— И что тогда? — мне стало по-настоящему интересно.
— Происходит борьба, — продолжил медведь. — Кто верх возьмет, тот и выбирает единственную. Но не всегда это счастьем заканчивается. Но здесь, с генералом нашим, иное. Дракон потерял, но это не значит, что человек не найдет. Я Ярвена знаю чуть меньше, чем Тагар, и много больше, чем остальные в этом лагере. Говорю тебе, девочка, неровно он к тебе дышит. Ты присмотрись. Видный же жених. А с лица его, что тебе... На детях не отразится. Но я ничего не говорил. И за подругой своей присмотри. Грубый наш Тагар, себя видно, что ломает, но выходит у него не очень. Я помню и ее. Испуганная, затравленная лисичка. Сейчас она другая, но взгляд все тот же — потерянный. Следи за ней и поддержи. Стаскай к реке, пусть послушает, что лев о ней другу говорит. Он одному Ярвену душу и изливает. Но я опять-таки ничего тебе не говорил.
— Да мы вообще с вами не разговаривали, — хмыкнула я.
Этот косматый здоровый оборотень нравился мне все больше и больше. Вот ему бы жинку кого из наших женщин, что при храмах живут.
— Верно мыслишь, девочка. Умненькая ты, сообразительная, — похвалил меня повар. — Вечером жду тебя, и ящерку свою прихвати. Мои мальчишки просто без ума от нее. Вроде и зверек простой, а такая забавная. Будет дом и им заведу какой комок пушистый, ну или чешуйчатый. Пусть ответственности учатся...
...Шафат все-таки ушел, оставив меня в глубокой задумчивости. Ну и как все это понимать?
Слова оборотня как-то задели. Ярвен явно сторонился меня. С тех самых пор, как застал полуобнаженной. Не зная, что и думать, поджала губы.
Нужно вытаскивать Ксани и разбираться с нашими мужчинами. Сами они так и будут за деревьями бегать да плакаться друг другу в жилетку.
Развернувшись, я взглянула на палатку, из которой выглядывала лисичка.
Пора и ее встряхнуть как следует и самой навести вокруг порядок.
Сделав шаг, остановилась и метнула взгляд в сторону берега реки, где по обычаю сидел Ярвен вечерами. Узнать бы что у этого дракона действительно на уме.
Преисполненная решимостью, я направилась к палатке Тагара. Слишком уж странно вели себя мужчины. И раз они не желают быть искренними и выложить все как есть — кто такие и чего в действительности от нас хотят — значит, мы подслушаем и подглядим сами.
Что в первой, что ли?
Крадучись, старательно обходила открытые участки, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания. Не хотелось, чтобы нас застали за горяченьким и еще и обвинили в шпионаже. Объясняйся потом, чего нам в кусты приспичило и не абы какие, а возле генерала.
За телегами послышались гневные мужские рыки. Обернувшись, присела и разглядела за мешками льва. Черная рубашка распахнута, красные волосы торчком, босой. Он что-то в свойственной ему импульсивной манере недовольно высказывал рыбоглазому плюгавому дракону. Тот затравленно вжимал голову в плечи и кивал без остановки. Ну и жалкий же тип.
Хотя он в отряде вроде как за снабженца, а те от природы скользкие, хитрые и мутные.
Тут и отряд провизией обеспечь и в карман свой парочку звонких монет положить умудрись.
Недовольно поморщившись, я ускорилась. Скорее всего, опять оборотни наши повздорили. За Ксани стало немного волнительно. Не удумала бы она там чего. Добежав до нужной палатки, откинула полог и прищурилась. Лисица была внутри, не менее вздыбленная, щеки красные, глаза злющие. Подняв на меня взгляд, она что-то пробурчала себе под нос и вернулась к своему занятию. Войдя в палатку, я присмотрелась. Ксани что-то остервенело кромсала ножом. Видно, что вещь — рубаха, хотя скорее шерстяная туника. Вот только на перекройку это никак не походило.
— Я вижу, мир вас не берет, — сделав свои выводы, тяжело вздохнула.
Что бы там ни портила Ксани, а рукав восстановлению уже вряд ли подлежал.
— Астрид, входи. Я думала, этот вернулся, — заворчала она.
Хм... Пройдя вперед, я отобрала у нее нож и развернула вещь. Действительно, мужская туника. Добротная, хорошая.
— Эм... объяснишь? С каких пор ты тут от жиру бесишься. Осень на дворе, а ты швеёй задумала стать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я была зла. У всего есть предел, и вот это уже за его границами. Ругаетесь — ругайтесь. Ненавидите? Да кто мешает! Но зачем же одежду портить? Не нравится она тебе, так отдай тому, кому она нужнее.
— Ксани, это как понимать? — я не смогла сдержать эмоции и потрясла туникой у нее перед носом.
— А это мне щедро так отстегнули, — хмыкнула оборотница. — Завтра воду греть будут. А я, видите ли, воняю! Вот мне и выдали наперед, чтобы обтерлась и переоделась в нее.
— Прямо сказал, что воняешь? — что-то как-то не верилось мне. Тагар, конечно, грубиян, но не стал бы он оскорблять нарочно.
— Нет, этот начал распинаться о том, как мне нужна бочка с водой, — обличительно высказалась Ксани и сложила руки на груди.
— Ну так-то он прав, — грубовато выдала я. — От нас действительно не ромашками несет. Зачем вещь портить, лиса?! Это глупо!
— Чтобы ему надоело! — вспылила она и, выхватив из моих рук, откинула тунику в сторону. — Чтобы замучился и отступился. Что думаешь, не соображаю, какая это дурость?! Да и... вымыться правда хочется. Но я не хочу ничего принимать от него! Не хочу!
— Не дури, и не будь твердолобой! — моему возмущению не было предела. — Ксани, люди меняются и оборотни, я думаю, тоже. Ты же ему и шанса не даешь!
— У меня был другой...
— У меня тоже! — резко перебила я ее. — Твой хоть умер, а мой неясно. Дается мне, просто забыл! Хотя он и не обещал ничего. Сама влюбилась, сердце отдала и обманулась. Ты любила и это прекрасно, но мертвые не возвращаются, Ксани. Их нужно отпускать и идти дальше. Дай шанс живому!
— Он лев!
— А я лера! — я больше не пыталась говорить тихо. — Чистокровная магичка! Отпрыск богатого рода. Тебе рассказать, что творят лерды и члены их семей? Неужто не слышала. Не видела? Сожжённые магическим пламенем деревни. Сирот. Изувеченных людей. Да что говорить, сама все знаешь. Думаешь, просто так жрицы особо обо мне не болтали? Да, чтобы мне какая-нибудь несчастная мать или сирота глотку ночью не перерезала только за то, какая кровь в моих жилах течет. Что ты на него все грехи его племени вешаешь? Сама же говорила, что твой отец творил, так значит и ты такая же, как и он.
— Нет! — рявкнула она.
— Вот и весь ответ, — я упрямо выставила вперед подбородок.
По глазам ее видела — растерялась. Гордость там не дает мыслить здраво. Ненависть правит в душе.
— Я не верю ему, Астрид, — тише выдохнула она. — Не верю ни единому слову.
— А вот это уже другой разговор. «Не верю» не равно «он подонок», и все тут. Я что-то тоже особо пока уши не распускаю. Подсказали мне кое-какую мысль. Как насчет того, чтобы самим пошпионить за военачальниками? Все разнюхать, разведать. Тут подслушать, там услышать. Глядишь, и докопаемся до правды.
— Зачем оно мне? — она резко стушевалась.
А уверенности-то там особо и нет. Боится лиса.
— Что силы духа не хватит правду узнать? — подначила я ее. — А я ночью тогда на поляне не спала. Видела, как он тебя спать рядом с собой укладывал. Двуличен лев, не такой уж и грозный он кот. Но ты ведь сама это знаешь. Нежен, поди, когда полог этой палатки опускается?!
— Хватит, Астрид, ты бьешь по больному, — обняв себя руками, она поднялась. — Я знаю, какой он. Знаю, кто он.
— Да ничего мы не знаем, Ксани. Ни ты, ни я. Вот и пойдем, лишним не будет услышать, что они промеж собой говорят о нас, да и в общем. Неинтересно тебе, куда нас тащить собрались?
Она зло поджала губы...
... Мы тихо выскользнули из палатки и тенями направились к лесной поляне, скрытой невысоким кустарником. Там среди деревьев виднелся высокий костер. По одну сторону от него на бревне сидели двое, нам хорошо были видны их силуэты. Прав оказался повар, видимо, там и прятался Ярвен, выжидая, пока я сомкну глаза. И чем я дольше думала об этом, тем сильнее начинало раздражать поведение генерала. Что за ребячество? Он будто боялся меня. Или я напридумывала лишнего?
