мокрую руку в кармане и натыкается на ключик
Тони. Вынув, разглядывает эту железячку, будто видя её впервые. Что значит теперь для него этот
символ, этот талисман? А если взять и выбросить его? Ну не насовсем, а пробно, испытательно,
для того, чтобы за своими чувствами понаблюдать.
Подкинутый ключик, блеснув на солнце, падает в снег. Видно лишь проволочное колечко от
него. Роман стоит, пытаясь ощутить себя без Тони. Ну и что? Да вроде бы нормально. Ничего
существенного в душе уже не происходит. Подняв ключик вместе с прилипшим влажным снегом,
Роман очищает его, опускает в карман: «Ох, актёр я актёр…»
Вечером Смугляна несколько раз напоминает, что не застав Тоню вчера, он имеет полное право
сходить сегодня.
– Да что ты заладила! – прикрикивает в конце концов Роман. – Если захочу – пойду. Чего меня
специально подначивать?
К Тоне он не ходит потом несколько дней. Большого желания нет, а с небольшим лучше не
ходить. В клубе за это время бывает два раза. И всякий раз, возвращаясь из кино по темноте,
рассеянно замедляется на перекрёстке. Странное ощущение: с одной стороны – хочется пойти к
ней, с другой стороны – полное безразличие; ну, прямо одной ногой пошёл бы к Тоне, другой –
домой. Хотя в этой ситуации есть и нечто приятное. Душу греет уже сама возможность выбора –
жизнь состоит не из одной плоскости.
А вот в третий раз этих сомнений на распутье тяга к Кармен пересиливает. Поднявшись к ней и
постучав в дверь, Роман слышит, как Тоня стремительно подбегает из комнаты. Так же одним
рывком распахивает дверь. Радостные глаза Кармен выдают ожидание не одного дня. Но есть и
обида, которая тут же гасит её первый порыв.
Роман скидывает полушубок, разувается и, не надевая своих тапочек, стоящих наготове у
вешалки, проходит в комнату, садится в кресло.
– Мне как-то и не верится даже, что Мерцалов наконец-то пожаловал ко мне в гости, –
выговаривает Тоня, любуясь его свежим после морозца лицом. – Что-то давненько он ко мне не
заглядывал…
Роман молчит, с лёгкой усмешкой покачивая головой. Тоня, видя, что он не поддерживает её
игру, с тревогой перемещается в кресло рядом.
– Миленький, тебе со мной плохо, да? – спрашивает она уже совсем другим, мягким тоном.
– Мне с тобой спокойно.
– А я вижу, что плохо. Если плохо, то ты тогда совсем не приходи, ладно.
– Да, плохо, – признаётся вдруг Роман. – Плохо, потому что наши отношения – это сплошная
нервотрёпка, которая съедает всё хорошее, что могло у нас быть. Что-то во мне сминается,
понимаешь? Я не хочу этого, но изменения происходят сами. Раньше и тебе, и Нине я пытался
передать свою уверенность, а теперь она тухнет и во мне.
– Я заметила это… Я ведь помню тебя и другим.
463
– Наши отношения будто стареют. .
Конечно, он говорит не всю правду. Только как скажешь о тоске и серости их отношений, что
было осознано здесь в прошлый раз? Зачем её обижать? Пусть всё завершится спокойно.
Кармен садится на подлокотник его кресла, прижимается к плечу.
– Ой, как больно мне, как больно, – со стоном шепчет она. – Со мной вообще происходит что-то
странное. Ты мне снишься каждую ночь, причём таким же реальным, какой ты на самом деле… Я
разговариваю с тобой, пальцами чувствую твое лицо. И в то же время понимаю, что всё у нас
заканчивается. И ничего тут не поделаешь. Почему ты не бросил меня раньше, когда у меня ещё
не было этой бешеной горячки по тебе?
– Так я и сам этой горячки хотел. Только предвидеть всего не мог. Я уже вымотан ссорами и
всякими недомолвками с женой.
– Конечно, это можно было предвидеть, – вздохнув, говорит Тоня. – Близится конец сказки,
которую мы придумали. Я на месте твоей жены тоже не смирилась бы. Её терпению надо памятник
поставить. Просто мне надо было раньше умной-то быть. Вспоминаю сейчас и поверить не могу,
что когда-то после армии ты подходил ко мне с серьёзными намерениями. Только сейчас я
осознаю, какое счастье я упустила тогда. Не разобралась, кому предпочтение отдать.
– Прости меня за всё, – просит Роман. – Я не знаю, как тебе помочь. Если б ты вышла замуж…
Не сердись, что так говорю. Я очень хочу, чтобы ты хорошо устроила свою жизнь.
– Что ж, – вдруг задумчиво соглашается Тоня, – я послушаюсь тебя и в этом. Но любить-то я
буду только тебя. Всегда только тебя. Такое у меня впервые. Такое не повторяется. Мне для моей
любви больше не нужно никого. Моя любовь будет сыта тобой на всю жизнь.
– Я виноват во всех твоих мучениях, и у меня есть лишь одно оправдание, – тихо произносит
Роман. – Я всегда, или почти всегда был с тобой искренним. У меня всё было по-настоящему. Меня
очень влекло к тебе. Но теперь тебе бы лучше меня разлюбить. Пока этого не случится, я буду
чувствовать себя виноватым перед тобой.
– Тогда это у тебя навсегда.
Роману кажется, что расставание созрело в них обоих и теперь оно уже естественно. Даже
слова произносятся сами, каким-то образом уже выстроенные заранее. Расставаться именно
сегодня он не собирался, но расставание происходит само. Да ведь так внезапно, вдруг, наверное,
и не разлучаются. Всё настоящее заканчивается постепенно, как бы иссякая, ещё продолжаясь
какое-то время на издыхании. Но, может быть, не стоит ждать полного бессилия чувств?
Роман поднимается, подходит к полушубку, вынимает ключик, держа его за колечко.
– А это куда?
Кармен отрезвлённо замирает. Что же, её любовь, её единственная, как она считает, в жизни
любовь обрывается прямо сейчас? И с чем же останется она?
– Верни мне его, – просит Тоня.
– Почему-то мне трудно это сделать, – признаётся Роман, закрывая ладонь. – Может быть, я
оставлю его до следующего, до последнего раза?
Произнося это, он и сам не понимает: зачем нужен этот последний раз. Тоня молчит, потом
поднимает мокрое от слёз лицо.
– Скажи мне, что всё это шутка, что мы расстаёмся не всерьёз. Скажи, что ты будешь приходить
и дальше. Скажи!
Кармен смотрит прямо в глаза. Он отворачивается, как от луча, ожидая, когда она перестанет
смотреть, но она смотрит до тех пор, пока взгляд её не слабнет, как перетянутая струна, и не
падает вниз. Тоня подходит к кровати, утыкается лицом в подушку. Роман присаживается рядом на
хрустнувший панцирный край.
– Успокойся, – просит он, поглаживая её мягкие, скользящие между пальцами волосы, –
успокойся. Ну успокойся, пожалуйста.
А что тут ещё можно говорить?
Тоня поднимается,
