убеждать людей в том, что они должны делать в их собственных интересах, — совершенно бесполезно.
Вас никто не слушает, вы всем неприятны, и на все ваши аргументы или просто молчат, или кивают один на другого, а все, в сущности, солидарны между собой в одном — ничего не делают и только говорят, говорят в угоду толпе, закрывая глаза на печальную действительность. Впоследствии пришлось убедиться даже в худшем, — в сознательной или бессознательной поддержке советской власти культурным миром, на собственную погибель.
Мое лондонское пребывание началось с утра вторника, 11 декабря, визитом к исполняющему обязанности русского посла К. Д. Набокову.
После выражения радости о том, что я жив и спасся из рук большевиков, Набоков прочитал мне только что полученную от В. А. Маклакова телеграмму, в которой упоминалось мое имя. Маклаков сообщал ему, что через 3 недели собирается в Париже мирная конференция и что его главной задачей является теперь — добиться участия России в этой конференции, и с этой целью он находится в постоянных сношениях с тремя правительствами: Архангельским, генерала Деникина и адмирала Колчака, и что от последнего получена депеша, в которой он подтверждает его желание (по-видимому, в ответ на предложение, сообщенное ему тем же Маклаковым) и выражает свое, чтобы представителями его на конференции были: граф Коковцов, Сазонов, Маклаков, Набоков, Гирс, князь Львов, Авксентьев, Извольский и, кажется, еще кто-то из эсеров. Выразив Набокову мое удивление относительно оригинального состава представительства, я высказал ему тут же, что дело должно идти не о нашем участии в конференции — ибо кто бы ни представлял Россию, он юридической почвы под собой иметь не может, и его согласие или протест ничего не стоят, и потому нас просто не допустят к участию в мирной конференции.
Следует думать только об одном и добиваться только одного — интервенции, руками той же Германии, под контролем союзников-победителей, уничтожения большевизма и восстановления порядка в России силой оружия, направляемого союзниками, так как без этого анархия и хаос останутся в их полной неприкосновенности, и Россия погибнет окончательно и превратится в простой объект хищнической эксплуатации всех, кому только захочется, и очагом, из которого яд коммунизма проникнет во весь мир. Об этой последней опасности не думают сейчас, но не далек час, когда она станет решительным явлением, и всему миру придется считаться с величайшим по своей опасности злом, угрожающим всему, что создано человеческою культурою.
Мое рассуждение, видимо, не понравилось Набокову, хотя он поспешил согласиться со мной, что если союзники не пустят нас открыто на конференцию, то всякая форма участия, совещательная, подготовительная или, как я выразился, сидения в передней, — совершенно недопустима, и он на такую форму не пойдет.
Второй мой визит в Лондоне был к французскому послу Полю Камбону, который и послужил для меня полным откровением того, что ждет нас как здесь, так затем и в Париже.
Камбон мне сказал прямо — никакой интервенции вы не добьетесь, и ее не будет. «У нас во Франции нет никакой политики по отношению к России, мы страшно устали и обескровлены, мы не способны на новое усилие после того, как победа досталась нам после четырех лет напряжения, — даже если от нас потребуется не пролитие крови, а одно напряжение воли.
Мы считаем, что теперь все кончено, и хотим как можно скорее залечить наши страшные раны. Подумайте только о них, и вам станет ясно, что мы хотим одного: скорее начать нормальную и спокойную жизнь. Всякий, кто станет говорить о новом усилии в России, хотя бы и без затраты наших средств и нашей крови, — встретит самое решительное противодействие, и агитация против этого объединит вокруг себя столько разнообразных элементов, что никакое правительство не устоит против этого. Его просто не послушаются. К тому же одни мы и не можем действовать, а здесь, в Англии, а того еще больше в Америке, положительно никто не желает вмешиваться в русские дела и их не понимают в данную минуту. Англичане в руках „рабочей партии“, и самый успех Ллойд Джорджа на выборах был просто результатом сделки: он обещал рабочим, что Англия в Россию не пойдет, а рабочим здесь все-таки представляется, что большевики — это социалисты, друзья и защитники бедного пролетариата, а вы все, говорящие за вмешательство, защищаете ваше привилегированное положение и в глубине вашей души думаете вырвать победу из рук революции и восстановить, безразлично монархию ли или что-либо иное, но во всяком случае, в существе, старый порядок.
В Америке еще хуже: американцы в настоящую минуту не способны ни на какое продуманное политическое понимание. Они поняли идею германского милитаризма потому, что их жены и дети погибли на Луизитании. Император Вильгельм морской политикой фон Тирпица заставил их нарушить их замкнутую жизнь. Они понимают мечтания Вильсона потому, что он говорит с их чувством и обещает им внести мир во всю Вселенную одними добрыми намерениями, если только кошмар воинствующей и жадной Германии будет раздавлен. Этому они верят, а тому, что вы говорите про Россию и большевиков, они не верят, потому что не хотят верить в опасность их влияния; им это неудобно, и гораздо выгоднее твердить, что большевики просто демократы, социалисты, с которыми нужно бороться на митингах, голосованием, прессою, а не оружием, да еще чужим.
Прибавьте к этому влияние еврейской прессы, которая уничтожает всякую веру в русские ужасы, и вы поймете, почему американцу гораздо интереснее читать успокоительные известия о том, что большевики борются за народ, чем слушать вас. Да они просто не верят и не желают верить тому, что большевики избивают и развращают этот народ и живут грабежом и насилием.
Представьте, наконец, себе, какая предстоит теперь ближайшая задача в деле выработки окончательных условий мирного договора. Выработать условия перемирия было нетрудно. У нас была победа, противник был приведен Фошем к повиновению. А за столом мирной конференции начнется такая борьба страстей, политических разногласий, закулисных интриг и прочего, что я могу только пожалеть тех из представителей Франции, которые понимают нужды своей страны, сознают понесенные жертвы и ясно видят, что нужно сделать для того, чтобы устранить в будущем то, что сделано в 1914 году, и все они — встретятся с толпою других представителей, которым справедливые требования Франции стоят далеко не [так дорого], сколько стоят их собственные желания и
