Вторичное рождение. Освобождение от груза, облегчение… Это придает ускорение. И крик это демонстрирует. По человеку сразу видно, особенно по женщине, — кричала она уже или нет».
«Так в чем проблема?» — прервал мою словоохотливость Винни, задав вопрос в лоб. Я на секунду остановилась, пытаясь сформулировать: что именно нужно сделать. Но ответа так и не нашла. «Не знаю, как ей помочь», — произнесла я растерянно. — Но успеть надо к сороковому дню, а то…» Кажется, только сейчас я начинала сознавать свою беспомощность перед поставленной мне Лизой задачей. Видя мое замешательство и задумчивость, Винни решил меня развеселить.
«Забудь об этом! — вставил он свою любимую цитату. — Ответ придет сам собой, если это кому-нибудь нужно».
Подпрыгнув на месте, он сделал смешное «па» в воздухе, и стал нарезать круги по двору. Сначала он изображал паровозик, который весело пускает дым и с удовольствием пыхтит, катит свои вагончики. Перед паровозиком появлялась горка. Он был растерян, останавливался, собирался с силами, пар раздувал его щеки. Он давал длинный гудок, с большим трудом тащил состав в горку, и радостно катился с горки вниз. Потом он решил стать птичкой, впервые вылетевшей из гнезда. Она радостно трепетала крохотными крылышками, клевала зерно, вытягивая и втягивая шею. И все для этой птички было ново, и на все она таращила глаза. В какой-то момент его птичка превратилась в жеребенка. Малыш запутался в своих не окрепших еще ногах, но когда разобрался, что с ними делать, поскакал по двору вприпрыжку. Винни прыгал все выше и выше и странно зависал в воздухе. Это вызвало у меня приступ хохота: «У тебя голова пустая, и на тебя сила тяготения не действует!»
«Дуракам закон не писан!» — подхватил мою мысль Винни. И поскакал еще быстрее, подпрыгивая все выше. «На нас закон тяготения не распространяется! Дуракам закон не писан!» — проорал что есть силы Винни и окончательно завис в воздухе. Это было так красиво, что я не стразу сообразила, что произошло. Полюбовавшись секунду-другую, я бросилась к нему Подбежав, попыталась дотянуться до него рукой, но, даже встав на цыпочки, не смогла его достать. «Я же сейчас материализовала крылатое выражение… Господи… я знала, что могу, но так реально вижу впервые!»
Но Винни его положение даже обрадовало. Он стал ехидничать, глядя на меня сверху: «Ну и где твои способности, если не можешь вернуть меня обратно?»
Винни был прав. Как же вернуть? Я стала перебирать в уме все выражения, которые помнила… «Чертик, чертик, поиграй и отдай», — пришло мне на ум. «Нет, не тот случай». При упоминании черта Потапка вздыбил шерсть на загривке. «Сезам откройся? — тоже не то»… «Сколько веревочке ни виться… — нет, не то». Колдуньи из меня точно не получится! По заказу творить чудеса и их отменять я не умею. Да и дело тут не столько в крылатых выражениях, а в непроизвольности и эмоциональной силе, с которой они произносятся. Поэтому, когда спонтанно вырывается, то и получается, а специально — нет.
«Не могу, — отрапортовала я Винни, — оставайся воздушным шариком!» Винни поболтал в воздухе ногами, что придало ему ускорение, и поднялся еще выше. Теперь он мог дотянуться до фонарного столба. «Напоминает плаванье под водой», — комментировал он свои новые ощущения. Это озадачило меня еще больше — плавать я не умела, в отличие от Винни, который был мастерским пловцом и ныряльщиком. Очевидно, ему нравилось выражение недоумения на моем лице, так как он продолжал дразнить меня своими новыми возможностями. Глядя на то, как он комфортно себя чувствует на высоте пяти метров, на фоне звездного неба, словно стоя на невидимой стремянке, я подумала, что скоро придется переименовывать Винни в Карлсона…Но вот его внимание что-то привлекло на фонарном столбе. Он протянул руку, пощупал и явно поразился находке. «Камера видеонаблюдения!» — по-хозяйски прокряхтел он, изучая ее устройство.
«Отлично, разбей ее!» — наказала я, порадовавшись возможности навредить тем, кто ее там установил. Он покрутился вокруг камеры, пошарил в карманах брюк в поисках какого-нибудь предмета. Но не найдя ничего, замахнулся ногой, отчего его тело приняло горизонтальное положение. После нескольких отчаянных попыток ему все-таки удалось пнуть камеру ногой, и она полетела вниз. Это вызвало у меня новый приступ восхищения Винни. «Если б ты видел себя со стороны! Прямо фреска Микеланджело! — изливала я свой восторг. — Вот таким я тебя люблю… летающим! В тебе все-таки больше птички, чем жеребенка!» Винни замахал по-балетному руками, изображая крылья. «У любви, как у пташки крылья…Это кто, Кармен?» — пропел он, все еще паря в воздухе у фонаря и болтая ногами. Его отбрасывало то в одну, то в другую сторону. «Как там дальше… любовь…» «Лю-бовь, лю-бовь…» — подхватила я что есть мочи. «Любовь, любовь!» — затянули мы на два голоса, хохоча и радуясь своей импровизации и чистому звуку, набиравшему силу в пустом пространстве.
Не успела я допеть очередную «любовь», как все внутри меня начало вибрировать, гудеть, превратив мое тело в полый инструмент. Вдруг оно вытянулось в струну, словно кто-то схватил меня за темечко, и стало медленно подниматься вверх. Замерев от страха и сжав еще крепче в своих объятиях Потапку, я продолжала тянуть последнюю ноту, пока было сил.
Винни, заметив мою левитацию, стал ехидно подбадривать: «Еще чуть-чуть, ну что ж так неловко! Ну, еще… Ногами, работай ногами и дыши, дыши!»
Допев до конца свою «любовь», я стала осторожно дышать, все еще не веря в то, что с нами происходит. «Страшно… Дух захватывает», — прошептала я Винни, который, казалось, не видел ничего сверхъестественного в происходящем. «А все «любовь»… не надо упоминать ее всуе!» — пыхтя от волнения, шептала я, почти добравшись до его уха. «Ну да, — продолжал ерничать Винни, — любовь зла…» Но тут же заметил мой испуганный взгляд и замолк. «Осторожней… У меня… сейчас получается, как никогда, не видишь… что ли?» Сказав это, я вдруг начала резко набирать высоту, оставив где-то внизу своего друга. Боясь потерять его, сделала усилие и притормозила, для чего пришлось выдохнуть остатки воздуха из легких и несколько секунд висеть, задержав дыхание.
Я видела под своей ногой
