— …ты не!… — неразборчиво выговаривал мужчина Вилю, будто он нашкодивший ребенок, — этого мало. Попробуй…
Виль кривился слегка, явно недовольный отповедью, но не спорил. Взгляд его блуждал, и, казалось, он пропускает мимо ушей добрую половину монолога собеседника, лениво отмахиваясь, но все еще — не споря. Голос казался смутно знакомым, но я не вслушивалась и даже не пыталась понять, кажется мне это или нет. Мысли если и блуждали, то совсем в другом направлении.
Когда же они уже закончат, чтобы я могла уйти?
— …Виль, это важно… что…
Я уже готова была даже закрыть уши. Не то что бы мне была свойственная такая чистоплотность, но именно сегодня подслушанных разговоров с меня было довольно, а еще… еще именно его разговоры подслушивать не хотелось. Но тут я услышала то, что не ожидала, и решила слегка повременить.
— …и мисс Ламбри… — я вздрогнула, услышав свое имя из уст незнакомца.
Присмотрелась, пытаясь в слабом свете фонарей разглядеть реакцию Виля. Он как-то неприятно скривился и ответил тихо и неразборчиво, но его мимика, когда он говорил обо мне, выражала… брезгливость?
Сердце ухнуло куда-то в желудок и закружилась голова.
Наконец, они разошлись. За Вилем закрылась дверь, а незнакомец резко крутанулся, отходя от дома и на мгновение капюшон плаща откинулся чуть назад, позволяя свету фонарей осветить лицо. Это был барон Шурейдж.
Когда его шаги стихли в отдалении, я наконец вышла из своего укрытия. Руки заледенели, но в целом мне было скорее жарко, даже душно, а кровь колотила по вискам слишком быстро и заполошно.
Почему у Виля было такое лицо, когда речь зашла обо мне? Я помассировала виски.
Все в порядке, не стоит делать поспешных выводов и накручивать себя, когда не знаешь контекста. Я не слышала разговора, не знаю, почему они вообще обо мне заговорили, а может мое имя мне вообще послышалось! Такое вполне могло быть, я вообще мало что разобрала в их разговоре.
И все же его выражение лица врезалось в память и никак не хотело уходить. Я мотнула головой, запрещая себе об этом думать. Это ерунда, которой нет места в моих мыслях! Скорее всего, они вообще обо мне не говорили, а если и говорили, мне нет причин переживать об этом. Мали ли кто и что обо мне думает и говорит?
И то, что мне почему-то не все равно, что обо мне думает Виль, говорило только о том, что нужно увеличить дистанцию между нами. Наши отношения — всего лишь способ сбросить напряжение и меня это вполне устраивает.
Лучше подумать о… о том… о том, почему барон говорил с ним в таком тоне! Точно. Почему барон говорил с Вилем в таком тоне? Не то что как равный или друг — это бы я могла понять, а скорее как человек, стоящий выше его.
Я шла по оживленным улицам, наполненным звуками, и запахами, и светом, не смотря на позднее время, и перескакивала с мысли на мысль, выталкивая из головы образ Виля. Домой не хотелось, по крайней мере, не хотелось спешить домой — так что я решила пройтись. Может, когда я вернусь, все уже будут спать. Я малодушно надеялась, что сегодня мне больше не надо будет ни с кем выяснять отношения, потому что сил на это не уже было.
Только сегодня мое желание ни с кем не выяснять отношений никого, кажется, не волновало.
Дверь тихо-тихо открывается. Тонкий скрип все же режет тишину уснувшего дома, но оглушителен, полагаю, он только для меня. За закрытыми дверями спален не должно быть слышно. Ну, я очень на это надеюсь, по крайней мере!
Я кралась по коридору в темноте, не включая свет из страха, что неверные лучи прокрадутся через щели. В моем воображении каждая мелочь могла стать оружием судьбы против меня и моего спокойствия в этот день, так что я делала все от меня зависящее, чтобы защититься. Прежде чем заходить, я обошла дом со всех сторон, чтобы убедиться, что свет нигде не горит — значит девочки уже легли спать. Значило ли это, что они действительно спали? Очень надеюсь, что да!
В конце концов они проделали очень длинный путь, я их еще выгуляла, они успели поскандалить и помириться — должны же были хоть немножко устать? Я думаю, что…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Фиви, ты вернулась? — шепот в темноте заставил меня дернуться.
На кухне кто-то был, но я не могла разглядеть.
— А-га, — согласилась я и кинула наугад, — Лори?
— Да.
Она все-таки зажгла лампу, керосиновую — и где только откопала? В столице ими давно уже не пользуется никто, кроме бедняков, но в нашей сельской местности, видимо, все еще маглампы не привечают. Свет огонька едва-едва осветил янтарными всполохами очертание мебели, будто нарочно приласкав только лицо и руки сестры.
— Почему ты не спишь? — уточнила я.
— Да не хочется что-то, — махнула рукой Лори и с каким-то тяжелым вздохом упала на стул напротив меня, — Поспала пару часов как-то скомкано, проснулась и теперь вот… Уже как-то и не хочется. Сны дурные — все равно никакого отдыха. Думала, может тебя дождусь.
Я покивала и тоже села за стол. Лори младше меня всего на два года, молодая еще — откуда, интересно, проблемы со сном?
— А чего без света сидела? А потом удивляешься, что сны дурные, — проворчала зачем-то я.
Лори усмехнулась.
— А чтоб заблудшую душу не спугнуть!
Гадина мелкая. Я достала печенье и поставила греться молоко.
— Я поговорить хотела… — начала Лори, но тут же замолкла.
Я ждала, ждала, но она все никак не начинала, уставившись куда-то в стену.
— Очень драматичная пауза, — я зачем-то съязвила, усмехнувшись, и тут же пожалела об этом.
Лори дернулась и вскинула на меня глаза, маленькие и бледные, но очень живые. Она, на самом деле, легко смущалась и спугнуть ее с желания поговорить было легче легкого. И вот сейчас она посмотрела на меня этим беззащитным взглядом недолюбленного ребенка, и щеки у меня вспыхнули от стыда. И все же за нашу разлуку она успела подрасти, так что не огрызнулась в ответ и не убежала, а только немного нервно сглотнула слюну и все-таки продолжила.
— В общем, дело такое… Даже не знаю, с чего начать.
Я налила ей в кружку теплого молока и придвинула ближе тарелку с мягким, рассыпчатым печеньем.
— В общем, — еще раз попробовала она, — Не обижайся на Эни, пожалуйста. Я понимаю, что мы тебе, как снег на голову, да еще с претензиями, но…
— Я не обижаюсь на Эни, — сказала я совершенно искренне.
Я действительно не держала обиды. То есть, обидно, мне, может, и было, но скорее в целом, по жизни, а не персонально на Эни. В конце концов, в ее возрасте — да и чего греха таить! — и даже сейчас, я вполне могла себе позволить поддеть словами того, кто меня бесит, если знала, что не получу за это.
— Да? — удивилась Лори, — Хорошо. Просто она, ну, обижена на тебя. Точнее не столько на тебя, — поправила себя сестра, — просто ей нужно найти виноватого! А ты, вроде как, подходишь.
Я смотрела на желто-оранжевое в свете лампы лицо сестры, смущенное и одновременно нетерпеливое, будто она хочет сказать что-то еще, но сдерживается, с черными резкими тенями, залегшими под глазами. Мне не хотелось спрашивать. Не хотелось уточнять. Видят боги, больше всего на свете мне сейчас хотелось просто перевести разговор и сделать вид, что я не вижу, как Лори хочет рассказать, что происходит у них в жизни.
По ее уставшему виду было понятно, что я чего-то не знаю. Было понятно по тому, как надрывно ревела у нее на плече днем Эни. В целом, я могла себе примерно предположить. С деньгами дома туго, три девицы на выданье. Эни самая красивая. Родители уже пытались таким образом поправить дыры в бюджете. А я тут с лучшими кошельками королевства работаю, но помочь семье даже не пытаюсь. И даже не хочу пытаться, если честно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Все, чего мне хотелось, это просто сделать вид, что их больше нет. Я знать не хотела родителей. Я не хотела брать на себя ответственность за благополучие сестер — я о своем позаботиться едва могу! Но я также знала, что если сейчас я сверну разговор и дам Лори понять, что мне все равно, меня это будет грызть. Что бы там ни было — будет. Легко не волноваться, когда знать не знаешь о том, как дела дома. Но стоит мне только пустить это все в себя, я уже не смогу спокойно спать.
