назад, в тревожном недоумении стиснув зубы, и стало тихо. Настолько, что Джил показалось – она не дышит. Просто не существует или уже умерла, как была мертва всё то время, пока на заводе вставал на ноги Рид. И от засиявших перед глазами воспоминаний о торчавших из широкой спины осколках она зарычала и впечатала в грудь Бена кулак. Ещё и ещё. До боли в судорожно стиснутых пальцах и отбитых костяшках, до закушенных в кровь губ и с трудом сдерживаемых всхлипов. На память об искромсанной спине, о чудовищной попытке подняться, о глупом героизме и чёртовом фатальном бесстрашии. А ещё за идиотскую любовь. К ней!
И под этими никак не заканчивавшимися ударами Рид стоял неподвижно, не делал ни единой попытки увернуться или удержать обезумевшую женщину, словно… Словно это нормально – умирать. Словно это нормально, наплевать на себя и… Словно он ничего не понял! И Джил бесилась всё больше. Да, она обещала не кричать, но…
– Как ты посмел?! – проорала она, а сама постаралась не утонуть в собственном ужасе. Очередной удар, и Бен гордо вздёрнул голову. – Ублюдок! Урод! Как у тебя только совести хватило!
Пальцы уже сводило, когда Рид поджал губы и всё же отступил на шаг, но Джиллиан не успокаивалась.
– Чёртов придурок! Ненавижу тебя за это! Ненавижу! НЕНАВИЖУ!
Лицо Бена стало страшно – замершая маска холодного стойкого равнодушия. Но удары всё сыпались. И наверное, это смотрелось комично, а может, просто абсурдно, когда маленькая, едва ли одетая женщина бросалась на живую скалу с кулаками. Она билась у её основания, ругалась, кричала, визжала, пока та молча возвышалась массивной величиной. Только редкие камешки тщательно сдерживаемых эмоций иногда сползали по лицу Рида.
Но время шло. И ударив в последний раз, Джиллиан не сдержалась. Она истерично всхлипнула и зажмурилась, досчитала до десяти, а потом… А потом неожиданно обхватила лицо Бена руками, притянула к себе и уткнулась лихорадочно горячим лбом в прохладную кожу. Джил до головокружения вдыхала и никак не могла надышаться запахом пота, пыли, медицинского антисептика и, конечно же, крови. Его крови. Крови, пролитой за глупую Джиллиан. И стоило этой мысли оформиться, как внутри что-то взорвалось. Сотрясло до основания так, что давно бившиеся наружу слова, наконец, нашли путь и полились бессмысленным, торопливым потоком брани и долгожданных признаний.
– Идиот! Господи, ну что ты за идиот! Глупец… Безумец! Я думала, сойду с ума! – Глотая целые города слогов, Джил покрывала хаотичными поцелуями глаза и скулы, гладила ледяными пальцами едва подсохшие коросты и стирала трясущейся ладонью какую-то грязь. А затем снова целовала, целовала, целовала, мешая отчаянные всхлипы с торопливым шёпотом. – Я же не смогу без тебя! Ты хоть понимаешь это? Слышишь? Бен! Не смогу! Ну зачем ты это сделал? Зачем рисковал? Никто в этом мире не стоит твоей жизни, глупый ты динозавр! Даже я… Тем более я! Бен! Меня же нет без тебя! Я бы умерла прямо там, случись что с тобой. Шагнула бы с крыши, разбилась о стены… Проклятый эгоист! Чёртов храбрец! Засунь кому-нибудь в задницу своё долбаное геройство. О чём ты только думал? Бен… Бен! Боже, не молчи! Скажи хоть что-нибудь! Придумай какую угодно убедительную чушь, потому что иначе… иначе я тебя убью…
Но вместо ответа проклятый упрямец Бенджамин Рид вдруг бесстыдно, совершенно по-мальчишески широко улыбнулся, а затем громко расхохотался, здоровой рукой внезапно подняв Джил над полом и закружив. А она никак не могла оторваться от смеющихся губ, которые бормотали:
– Любишь! Всё-таки любишь!
– Дурак! – судорожно выдохнула она, а потом внезапно поняла все брошенные украдкой взгляды и прерванные жесты, недосказанные фразы и замолчанные сомнения. И тогда с силой зарылась пальцами в жёсткие пряди, резко сжав руку и вынудив Бена поднять на неё взгляд. – Ты нужен мне, а не наркотику. Понимаешь? Только мне! В каждый из дней, все эти годы. С самого начала…
Бен чуть отстранился, чтобы заглянуть в горевшие полоумной зеленью глаза, а затем коварно усмехнулся, поставив Джил на пол.
– Значит, будешь должна за испорченную машину, – пробормотал он и целенаправленно подтолкнул в сторону тёмной гостиной, а потом дальше – туда, где огнями с набережной горело окно спальни. – И за восемь очень болезненных швов. И за четыре месяца ожиданий. И за шесть лет сумасшествия. И за что-нибудь ещё, что я обязательно придумаю позже.
Бен говорил ещё и ещё, пока их тела натыкались в темноте на мебель. И Джил старательно кивала, и молча расстёгивала каждую из попавшихся в пальцы пуговиц его рубашки. А затем сдёрнула ту с плеч, чтобы немедленно покрыть поцелуями обвившие грудь тугие бинты. Втянув носом единственный в мире запах, она хищно улыбнулась и увидела столь же звериный оскал в ответ. Потому Джил медленно опустилась на колени и точь-в-точь повторила уже пройденный неделями ранее путь. Руки скользнули по длинным, напряжённым ногам, аккуратно расстегнули ремень, и она зубами потянула бегунок молнии. Сдёрнув вниз брюки сразу вместе с нижним бельём, Джил впилась ногтями в горячие бедра и кончиком носа провела по напряжённому члену, с восторгом вдохнув. Ответом ей стал такой же прерывистый вздох. Ну а потом…
Бен пах Беном и на вкус оказался таким же – горько-сладким с ноткой солёной лакрицы. Джил с восторгом ощутила ток крови по венам, когда медленно накрыла губами головку и двинулась вниз. И то, как сильные пальцы вцепились ей в волосы, возбуждало похлеще любого наркотика.
– Давно? – неожиданно шёпотом спросила Джиллиан, прежде чем снова скользнуть языком. Она хотела бы знать день, месяц, год или час, когда Бен понял, что пропал. Что, как и она, утонул в безумии без шанса выплыть на надёжную мель. И хотя Джил думала, что Бен промолчит или прикажет заткнуться, ночь принесла внезапный ответ.
– С сотворения мира, – резко прошипел Рид, когда зубки чуть прикусили горячую плоть. А затем неуловимым движением он дёрнул Джиллиан к себе и швырнул на кровать, немедленно навалившись сверху. Он опёрся на здоровую руку, а пальцы другой уже танцевали по опухшим мягким губам. Дуга влево, дуга вправо, замкнуть… – С того момента, как на скрижалях высекли твои имена.
Это значило, что «всегда»… ВСЕГДА!
А затем всё превратилось в безумную гонку, где в попытке поймать утёкшие в никуда годы они торопливо раздевали друг друга, впивались в рты и солёную кожу дикими поцелуями. Пробовали друг друга на вкус и наконец-то узнавали самое сокровенное, что крылось внутри. Им не нужен был даже тот скудный свет, что лился из окон, перемешивая неровные силуэты с хриплыми стонами в одну единую, пляшущую на стенах тень. Зачем? Они шли на ощупь, на взметнувшиеся в ответ на ласку тела, на судорожно стиснутые пальцы, на
