мне своими разговорами! – с досадой думал я.
Вот снова вдали прозвучал бас Вартуя. Я понял, что собаки разыскивают потерянный след. В таких случаях надо смотреть в оба! Нередко заяц, оторвавшись от собак, напетляв следы, возвращается обратно.
И действительно: шагах в сорока впереди неожиданно мелькнула тень, в туманной дымке утра у края покрытой инеем поляны вырос столбик. Сомнения не было – сидел заяц! Я выстрелил. Заяц перевернулся и заметался; второй выстрел – и на поляне… зайца уже не было.
Я не видел, что сделалось с Игнатом, так как и сам был взволнован до крайности. Мы оба стали звать собак:
– Та-та-тах! – но гончаки и без того мчались на выстрел, как бешеные.
Вот они оба, звеня и громыхая переливами голосов, несутся по поляне; на ходу, почуяв след подраненного зайца, они зачастили лай и пронеслись дальше.
– В кого ты стрелял? – запыхавшись, подбежал Игнат. – Неужели по зайцу? Ах! Хитер косой, ах, хитер! – приговаривал он. – А Вартуй посек язык, вся морда в крови, – заметил Игнат.
Собаки внезапно затихли, невдалеке раздался жалобный заячий крик.
Мы побежали в его направлении и застали дерущихся над мертвым зайцем собак. Вартуй повредил Дунаю заднюю ногу, и тот жалобно повизгивал.
Успокоив гончих, мы дали им, как всегда делается, задние лапы зайца.
В это время подошли к нам два охотника: Данила Мозоль и Сергей Хуч, большие любители поохотиться за зайцами. У каждого имелась гончая нечистой породы, но каждый из них считал свою собаку лучшей на свете. Когда же на деле оказывалось, что собака плохо держит след, они находили всяческие причины, спешили сообщить о недавних необычайных случаях на охоте с той же собакой.
Мозоль жил в соседней деревне Хотимча, имел средний достаток, а Хуч – в более дальней – Паломе и был беден до крайности.
– Как это вы так рано собрались? – сказал Мозоль. – Я только вышел со двора, слышу, погнали; ну, думаю, это вы. Обсудив обстоятельства нашей удачи, мы сообща стали рассуждать, куда пойти дальше. Хуч предложил «податься» к Бобрику, но Мозоль убедил направиться к Ярошевке.
По пути он поделился с нами одной тайной охотника: – Живет под Ярошевкой заяц, ну и заяц! Я вот лет пятнадцать охочусь, а такого не видал! Что твоя овца! И чего только я не делал! Гонял со своим Соколом, собирая целую облаву!
Я втайне подумал: «Мне бы подстрелить этого самого зайца».
До Ярошевки порядочное расстояние, но погода стояла чудесная, свежесть утра придавала бодрость; поднявшееся над лесом солнце ласкало увядшую природу, наполняя душу теплом и радостным чувством жизни и счастья.
Мы незаметно прошли лесной дорогой до намеченного места. Разойдясь в разные стороны, охотники заняли места на полянах и стали выжидать. Впереди меня, на соседней поляне, у края перелеска стоял Мозоль с шомпольной одностволкой. Мне казалось, что я стою на самом надежном месте; но я уже был с полем и не проявил особого интереса к возможности наполнить ягдташ.
Но вот зацахал мой Дунай, его подхватили другие голоса гончих. Начавшийся гон внезапно оборвался. Очевидно, собаки Мозоля и Хуча спутали Дуная. Через некоторое время снова раздался звонкий голос моего любимца; Вартуй важно забасил и гон неудержимо стал приближаться в нашу сторону.
Взглянув направо, я заметил, что Игнат уже наладил свою «установку» и, чертыхаясь, второпях сует трубку то за пояс, то в карман.
Оглянувшись налево, я увидел, как из кустов выскочил на поляну заяц. Казалось, он изберет спасительный для себя путь и уйдет от охотников, но у зайца, очевидно, есть роковая судьба; на секунду остановившись, он повернул в мою сторону.
Мозоль, стоявший несколько ближе к зайцу, поднял ружье, но выстрела почему-то не было. Наконец расстояние до меня сократилось, и я прицелился. Грянул выстрел; заяц метнулся, но продолжал бежать между мной и Мозолем, который по-прежнему наводил на него ружье. Думаю, не случись у него осечки, часть дроби угодила бы мне по ногам. Русак на редкость крупных размеров шел тяжело; по-видимому, я его подранил. Вторым выстрелом на недалеком расстоянии я уложил его на месте.
Охотники поздравляли меня с удачей. Мозоль клял свое ружье за осечку. Игнат уверял, что если бы я промазал, то он бы наверняка его «поклал», а Хуч только охал и, взвесив зайца в руке, определил вес его не менее в полпуда. Мозоль сокрушенно вздыхал.
– Да, братцы! Его день! – указывая на мои трофеи, сказал он с явным огорчением.
Время было уже около полудня; все согласились сделать привал.
Выбрав место у дороги, около поваленного бурей дерева, мы разложили небольшой костер и закусили. Я угостил всех по кусочку сала, которое поджарили, проткнув очищенными березовыми прутиками. Недалеко была криница, где напились чистой воды.
Приятное чувство отдыха на привале всегда располагает охотников к интересным рассказам. Сколько красок и юмора в этих беседах!
Сначала говорили об охоте, перебрали все подробности сегодняшнего утра, выслушали (в который раз я слушал уже это!) рассказ Игната, как он взял прошлой зимой необыкновенно крупного русака; наконец, перешли на другие темы и тут мы узнали, что Хуч был очевидцем события на базаре в селе Родня, происшедшем в августе этого года. Все мы просили его рассказать подробности. Хуч охотно согласился. Был он, как говорят, бывалый человек, много раз ходил на шахты, но, будучи слабосильным, зарабатывал мало, хозяйство его было маломощное, детей куча, и казалось, сама бедность олицетворялась в его тощей фигуре и заплатанной одежде.
Приняв удобное положение, Хуч начал свой рассказ.
– Первого Спаса баба моя на охоту меня не пустила. Говорит, довольно тебе, Сергей, рвать последнюю одежонку. Пойдем-ка на базар, надо купить серпы, да и платка у меня к зиме нету, детишки оборвались, а ты все гоняешь по болотам и лесам, и нет на тебя погибели!
Я сам себе думаю: «И правду говорит Марья! Надо же кое-что купить». Гроши у нас не ведутся, позычить не у кого… Взяли мы лукошко яиц, поймали петуха: собрали того-сего и пошли. Ну, пришли это мы в Родню; народу уже съехалось порядочно. Базар, как и раньше, собрался под липою.
Следует пояснить, что на краю села Родня, у дороги стоит одинокая липа гигантских размеров. Вокруг нее лежит песчаный пустырь, на котором растет только жалкий вереск; никто не сеял на этом довольно просторном месте. Под сенью вековой липы по традиции происходили базары на Троицу, Иванов день и первого Спаса. Верстах в двух по другую сторону большака виднеется усадьба помещика Осмоловского, а перед нею
