плыть? Пытаться залезть на этот стометровый отвес можно было только сгоряча, обалдев от страха. Здесь нарушители были, как в мышеловке. А там, сзади?
И вдруг Гаичка вспомнил. Однажды, разглядывая карту на штурманском столе, он обратил внимание на странное название небольшого берегового мыса – Колодец. И старший лейтенант Росляков рассказал ему, что тут и в самом деле как колодец – ни на шлюпке с моря, ни пешком с суши нет подхода. Вспомнив это, Гаичка даже улыбнулся, решив, что ему здорово повезло, если их выбросило именно в этом месте.
– Эй ты, – сказал он. – Да нет, другой, в шапке. Как тебя?
– Понтий Пилат, – зло усмехнулся нарушитель.
– Понтий так Понтий. Возьми-ка нож у своего приятеля да кидай сюда. И свой тоже. Та-ак. Все? Ничего больше? Смотри: обманешь – пристрелю, не задумываясь.
– А мне все едино. Была бы пушка, тебя бы уж не было. Все повыкидывали еще в море.
– Не трепись! – глухо сказал другой нарушитель злым, придушенным болью голосом.
– Теперь иди, тащи сюда третьего. Иди-иди, – добавил Гаичка, заметив насторожившийся взгляд нарушителя. – Бежать тебе все равно некуда. Это – Колодец, выхода отсюда нет.
Он нарочно сказал это, хотя и сам толком не знал, где находится. Однако встал, проследил, чтобы нарушитель не кинулся в какую расщелину.
– Теперь сидеть, не разговаривать и не двигаться. Буду стрелять без предупреждения, – сказал Гаичка, когда все трое оказались у стены.
Тучи на западе совсем погасли. Горизонт пододвинулся до соседних рифов. Фигуры нарушителей быстро таяли, сливались с черным фоном камней.
Гаичка начал последовательно вспоминать свои действия и остался доволен собой. Ему понравился и жаргонный тон, невольно взятый в разговоре с нарушителями. Он даже удивился этой своей способности, ибо прежде, сколько помнил, никогда не умел разговаривать так вот зло и небрежно.
Ночь упала быстро, как волна. То было еще видно пену у камней, а то вдруг пропало все – и небо и скалы. Гаичка полулежал на каких-то острых выступах и слушал ночь. Бестолково носился ветер над берегом, шумел в неровностях скал. Гремело море у рифов, монотонно вздыхало на отмели и всхлипывало галькой, словно человек, мучимый во сне одышкой. Гаичке чудился то стук камней под ногами, то движущиеся тени. Несколько раз он готов был стрелять в темноту, но сдерживался, подолгу ждал, затаив дыхание. Ветер трепал давно просохшую куртку, забирался за шиворот, ознобливо щекотал спину. Непрерывно и остро болела грудь. Боль ползла по плечам и скулам, ударами отдавалась в висках.
«Только не спать!» – твердил себе Гаичка. И старался думать о приятном – о друзьях-матросах, о теплом кубрике на самой корме под закутанными в брезент глубинными бомбами.
Однажды к ним в кубрик пришел мичман Сотник, принес альбом с надписью на толстой коленкоровой обложке – «Боевой путь корабля». Гаичка листал его, читал подписи под снимками и все ждал, что вот сейчас, на следующей странице, пойдет речь о настоящих шпионах, о том, как перехватили вражескую подлодку, вторгшуюся в наши воды, или поймали живого диверсанта, или хотя бы спасли судно, разбитое штормом… Но в альбоме были только рассказы об отличниках боевой и политической подготовки, сфотографированных на своих боевых постах, у Знамени части или просто на палубе. И Полонский тоже был в этом альбоме, стоял на мостике с биноклем, приставленным к глазам. Подпись гласила, что благодаря его бдительности была обнаружена унесенная в море прогулочная лодка с двумя курортниками. И курортники были тут, на соседнем снимке, точнее, один курортник и одна курортница – веселая, радостно улыбающаяся молодая пара.
– И эти удрать хотели? – насмешливо спросил кто-то из матросов.
– Ага, подальше от любопытных…
Гаичка пролистнул еще пару страниц и вдруг открыл чистый серый лист. Он даже потрогал шершавую поверхность бумаги и пролистнул еще, не веря, что этим и кончается история части и что никаких шпионов не будет.
– Это – ваши страницы, – сказал мичман Сотник.
Гаичка озорно улыбнулся тогда, быстро положил ладонь на чистую страницу:
– Чур, моя!
Он открыл глаза и ужаснулся, поняв, что задремал. Черная ночь подступала вплотную. Там, где шумел прибой, призраками метались тусклые зеленоватые огни, то извиваясь длинными лентами, то взрываясь фейерверками искр.
«Море светится», – догадался Гаичка. И вдруг похолодел от мысли, что так вот сидеть на одном месте, может быть, совсем небезопасно. Он встал и согнулся от боли во всем теле. Осторожно ощупывая ногами камни, сделал несколько шагов. Его знобило, то ли от боли, то ли от холода. Прижимаясь спиной к скале, нащупал выбоину, втиснулся в нее и стал ждать, вглядываясь в ночь. Прибой все играл тусклыми огнями. Тяжелые тучи висели над непроглядной морской далью. До Гаички дошло, что раз видно тучи, значит, взошла луна. От этой мысли прошло беспокойство, давившее грудь ознобом.
И вдруг он услышал тихие голоса.
– Чертово место! Никакого прохода.
– Ты до конца дошел?
– Все прощупал. Видно, и в самом деле Колодец.
– Придется через скалы.
– С одной-то рукой?
– Как-нибудь.
– Свалимся в щель, костей не соберем. А тут хоть найдут.
– Из тюрьмы да в тюрьму?
– Лучше, чем подыхать.
Голоса звучали где-то совсем рядом. Осторожно, чтобы не щелкнуть, Гаичка поставил пистолет на боевой взвод.
– И матрос куда-то пропал. Может, спит?
– Плохо ты их знаешь. Раз ушел, значит, раскусил.
– Раскусывать нечего. Что он, дурак – сидеть на одном месте?
– Значит, следит за нами?
– Темнота для всех одинакова.
– Надолго ли темнота? Того гляди, луна выскочит.
– Пристукнуть его…
– Только без мокрых дел. За нарушение пограничного режима – срок и будь здоров, а за пограничника – сам знаешь. Да и не больно-то возьмешь его. Стрелять умеет, убедился…
И тут вдруг посветлело. На какой-то миг тучи разбежались, освободив край висевшей над горизонтом желтой луны.
– Руки вверх! – крикнул Гаичка. – Бегом на свое место!
Он выстрелил куда-то им под ноги. И чуть не засмеялся, увидев, как три фигуры торопливо запрыгали по камням.
«Почему три? – подумал он. – Третий очухался?»
Снова упала темень, но ненадолго. Луна, поднимаясь, все чаще подсвечивала кромки туч, лохматых, как море, и над берегом разливался прозрачный серый свет. Его было достаточно, чтобы видеть три неподвижные, похожие на камни фигуры у отвеса скалы. Скоро луна совсем выкатилась в большой просвет неба, и стало видно каждый камень на отмели. Уступы скалы словно бы заострились, длинные тени исчертили ее резко контрастными полосами. И эти тени, и белое от пены море, и желтый глаз луны в черном провале неба – все казалось нереальным, как сон.
– Ложись! Лицом вниз! Не
