о ком-то, не считая братьев, – и вдруг осознал, что в мире нет ничего важнее, чем доказать малознакомой девушке, что на меня можно положиться. Стоит допустить хоть одну оплошность – и я навсегда ее потеряю.
От этой мысли страшно до чертиков.
– А если придется делать операцию?.. – шепотом спрашивает Слоан.
Я улыбаюсь, но ничуть ее этим не успокаиваю.
– Значит, сделаем.
– В больнице начнут задавать ненужные вопросы.
– Мой брат все устроит. И мы не знаем, насколько серьезные у тебя травмы. Послушаем, что скажет Фионн.
Слоан вздыхает, и я снова кладу руку на одеяло, лежащее у нее на бедре. Возможно, я позволяю себе лишнее: еще неизвестно, в какой стадии находятся наши отношения. Однако девушка доверчиво накрывает мою руку ладонью, и в груди подпрыгивает сердце.
Видимо, я двигаюсь в верном направлении.
– А Фионн знает? – спрашивает она, отводя от меня взгляд и уставившись в окно автомобиля.
– Про наши… невинные забавы? Про игру?
Слоан кивает, и я легонько сжимаю ей пальцы.
– Знает.
– Он врач. Наши представления о веселье несколько разнятся с тем, чем он зарабатывает на жизнь.
Я пожимаю плечами, мимоходом кивнув на указатель, предвещающий скорое появление заправки. Пальцы под моей рукой заметно расслабляются.
– Скажем так, у нас с братьями было не самое приятное детство, даже когда мы уехали из той дыры, где жили вместе с отцом. Лахлан напрочь лишен жалости, я – довольно-таки безрассудный тип, поэтому у Фионна быстро развеялись иллюзии насчет темной изнанки мира. Он пошел своей дорогой, но принимает наш с Лахланом образ жизни.
– Ваш образ жизни… – задумчиво повторяет Слоан. – И как ты решил, что хочешь заниматься именно этим?
– Ты про ресторан? – спрашиваю я.
Слоан качает головой, жадно заглядывая мне в лицо, будто пытаясь прочитать мысли.
– После того как отец решил избить нас в очередной раз, а мы с Лахланом его убили, я понял, что не испытываю эмоций, уместных в подобной ситуации. Большинство людей мучились бы чувством вины, меня же в тот момент накрыло азартом. На меня накатили удовлетворение и спокойствие – я знал, что отец нас больше не тронет. Когда спустя некоторое время я встретил еще одного морального урода, то понял, что ничто не мешает прикончить и его. Потом появился второй мерзавец, хуже прежнего, и в конце концов это стало чем-то вроде хобби – найти самую большую мразь на свете и избавить людей от нее.
Слоан задумчиво хмыкает и переводит взгляд на появившуюся впереди бензоколонку. Мне хочется, чтобы и она раскрыла передо мной душу; рассказала, что сподвигло ее отнять жизнь у человека в первый раз, а потом выйти на охоту; объяснила, почему у нее нет близких, не считая подруги… Спрашивать ее наверняка бесполезно: она поделится своими мыслями, когда решит сама. Могу лишь надеяться, что своей исповедью подстегну ее на ответную откровенность.
Мы заезжаем на стоянку, я паркуюсь подальше от чужих глаз и глушу двигатель. Говорю Слоан:
– На всякий случай оставлю тебе ключи.
Покосившись на приборную панель, она смотрит на меня. В усталых глазах мелькает странный огонек.
– Ладно…
– Скоро вернусь.
На заправке я стараюсь управиться как можно быстрее: беру воды, немного съестного, а также кое-какие вещи. которые пригодятся девушке. Как ни странно – и меня это радует, – машина на прежнем месте. Слоан наблюдает за моим приближением. Когда я открываю пассажирскую дверь, она украдкой выдыхает и улыбается.
– Вот, возьми.
Достаю из пакета покупки и, оторвав бирку с серой бейсболки, вручаю ее девушке. «Сдается мне, ты брешешь», – гласит на ней надпись.
– Отлично! – говорит Слоан.
Она надевает кепку и берет у меня только что купленные дешевые очки.
– А теперь, наверное, будет больно…
Я достаю из пакета рубашку на пуговицах, и Слоан протяжно выдыхает, хмуро разглядывая мятую ткань.
– Когда приедем к Фионну, просто разрежем ее.
Слоан не спорит, только косится на раненую руку, безжизненно лежащую поверх одеяла.
Сперва я вынимаю из-под лямки бюстгальтера растаявший пакет со льдом. Девушка страдальчески жмурится и покусывает губу. Когда я берусь за пострадавшую руку и просовываю запястье в рукав, Слоан приглушенно стонет, и по щекам растекаются красные пятна. Я старательно натягиваю чертову рубашку, хоть и понимаю, что тем самым причиняю немалую боль. В голову лезут нехорошие мысли, что все из-за меня, – затеял дурацкую игру, ставшую причиной ее травм. Сейчас угрызения совести ни к чему, важнее другое – оказать помощь. Одной ей не справиться.
После того как я натянул рубашку на больное плечо, задача становится проще. Слоан поворачивается и сама без особых усилий просовывает вторую руку в рукав. Усевшись перед ней на корточки, я принимаюсь застегивать пуговицы.
– Спасибо, – шепчет она, прерывисто дыша. Под тонкой пленкой пота на щеках горит румянец. – Рука совсем не слушается.
– Ты молодец, – говорю я.
Продевая очередную пуговицу в отверстие, я задеваю кожу возле пупка. Не нарочно, разумеется, но раскаяния не испытываю, особенно когда чувствую бегущую под пальцами волну мурашек. Подняв голову, я замечаю, что Слоан неотрывно смотрит на меня. Я невольно перевожу взгляд ей на горло: там колотится нитка пульса. Медленно берусь за третью пуговицу, позабыв, что с ней надо делать: желание прикоснуться к женской коже и ощутить губами ее вкус затмевает все прочие мысли, укрывая их дымкой похоти. В штанах заметно тяжелеет. Я обвожу взглядом ключицы и упираюсь в холмик груди, которая вздымается от частого дыхания. Рубашка распахнута, и грудь прикрывает лишь испачканный белый лифчик.
Я замираю: мир съеживается до крохотной точки – женского соска.
С торчащей из него сережкой.
Вокруг твердого бугорка отчетливо виден контур в виде сердечка с крошечными шариками по обе стороны.
В нашу первую встречу сережки не было. Это я знаю точно. Знаю, потому что, начиная с той секунды, как Слоан вышла из ванной в доме Альберта Бриско, в мозгах у меня настойчиво билась мысль о том, что у нее торчат соски.
Я практически так и замираю с поднятыми руками, начисто потеряв дар речи. Вижу перед собой только крохотное сердечко. Во рту пересыхает, а член твердеет пуще камня.
Чары разрушает неожиданный щелчок – Слоан открывает дужки солнечных очков.
– На что уставился, красавчик? – ехидно спрашивает она.
Какие у нее губы… И ямочка… И улыбка…
Слоан надевает очки, подмигнув перед тем, как спрятать зеленые глаза за зеркальными линзами, затем выбирается из машины, дерзким и соблазнительным жестом одергивает рубашку, прикрывая бюстгальтер, и шагает в сторону заправки.
Черт возьми!
Как же мне не терпится отомстить ей за все издевки!
