скажешь им, – пора, солнце уже поднялось, лед может подтаять, тогда беда… не выйдем!
Однажды случилось такое со мной на охоте! В полдень лед уже не держал, я ж едва выбрался из болота.
Но мало любителей на этот вид охоты в нашей деревне.
То ли дело охота с гончими! То-то раздолье! Какая музыка раздается в лесу, сколько переживаний и волнений!
Право, нет лучшей поры для охоты с гончими, как по черной пороше. Сухо на лесных тропинках, глаз видит далеко среди оголенных деревьев, за день не устанешь бродить по перелескам и замерзшим болотам.
Вот один эпизод из моих многочисленных прогулок по лесам и болотам Белоруссии в осеннее время.
Накануне зашел ко мне сосед Игнат Шпак. Был он страстный любитель ходить за зайцами и почти не интересовался другой дичью.
Стоило ему только услышать, как тявкает гончая в лесу, бросал он всякое дело и, схватив свою шомполку, мчался без передышки в лес, иногда он успевал на бегу крикнуть мне:
– Василий, заяц!
Догнать его уже не было возможности. Степенная жена Игната, Василиса Захаровна, только руками разводила и не пыталась остановить мужа.
Под горячую руку он мог бы даже толкануть ее, чего, обычно, он и в мыслях не держал, потому как любил и уважал свою половину.
– Прямо сладу с ним нету! Люди добрые работают, а мой зайцев гоняет! Хоть бы толк был, а то все пустым приходит. Да и куда ему однорукому стрелять-то? Еще наделает самому себе беды, – говорила она соседкам, когда те подшучивали над страстью Игната.
Еще в молодости Игнат потерял левую руку на шахте во время аварии. После повреждения приключился антонов огонь, руку пришлось отнять по самое плечо. За увечье платили небольшую пенсию; детей у них не было; жена, умная и душевная женщина, любила и берегла искалеченного мужа.
Жили они, как говорится, душа в душу.
Игнат постепенно перестал горевать о потерянной руке, но во время охоты проклинал все на свете.
Редко выпадала Игнату удача на охоте, но уж когда ему удавалось наконец подстрелить зайца, радости его не было пределов. Он преображался: глаза сияли счастьем, движения были важны и даже торжественны, как у победителя. Подняв зайца за задние ноги, он сурово и вместе с тем дружелюбно покрикивал на прыгающих вокруг него гончих: – Не трожь! Шкуру испортишь…
– Баба моя теперь покладистей будет, а то прямо запилила, – с веселой улыбкой говорил он всякому встречному.
Страсть охотника не покинула его и теперь, когда ему было уже под пятьдесят. Рябой после оспы в детстве, среднего роста, с добродушным лицом и голубыми глазами, постоянно с трубкой во рту, был он всегда общителен и говорлив.
– Куда же нам пойти завтра? – задал я вопрос.
Игнат задумался, сплюнул, затянулся, потом помешал крючком табак в трубке и выпустил облако дыма. Несмотря на эти привычные действия, по глазам его было видно, что Игнат серьезно размышляет.
– Давно мы не были на Пожнях! – сказал он, наконец.
– А может быть, нам пойти на Лелябинское или Гайково поле?
– Там лисьи норы, зайцев лисы повывели, да и поле почти голое! – возразил Игнат.
– Но оттуда рукой подать до Поповой Гривы, а там и тетеревей найдем! – убеждал я.
– Далековато, собаки набегаются, а то еще устрянут за лисицей, тогда охота пропала!
– Пожалуй, ты прав, Игнат, – тогда не лучше ли дать круг через Осово, Поднокотье и пройти на Подобедовщину?
– На Осове русак далеко водит, дорог мало и толку не будет. А в Поднокотьи и Подобедовщине – один беляк, с ним по чаще да по болотам одна морока, – парировал Игнат мои предложения.
– Ну, а Королевщину, как твое мнение?
– Там Кирей из Пислятина с собаками всех зайцев повыбил!
Игнат явно упорствовал и не хотел сдаваться. По натуре своей он не любил глухих болотистых мест. То ли дело Пожни! Какая веселая, радующая глаз местность. Она лежит вдали от жилья; поляны, перелески, луговины чередуются одни за другими; много дорожек и тропинок, и все они стекаются, ведут на большак. Слева к опушке примыкает обширно поле под названием Виселецкое. Там зеленеют озимые посевы, лучшая кормежка для зайцев. Справа полосой растет молодой частый соснячок, прикрывающий большак, а за ним – обширное болото.
– Пастушки сказывают – на Пожнях нынче зайцев тьма! – убежденно доказывал мой собеседник.
Я согласился, будучи втайне и сам того мнения, что нет лучшей охоты с гончими, как на Пожнях.
Наутро Игнат разбудил меня еще до рассвета. До Пожней надо пройти версты две, поэтому вышли без промедления. Гончаки с жадностью проглотили по куску хлеба и были взяты на повода. Предутренний рассвет мчался, когда мы пришли на Пожни.
Утро наступало ясное и тихое, что особенно радует охотника.
Легкий морозец покрыл траву и заросли инеем; пажити на полянах, перевитые паутиной и изморозью, дополняли чарующий вид осеннего утра.
Собак спустили и разошлись.
Мы стояли на соседних полянах, чутко прислушиваясь. Я держал, по обыкновению, ружье наготове. Игнат не расставался и тут со своей трубкой, громко сопел, раскуривая табак, и то и дело кашлял. Это было, конечно, некстати, и я сожалел, что не предупредил его не курить хотя бы полчаса в начале охоты.
Вдруг послышался легкий визг и приглушенный всхрап; это гончая почуяла след… Вот еще, но уже более громкий и четкий голос Дуная. Опять тишина…
Я подавал знаки Игнату прекратить раскурку, но он уже второпях просыпал табак. Искры посыпались на землю. Наконец, трубка очутилась в широком кармане поддевки, в руку Игнат взял из-за пояса сошник. Этот прием он выработал с той поры, как стал охотиться одноруким. Естественно, что уверенно стрелять он мог только тогда, когда заяц шел на него, как он говорил «на штык», или приседал на месте, заметив охотника, что нередко случается с косым.
Игнат заранее втыкал в землю сошник, клал на него ствол ружья и примерялся, припав на правое колено.
Не успел он изготовиться, как начался гон. Дунай залился звонким, как серебряный колокольчик, лаем; Вартуй подхватил раскатистым басом, и лес огласился музыкой, которая волнует и напрягает нервы охотника до предела.
Сразу нельзя определить, куда идут гончие, где стоять, но постепенно привычное ухо улавливает направление гона. Голоса гончих удалялись. Игнат приподнялся и проговорил:
– Пошел на Теханское поле!
Когда голоса совсем заглохли вдали, он прибавил:
– Повел на Бобрики! – это значит, что заяц ушел верст за семь.
Однако я не совсем был согласен с этим и отошел подальше от Игната.
– Не мешал бы ты
