застывает в удивлении, видя мужа с каким-то блаженным,
как ей кажется, выражением на лице. А молоток и стамеска тут при чём? С момента её приезда
Роман ещё не брался за фигуру, и Нина ничего о ней не знает. Теперь же ему и вовсе некогда
растолковывать. Жене остаётся лишь наблюдать, как он потом несколько раз вбегает в дом, чтобы
взглянуть на рожу, состроенную себе самому. А прибежав в последний раз, он и вовсе снимает со
стены это большое круглое зеркало и осторожно, как на подносе, уносит на нём свою кривую
физиономию. Смугляна подходит к окну комнаты, но происходящего в гараже не разглядеть.
Сквозь двойные рамы слышно, что муж долбит дерево. Странно: если он снова взялся за маски, то
почему долбит стамеской? Он ведь вырезал их ножом.
Едва управившись с детьми, Нина накидывает куртку, идёт в гараж, заглядывает и ахает от
удивления. Ничего подобного вот так близко от себя ей ещё видеть не приходилось. В гараже всё,
как в мастерской какого-то взаправдашнего художника. Инструменты, свежие ароматные щепки на
земле, но главное – фигура, над которой работает муж. Конечно, она ещё не совсем определена,
но очевидно, что это что-то грандиозное и интересное. Поскольку Смугляна всё так же западала на
художников, то Роман в этом смысле был для неё почти безнадёжен, если не считать маски и
причудливые фигурки из коряжек, которые он выстругивал в Выберино. Однако же сейчас он
делает уже нечто особенное, настоящее.
– Опа-па! – восклицает она. – И это сделал ты!?
– Конечно. А кто же ещё?
Несколько минут она просто стоит и наблюдает за его работой.
– Мне кажется, что ты освобождаешь эту фигуру из дерева.
– Правильно подмечено, – соглашается Роман. – Именно так я это и представляю.
– Но ты и сам для меня сейчас как это фигура, – продолжает Нина. – Ты и сам проявляешься
как-то неожиданно. Из тебя тоже проступает что-то новое. Кто же ты на самом деле такой? Сколько
в тебе заложено всего! И если ты на это способен, то почему это происходит не где-то в городе, в
твоей мастерской? А где твои работы, которые ты сделал до этого, которые, очевидно, тоже
должны быть интересны?
Рассуждая так, Смугляна и в самом деле обнаруживает Романа таким значительным и
исключительным, что все её прошлые мужчины, коллекцию которых она набрала, просто глупые и
никчемные в сравнении с её мужем. Вот кому ей стоило бы служить, и, не раздумывая, следовать
за ним всюду и во всём, как он того и хотел. Однако, кажется, это уже поздно. Идти надо было с
самого начала, потому что теперь он ушёл уже куда-то далеко – его и не догнать.
Роман, не отрываясь от дела, рассказывает ей о своей затее, о том, что он хотел вырубить
вначале старика Хоттабыча, а сегодня пришла другая идея.
– Понимаешь, он должен смеяться над всеми. Это такая хитрющая, ядовитая, ироничная и
даже чуть вредная натура. Каждый, кто поймает его взгляд, должен оглянуться на себя и спросить:
«А что, во мне и вправду что-то не так? Где же, в чём я прокололся? Откуда же этот старик знает
всё? Откуда ему знать, что вчера я мешок комбикорма украл?» А какая-нибудь хозяйка, проходя
мимо, остановится, упрёт вот так руки в боки и скажет ему: «Ну, уплыло у меня утром тесто,
уплыло, так что же теперь… Чего уставился-то?»
– Где же они смогут увидеть твоего Насмешника? – смеясь, спрашивает Нина.
– Не знаю пока. Не это главное… Главное – сделать. Ну, может быть, возьму и поставлю его в
центре села, вместо памятника. Там, где мы с отцом когда-то штакетник городили. Отец тогда над
всеми смеялся. Пусть теперь Насмешник смеётся вместо него.
– А может быть, лучше его сразу в район или в область? – счаостливо подзадоривает Смугляна.
– Ты же говоришь, что во всех непорядках единая система.
458
– Точно. Можно и в область, – соглашается Роман и вдруг даже замирает. – Слушай, а может
прямо в Москву? А?
Мысль эта потрясает его самого. Он стоит и смотрит из двери гаража как будто в саму Москву,
хотя в той стороне находится Владивосток. Как же в Москву-то, а? Да ведь если этого Насмешника
туда, со всем зарядом, который будет вложен в него, так это же уже чёрт знает что! Это же
политика! Нет, там он ни к чему. Должно же быть какое-то место, где смеяться не над чем. А там
всё нормально. Или не нормально? Ну, а если во всех непорядках, как напомнила ему сейчас
Смугляна его же мысль, единая система? Нет, что-то здесь не так. Не туда он заруливает, не туда.
Так можно дойти чёрт знает до чего… Прямо до позиции Ивана Степановича.
Нина зачарованно любуется своим высоким, белокурым, а теперь ещё и светлобородым
мужчиной, застывшим вдруг от какой-то мысли. Как же этот человек непостижим! Ну, ладно –
мужик, ладно – неисправимый бабник, каким его считают в селе, пусть – стригаль, пусть – плотник,
печник, пожарный и электрик, но чтобы ни с того ни с сего скульптуру вырубать! Конечно, она не
может профессионально оценить насколько хорошо это произведение её мужчины, зато уж в
самих-то мужчинах она кое-что понимает, и сейчас как никогда убеждена, что такие как Роман, не
повторяются и что лучшего мужчины у неё не будет никогда. А борода ему идёт. Она придаёт ему
какой-то совершенно иной облик, который здесь (не то в гараже, не то в мастерской) и
раскрывается.
Но ей пора идти к детям. Мужа она не зовёт, ничего ему не говорит, а просто тихо исчезает.
Под вечер, когда под крышей гаража темнеет, Роман выкатывает фигуру в ограду. Её
перемещение почему-то сильно будоражит вольного сегодня Мангыра, который несколько минут
бегает вокруг этого толстого столба с полной пастью лая. Выходит, одного зрителя Насмешник уже
зацепил. Знать, где-то проштрафился этот зритель.
Почти весь следующий день Роман работает в гараже. Под вечер Нина, перемыв посуду, идёт к
нему на уже знакомое мягкое постукивание молотка. Сегодня выражение лица бородатого старика
уже куда яснее.
– Плохо, – понуро говорит Роман, сидя на чурке, – открытый глаз получается, а прищуренный –
нет.
– Но у тебя же всё так здоорово!
– Всё это не то. Ну, как бы тебе сказать, тонкости не хватает.
– Что значит тонкости?
– Ну, над украденным мешком этот старик уже смеётся, а над уплывшим тестом ещё нет.
Нину его определения смешат.
– Удивительно, что ты не сразу пришёл к
