Единственное, к чему не подключался – ночные подъемы. Считал это моей обязанностью, раз я сижу дома. На его взгляд, у меня было полно времени днем, чтобы выспаться.
Но как только у Полины начались проблемы с животом, и они продолжались не один день, Марк «сдулся». Детский плач стал его раздражать, и он чаще жаловался на головную боль. Стоило дочери заплакать на его руках, начать поджимать ножки к животу, как он торопился отдать малышку в другие руки. Ругался со мной, что я ем что попало, не соблюдаю врачебных рекомендаций и вообще наплевательски отношусь к здоровью своей дочери. Я ощущала себя такой разбитой, что даже не вступала с ним в конфликт. Не думала, что роль заботливого папочки так быстро ему надоест.
Марина Федоровна появлялась у нас только на выходных. Это были те счастливые минуты, когда я могла отключиться от мира и уйти спать, оставив Полину на попечение двух бабушек. Уж они-то знали, как себя вести с младенцем и не боялись никакого плача.
С отцом в эти дни я не встречалась. Только звонили друг другу. Он много спрашивал о моем здоровье и здоровье внучки, интересовался, как дела с молоком, не стало ли лучше, давал разные советы, надеялся на скорую встречу. Но так как прийти к нам не мог, ждал, что мы с Марком и Полиной сами к нему приедем, как только девочка немного подрастет.
Ко второму месяцу я практически исключила из рациона дочери грудное вскармливание. Пробовала давать грудь только ночью, но без сцеживания оно совсем иссякло. Для меня это стало освобождением. Исчезла физическая зависимость Полины от меня. Теперь я вполне могла оставить ее на длительный срок на другого человека. Правда, этот человек об этом еще не догадывался.
Я позвонила на работу Трегубову, он обрадовался, услышав меня. Спрашивал, как проходит мое восстановление, готова ли вернуться к своим трудовым обязанностям. Я аккуратно поинтересовалась, могу ли отложить выход до лета. Чтобы мама могла довести учебный год до конца.
– Мы с вами так не договаривались. Максимально, на что я согласен, это конец апреля. Вы мне нужны здесь к международному дню музеев. Надо к нему подготовиться… Вы же понимаете, свято место пусто не бывает. Не вы, так кто-то другой.
– Хорошо, я поняла. Выйду, как и обещала.
– Ну вот и славненько, не сомневался, что вы умная девушка, – по всей видимости, это была его любимая фраза.
В тот же вечер я решила поговорить со своими родными. Я вошла в зал. Мама сидела на диване и держала Полину на руках, о чем-то с ней разговаривала. Та улыбалась ей в ответ, издавала лепечущие звуки. Марк расположился на новом кресле, которое было приобретено не так давно, и играл за своей приставкой. Шанди спал на другом конце дивана, свернувшись клубочком. Однообразие этой картины стало меня раздражать. Жизнь в доме словно остановилась.
Никто не обратил внимания на мое появление. Я села на диван и сцепила пальцы на руках, чтобы скрыть свое волнение.
– Мне нужно с вами поговорить.
– Вот и мамочка пришла, хочет поговорить с нами, – передала мама внучке мои слова искаженно-детским тоном. – Послушаем мамочку? Что у нее случилось? Может быть, у нас смесь закончилась или подгузники, или еще какая беда стряслась, а, Полиночка?
– Мама, перестань с ней разговаривать как со слабоумной. С детьми надо говорить, как со взрослыми, тогда они лучше нас понимают и быстрее начинают произносить слова правильно.
– Какая мамочка у нас умная, словно твоя бабушка никогда не воспитывала ребенка, – продолжая в том же тоне, произнесла мама.
Я закрыла глаза, сосчитала до трех, открыла. Марк словно не слышал меня, также играл за приставкой.
– Вы можете меня нормально выслушать? Ты, мама, без перевода на язык неполноценных, а ты, Марк, отложив свой джойстик?
Он посмотрел на меня исподлобья, словно я оторвала его от важного дела. Затем нажал паузу и укоризненно спросил:
– Что мы натворили?
– Ничего. Мне нужно сообщить вам свою новость.
Они выжидательно смотрели на меня, и я, собравшись с духом, выпалила:
– Я должна выйти на работу. В ближайшее время.
Мама раскрыла рот от удивления.
– Зачем? Почему?
– Если я не выйду, меня уволят.
– Что за бред? – возмутился Марк. – Они не имеют права. Ты находишься в декретном отпуске.
– Возможно, и не уволят, но переведут опять в подвал составлять картотеку. Укажут, что не соответствую исполняемой должности. Через полтора-три года, я точно не буду ей соответствовать.
– Лизонька, что за спешка? Разве Марк не разберется с ними, если они станут тебя ущемлять? Он ведь юрист, разбирается в законах. Я не могу сейчас уволиться. Год еще не закончился, а потом еще экзамены у девятых и одиннадцатых классов.
– Я так и знала, что поддержки не получу.
– Твоему ребенку только два месяца, – напомнил Марк, – а ты собралась на работу. Чего ты ожидала? Что мы благословим тебя на этот путь? Полина еще мала, чтобы остаться без матери.
– Я не кормлю ее грудью, что другое привязывает ее ко мне?
– Да, действительно, как я вижу, уже ничего, – все также исподлобья сказал Марк.
– Вы понимаете, что я так больше не могу! Вы хотели этого ребенка, вы его получили, что вы еще от меня хотите?
Повисла звенящая тишина. Обоих шокировали мои слова. Я закрыла лицо руками – не могла выносить их взглядов. В них читались и ужас, и упрек, и недоумение.
– Я устала от этого, – открыв лицо, продолжила я. – Вокруг только дом, дом и дом. А я к людям хочу. Хочу чувствовать себя нужной где-то еще.
Мама встала, передала Полину Марку, села рядом со мной и взяла за руку.
– Доченька, это послеродовая депрессия, это пройдет. Я списываю твои жестокие слова только на нее. Ты посмотри на Полиночку. Она же такая крошка. Так нуждается в твоей любви. Зачем тебе другие люди, когда бог дал тебе такое счастье?
– Позвольте мне выйти за пределы дома. Возможно, тогда я почувствую это счастье, но я так больше не могу. Эти стены давят на меня. Мама, если ты не можешь помочь мне, я позвоню бабушке. Пусть она приедет.
– Лиза, ты сошла с ума? – нахмурила брови мама. – У бабушки давление скачет изо дня в день, а ты ей хочешь младенца подсунуть. Конечно, она приедет. Мы все ходим вокруг тебя на цыпочках, только бы нашей Лизоньке было хорошо. Но здесь ты ее и похоронишь. Ты этого хочешь?
– Нет. Тогда я найму няню, ненадолго. Пока ты не сможешь
