папина любовь! – прокричал Лео.
– Сойдет!
А потом этот завтрак, как и многие другие в Лиллехейме, стал напоминать по вкусу кусок первоклассного пенопласта. По всему городку ожили громкоговорители, транслируя обращение, подготовленное Берит Карсен. Ее голос, чуть смущенный и усталый, окончательно поставил всех на ноги.
Едва громкоговоритель, расположенный на фонарном столбе напротив коттеджа Хегай, произнес первое «Говорит сержант Берит Карсен», как Дима пулей сбежал вниз. Лицо отца повторяло его собственное – вытянутое и встревоженное. Гулко топая по лестнице, спустилась Диана. Ее мокрые волосы, напитанные кондиционером, напоминали зачесанную назад запятую.
А потом прогремели два факта, которые сами по себе никого не напугали, если бы не следовали один за другим: «поиски ребенка прекращены» и «произошло нападение хищника». Когда голос Берит, будто глас дьявольского пророка, наконец-то смолк, третья порция гренок безнадежно сгорела.
– Господи! Чёрт! – Лео сорвал с плеча полотенце и принялся размахивать им. Снял сковороду с плиты и сунул под струю воды в раковину. Гренки испустили напоследок шипение и вонь. – Неужели в Лиллехейме всё так плохо?
– Дмитрий Леонидович, ты под домашним арестом! – Диана чуть взвизгнула. – Чтобы и носа на улицу не показывал!
– Ну, мам!
– И ты, Лео, проследишь за этим! Ты меня слышишь?!
На плечи Лео словно повесили гири, и он, к собственному удивлению, пришел к выводу, что устал терпеть нацистские замашки жены.
– Знаешь, голова на плечах есть не только у тебя, Диана.
– Что?
– Если шеф и останется дома, то не потому, что ты наорала на нас.
Лицо Дианы превратилось в бездушную маску, и женщина потопала наверх. Глядя на подпрыгивавшие под халатиком ягодицы разъяренной супруги, Лео подумал, что не уделил ей ночью достаточно времени. Тогда по утрам Диана обычно бывает мягче теплой пастилы.
– Пап, Эджил – это отец Арне, мальчика, с которым я подружился.
– Это не обсуждается.
– Но…
Они не успели договорить. По ступеням опять сбежала Диана, вытирая на ходу волосы полотенцем. Было видно, что она натянула джинсы и футболку на мокрое тело. Загрохотали ботинки, противясь влажным ступням в зеленых носках.
– Ты куда? – спросил Лео, особо не рассчитывая на ответ.
– На «Химмелфангер». Хочу, чтобы на улицах Лиллехейма было людей больше, чем этих чертовых скал!
– И как же ты это сделаешь?
– Не знаю, Лео! Понятия не имею! Может, еще что-нибудь обрушу! Или горы перепрыгну! Не знаю, господи ты боже мой! Зачем такое вообще спрашивать?!
Она задержалась в дверях и окинула мужа и сына тем самым взглядом, в котором безошибочно читалось: «Лучше бы вам этого не делать, если хотите, чтобы ваши головы и дальше передавали пищу в желудок». Наконец парадная дверь захлопнулась, и «фольксваген» отъехал от дома, забирая с собой встревоженную Диану Хегай.
– Завтракай, шеф, – бросил Лео, вставая из-за стола.
Он подхватил миску, запихнул под мышку коробку с остатками печенья «Merba» и взял початую бутылку виски, найденную вчерашним вечером на кухне. Выпивка, скорее всего, принадлежала Магне Хеллану, и Лео побрезговал пробовать то, чем владел потенциальный мертвец.
– А ты куда? – Дима оживился и тоже слез со стула.
– Проверю своих питомцев.
– Крыс? Я с тобой.
– Только никаких разговоров о том, чтобы ты куда-то отправился. Мне еще нужны мои яички, а они пока что в шкатулке у мамы.
Дима хохотнул и отправился за отцом в подвал. Едва открылась дверь, как им пришлось зажать носы. Никто не говорил, что у голодающих крыс не найдется ресурсов, чтобы произвести дерьмо. Аромат бекона из живоловок почти не чувствовался.
– Так, об этом я не подумал, – признал Лео.
– Будешь убирать за ними?
– Вот еще.
Крысы, запертые в голубеньком металлическом контейнере для овощей, повстречали своего мучителя злобным писком. Они еще не испытывали такого зверского голода, чтобы рвать друг друга на части. Лео огляделся и расцвел.
В живоловках прыгала свежая грызунья кровь. В одной из ловушек бегали сразу две молоденькие крысы.
– Улов – три штуки, – подытожил Лео. Он плеснул в миску выпивку и принялся вымачивать в ней остатки печенья.
– А их поить не нужно? – Дима с недоумением изучал грызунов в контейнере для овощей. Те не сводили с мужчины агрессивных взглядов, полностью игнорируя мальчика.
– У них полно жидкости – в телах друг у друга.
– Фу. Пап, я хочу проведать Арне. Его отец мог пропасть из-за того, что отправился к Шакальнику.
– К местному умалишенному? А ты тут при чём?
– Ну, это мы подкинули Эджилу такую идею. Мы тоже искали Сару.
– Ты останешься. И мои яички останутся – при мне. – Лео забросил в живоловки печенье, пропитанное виски, и приготовился ждать.
– Я беспокоюсь, пап, и прошу, чтобы ты отправился со мной.
– Без машины? И даже без велосипеда?
– Пойдем пешком. Заодно вызнаешь у кого-нибудь подробности пропажи девочки. И что за животное тут бродит. И что с морем.
Дима старательно спрятал улыбку, уже зная, что смог переубедить отца. Если от Лео что-то требовалось, то лучший способ получить это – перевязать просьбу ленточкой с надписью «ВО ИМЯ СЮЖЕТА».
Пока Лео раздумывал, крысы-новобранцы уже слопали печенье и осоловели, ничего не соображая. Оставалось только подсадить их в овощной вытрезвитель к остальным.
– Помоги-ка, шеф.
Дима чуть отодвинул лист гофрированного железа, заменявшего крышку на контейнере, и Лео торопливо побросал грызунов в получившуюся щель. И опять возникло странное желание помять их в руках. Две бодрствовавшие крысы обнюхали отрубившихся новичков, но жрать их не стали. До каннибализма было еще далеко.
– Хорошо, шеф, мы прогуляемся по Лиллехейму, – сказал Лео, направляясь к лестнице, – но от меня – ни на шаг!
– Конечно!
– Тогда и у меня к тебе просьба. Точнее, вопрос. Тебе не кажется, что здесь, в подвале, под бетоном и в нём, что-то есть?
Дима и Лео, застыв на первых ступенях, огляделись. Мальчик честно задумался, разглядывая серую поверхность, блестевшую в свете флюоресцирующих ламп. Бетон в его понимании бетоном и оставался.
– Не знаю, пап. Мне кажется, всё в порядке.
– Жаль. Ладно, пошли, что ли, уже позавтракаем.
Они со смехом бросились к столу наперегонки.
45. Мертвый и откопанный
Ехать за желтым грузовиком с грейферным ковшом было той еще пыткой. Махина, предназначенная для ремонтно-разгрузочных работ в порту Лиллехейма, занимала почти всю проезжую часть. Вдобавок из ее кабины тянуло каким-то особенно вонючим куревом. Ингри, которой то и дело приходилось сдерживать себя, чтобы не начать сигналить, подозревала, что глухой на правое ухо старина Яльма́р покуривает травку.
Сейчас, когда бухта Мельген напоминала котел с закипающей белой водой, траулеры стояли без дела, а их команды просиживали штаны на пирсах. Тот же простой коснулся и сорокалетнего Яльмара, зарабатывавшего на ремонте суден и погрузке-разгрузке. Уродившись наполовину глухим, Яльмар страдал от мигрени, только усиливавшейся с возрастом. Но однажды – восславим фармацевтов, братья! – врачи нашли решение: старый добрый косячок. По крайней мере, так он рассказывал своим дружкам, пуская клубы вонючего дыма.
Яльмар по вполне понятным причинам недолюбливал Кристофера, но его соболезнования, когда он узнал о
