярко блестели, и я понял, что это древние зеркала. Лица вошедших были склонены долу.
Я вспомнил фильм «Чужой против Хищника». В нем была сцена, которую я пересмотрел не меньше двадцати раз: космический охотник стоял на вершине древней пирамиды и принимал поклоны от процессии жрецов, поднимающихся к нему по бесконечной лестнице. Это был, на мой взгляд, один из самых красивых кадров американского кинематографа. Разве мог я подумать, что мне самому придется оказаться в подобной роли?
По моей спине прошел холодок – мне показалось, что я нарушил какой-то древний запрет и начал создавать реальность силой своей мысли, действительно осмелившись стать богом… А это, понял я вдруг, единственный смысл, действительно достойный слов «великое грехопадение».
Но мое головокружение продолжалось только секунду. Люди в масках подошли к сцене и стали вежливо аплодировать мне и Энлилю Маратовичу. Жрецы из фильма не делали на вершине пирамиды ничего подобного. Я пришел в себя – повода для паники у меня не было. Если не считать странного наряда вошедших, все происходило вполне в русле какой-нибудь бизнес-презентации.
Подняв руку, Энлиль Маратович добился тишины.
– Сегодня, – сказал он, – у нас грустный и радостный день. Грустный, потому что с нами больше нет Брамы. А радостный он потому, что Брама по прежнему с нами – только теперь его зовут Рама, он очень помолодел и похорошел! С удовольствием представляю вам Раму Второго, друзья мои!
Люди в масках выдали еще один вежливый аплодисмент. Энлиль Маратович повернулся ко мне и жестом пригласил меня к микрофону.
Я откашлялся, пытаясь сообразить, что говорить. Видимо, мне не следовало быть слишком серьезным. Но и чересчур игривым тоже. Я решил скопировать тон и интонации Энлиля Маратовича.
– Друзья, – сказал я. – Я никогда не видел вас раньше. Но я видел вас всех неисчислимое множество раз. Такова связывающая нас древняя тайна. И я сердечно рад нашей новой встрече… Может быть, это не совсем уместный пример, но мне только что вспомнилась одна кинематографическая цитата…
Только тут я сообразил, как нескромно и оскорбительно будет говорить про сцену из «Хищника против Чужого»: получится, что я сравниваю собравшихся с придурковатыми индейцами. На счастье, я сразу же нашелся:
– Помните фильм Майкла Мура, которому Квентин Тарантино когда-то дал главную премию в Каннах? Про президента Буша. В этом фильме Буш сказал на встрече со столпами американского истеблишмента: «Some people call you the elite, I call you my base…»[5]. С вашего позволения, я хочу повторить то же самое. С одним небольшим уточнением. Вы элита, потому что вы моя база. И вы моя база, потому что вы элита. Уверен, вы понимаете, насколько неразрывно одно связано с другим. У меня нет сомнений, что и в этом тысячелетии наше сотрудничество будет плодотворным. Вместе мы взойдем на новые вершины и шагнем еще ближе к… э… нашей прекрасной мечте! Верю в вас. Верю вам. Благодарю, что пришли.
И я с достоинством опустил голову.
В зале захлопали. Энлиль Маратович потрепал меня по плечу и отодвинул от микрофона.
– Насчет базы все правильно, – сказал он и строгим взглядом обвел зал, – вот только с одним согласиться не могу. Насчет веры. На этот счет у нас есть тройное правило: никогда, никому и ничему. Вампир не верит. Вампир знает… И Буша этого нам тоже не надо. Как говорит Великая Богиня, «the only bush I trust is mine…»[6]
Энлиль Маратович сделал серьезное лицо.
– Тут, правда, получается противоречие с тем, о чем я только что говорил, – заметил он озабоченно. – Фигурирует слово «trust». Но противоречие только кажущееся. Это слово вовсе не значит, что Великая Богиня чему-то верит. Совсем наоборот. Она так говорит… Ну? Кто догадается первый, почему?
В зале захохотали несколько вампиров. Видимо, в шутке была какая-то непонятная мне соль. Энлиль Маратович поклонился, подхватил меня под руку, и мы сошли с эстрады.
Халдеи разбирали коктейли и переговаривались – все здесь, похоже, были давно и хорошо знакомы. Мне было интересно, как они будут есть и пить в своих масках. Оказалось, проблема решалась просто. Маска крепилась к круглой кожаной шапочке. Приступив к закускам, халдеи просто развернули маски на сто восемьдесят градусов, и золотые лица переехали на их затылки.
– Скажите, Энлиль Маратович, – спросил я, – а в чем смысл вашей шутки – насчет «the only bush I trust is mine»? До меня не дошло.
– Это, Рама, игра слов, – ответил Энлиль Маратович. – А с точки зрения Великой Богини это просто фантомные боли.
Я опять не понял, о чем идет речь. Меня охватило раздражение.
Мардук Семенович пришел мне на помощь.
