«Знаю!» — подчеркнуто строго заявила я. Но мой строгий тон на Винни не действовал.
«И еще возьми мою кассету «Два талисмана», — диктовал он, — я ему обещал на память».
Я согласилась приехать скорее из-за По- тапки. Винни меня возмущал. Он застрял в гостях, непонятно у кого… Меня всегда это пугало. Я взяла ручку и лист бумаги.
«Где это?» — спросила я, злясь на всю ситуацию.
«Андрейкино, дом 2, кв. 35».
Вспомнив, что наш район переименовали недавно в Никиткино, я предположила, что и Андрейкино — тоже какое-нибудь бывшее Мотино.
Войдя в квартиру Винни, от которой у меня был ключ, я взяла в шкафу его теплые вещи и выбежала из дома. К счастью, мне быстро подвернулась попутка. Водитель довез прямо до Андрейкино. По окружной это было не так далеко. Как я и думала, это оказалось бывшее Мотино.
Расплатившись, я вбежала в подъезд нового дома. Квартира находилась на первом этаже. Из-за двери доносились женские стоны, вздохи, призывы о помощи, мольбы. Я нажала на звонок. Не в силах дождаться, когда откроют дверь, принялась кричать: «Откройте немедленно!» Но меня никто не слышал. Тогда я стукнула в нее кулаком, — она оказалась не заперта. Навстречу выбежал осунувшийся Потапка. «Маленький мой, Потапий», — принялась я успокаивать своего любимца, подхватив его на руки и гладя по спинке. Кот довольно замурлыкал. «Обидели тебя тут, сейчас разберусь… Винни!» — требовательным голосом позвала я. «Сейчас!» — донеслось со стороны кухни. Я шагнула в гостиную и остановилась. Возле орущего телевизора спиной ко мне, сидел человек. Плечи его вздрагивали, а сам он издавал прерывистые всхлипывания. Судя по охрипшему голосу, рыдал он давно. Это и был Владимир Петрович, хозяин квартиры. Он продолжал сидеть, уставившись в телевизор, не обращая на меня ни малейшего внимания. Винни появился из кухни, неся в руках валокордин для Владимира Петровича. В ответ на мой немой вопрос он только молча развел руками. Раздавшиеся вдруг причитания заставили меня перевести взгляд на телеэкран. Скорчив гримасу боли, — а может, это было наслаждение — там мучилась какая-то женщина. Она то закрывала лицо руками, бормотала, выла, то принималась расчесывать лицо так, как будто хотела сорвать невидимую маску. Но вдруг она затихла, словно прислушиваясь, потом резко обернулась и уставилась прямо в камеру. Лиза! Я ее узнала. Во весь экран смотрело на меня ее истерзанное лицо.
Прошло уже около часа, как мы с Винни сидели у Владимира Петровича, слушая его исповедь, перемежающуюся рыданиями. Жестами я объяснила Винни, что кассету, которую смотрел хозяин квартиры, надо выкрасть любым способом. Но Владимир Петрович, никак не позволял выключить телевизор, не в состоянии оторваться, и снова и снова заряжал кассету с Лизиной съемкой. А в промежутках между всхлипами говорил с надрывом.
«Она все повторяла: я чайка, я чайка… Даже, казалось, летела, прямо вниз, в переход… Руками как-то взмахивала… — гундосил он, — я и подумал, а кто ее знает? У нас и чайки, бывает, залетают, — теперь ведь, когда все перекопали, море как-то ближе стало… Хотел поймать, она поскользнулась. Я за ней. Навалился всем телом. Когда застыла, только тут понял, — женщина. Кассету эту подобрали, она выпала у нее из-за пазухи. Думал, порнуха. Но так за душу взяла…как они друг друга бутузят и раны зализывают. Как я с братаном. Вовкой-вторым, моим близняшкой. Он умер — только похоронили. В запое был. Мы же вместе с ним в тот день дежурили. И в переходе ее нагнали, тоже вместе. Эта кассета… вещдок…Но я ее не отдал — не смог.
Думал, посмотрю, отвлекусь. А как рыдать начал, не могу остановиться… Первый раз за десять лет заплакал!» Он всхлипнул с новой силой и стал утирать слезы рукой, размазывая их по лицу. Едва успокоившись, снова заговорил: «Я даже рад. Накопилось. Думал, больше никогда плакать не смогу — не текло. А тут братан подвел, и еще кассета эта. Бывает же такое кино….» И он снова завыл. «Какая ж она, прямо Ева… Надо было сдать материал в Канцелярию Внутренних дел, мы обязаны сдавать… Но не смог, не смог!»
Не дожидаясь очередной волны рыданий, я наклонилась к нему и, глядя в глаза, тихо сказала: «Вам нужно отдохнуть… И от фильма этого тоже». Взяла его под локоть: «Идемте, я вас уложу… Вы поспите, сон лечит. А кассету эту я пока заберу. Нельзя так много смотреть, даже хорошее кино. Правда, правда. Винни, скажи Вове, что я права!» Вова доверчиво взглянул на Винни. Тот кивнул: «Я тебе «Два талисмана» дарю! С автографом». При эти словах Винни покрутил кассетой перед носом Владимира Петровича. Это вызвало гипнотический эффект. Взгляд Владимира Петровича вдруг расфокусировался, веки стали слипаться, он зевнул, помедлил, колеблясь, но потом поддался, как ребенок, и дал увести себя в спальню. Как только Владимир Петрович издал раскатистый храп, чем изрядно напугал Потапку, мы втроем бросились вон из его холостяцкой квартиры, прихватив с собой Лизину кассету.
За окном такси, которое везло нас домой, мелькали голые стволы искусственных берез. На них сидели муляжи ворон и галок, на земле лежал талый снег. Впрочем, может, это была постановочная фотография, — и эти березы, и эти вороны на ветках, и этот талый снег, — картинка на километровой перетяжке? И даже сидящий на лавочке человек в шляпе, читающий газету, — как и все другие в шляпах, кто сидел на таких же лавочках, расставленных вдоль дороги, — были людьми без объема, просто опознавательными знаками человека, не дающими окончательно потеряться в пространстве? Мои догадки тут же нашли подтверждение: двое рабочих в спецовках заклеивали очередного «человека и лавочку» плакатом: «Все на выборы главного режиссера!» Я повернулась к Винни:
«Ты понял, что он рассказывал? Это же пленка с Лизиной любовной сценой, про которую я тебе говорила. Невероятное везение. Это свыше помогают. Значит, ее толкнули в переходе он и его брат-близнец, по которому он поминки справляет. Настигла их кара небесная. Но видно, человек по глупости своей совершил преступление».
«Может, и не было никакого Вовы-два… Врет
