в них не было тоста, был холодный расчет, приправленный легкой театральностью.
– За... взаимопонимание? – произнесла она, чуть склонив голову. Вопрос звучал как утверждение. Как приказ.
Гриша взял тяжелый квешин. Вино пахло дубом и влажной землей. Слишком сладко. Слишком... окончательно. Он почувствовал вес камней за стенами, вес плана, вес этого жареного зверька, смотрящего на него пустыми глазницами.
– Эм... Да, – выдавил он, поднимая кубок. Стекло было холодным. Его собственное отражение в темной поверхности вина казалось чужим и пойманным в ловушку.
Пир катился по наклонной, увлекаемый потоком дешевого откровения и дорогого вина.
Они говорили громко, перебивая друг друга, из редко смеялись, в основном безрадостно.
Оба нашли общий язык в терпкой горечи: подчиненных-идиотов, судьбы-шлюхи, и мире что их окружал – сплошной заговор тупиц и недоброжелателей.
Гриша вставлял реплики между мощными укусами жареного мяса, жевал, глотал, набивал брюхо, словно топку, одновременно пытаясь просчитать следующий ход.
Кайра парировала легко, ее осторожность была эластичной, как доспех под плащом. Как ни старался, как ни кренился в разговоре, пытаясь вытянуть хоть крупицу стоящей информации – все соскальзывало с ее отполированной светским ядом брони.
Тело его медленно превращалось в свинец. Кости налились тяжестью, мысли заплывали жиром. И это дивило больше всего. «В этом вине – от силы шесть градусов, как в детском пунше... Тут что-то не так...»
Он поднял тяжелые веки. Кайра сидела напротив – румяная, оживленная, глаза блестели с неприличным задором. Рассказывала что-то, жестикулируя изящно.
И ее взгляд... Гриша уловил его траекторию. Он скользил не по его лицу, а чуть ниже грудины, к солнечному сплетению, будто искал слабину в броне, моральной броне.
«Вот сука. Подсыпала что-то. Хотя... глядя на нее – она пила с ним наравне, возможно даже больше. А по ее румянцу противоядия явно не принимала. «Значит, играет ва-банк? Или у нее иммунитет?»
Он уже почти не видел ее лица. Оно расплывалось, как в душном мареве. В фокусе держался только доспех – стальные чешуйки на корсаже, холодный, отполированный блеск в свете огня, и тайно которую так хотелось разгадать – что же под ним.
«Низзя... Шайя меня живьем на анатомический стол приколотит за такое...» – мысль ползла тягуче, как патока. «Но так хочется...» Жар разливался изнутри, туманя рациональность, подталкивая к пропасти.
Кайра тем временем взяла кувшин, начала разливать остатки рубиновой отравы по бокалам. Когда он попытался встать из-за этого, буквально на секунду – она замешкалась.
Бокал выскользнул из ее пальцев, упал на каменный пол с негромким, но отчетливым плюхом!
Гриша среагировал на автомате. Инстинкт – поднять, схватить. Рванулся вниз. Она – одновременно с ним, как в отрепетированном дуэте.
Их руки встретились над осколками и темной лужей вина. Ее пальцы – неожиданно сильные, цепкие – впились в его запястье. Гриша попытался дернуть руку назад – стальная хватка сжалась, не хуже гидравлического пресса. «Больно».
Он поднял голову. Над ним, в полуметре, было ее лицо. Улыбка. Не теплая, не пьяная. Острая. Победная. Лезвие, обернутое в бархат. Эта улыбка не оставляла шансов на отступление.
…
Дым и гул пьяного веселья висели в «Свинцовом Котле» плотной, липкой пеленой. Угловой столик тонул в полумраке, островок относительной тишины в бушующем море стонов, песен и звонких ударов кружек о дерево.
За ним, прижавшись спиной к прохладной каменной стене, сидел человек. Невзрачный. Серый плащ сливался с тенями, лицо – обычное, мгновенно теряющееся в толпе. Он не пил – лишь изредка подносил к губам почти полную кружку темного эля, делая вид.
Настоящая влага стекала по стенам подвального заведения конденсатом, смешивалась с лужами пива и чем-то кисловатым на полу, где уже храпели несколько постояльцев, пуская пузыри в лужицах собственных отходов.
Его никто не трогал. Бродячий пес, забившийся под стол, вызывал больше интереса. Он был этому безмерно рад. Попытка улыбчивой официантки с налитыми кровью глазами завязать беседу была пресечена одним ледяным, пустым взглядом.
Она отшатнулась, как от внезапного сквозняка. Он просто ждал. Время текло густо, как деготь.
Ближе к двум, когда веселье начало перерастать в отупевшую агрессию или сон, к столику подсел еще один.
Почти близнец по невыразительности. Плащ чуть другого оттенка серого, но такой же потертый.
Гость заказал пиво – дешевое и мутное. Не выдавая себя ни звуком. Только когда кружка была поставлена перед ним, новоприбывший скользнул взглядом по лицу ожидавшего. Глаза, казалось бы, столь же тусклые, на миг вспыхнули холодной искрой узнавания.
– Рад тебя видеть, – голос был низким, едва различимым под грохочущий хор пьяниц. Сухим, как шелест пергамента. Первый чуть наклонил голову.
– Чего так долго?»
– Извини. Хвост был... очень назойлив. – Второй сделал глоток. Поставил кружку с излишней аккуратностью. – Пришлось скинуть.
– Надеюсь, без свидетелей. – Вопрос, прозвучавший как констатация.Уголок губ второго дрогнул в подобии улыбке.
– Обижаешь. Я был тише воды. – Вокруг ревела толпа, но между ними повисла напряженная тишина. Первый наклонился чуть ближе, его дыхание едва коснулось стола.– Теперь к делу. Посылка... дошла. К адресату?
– В полном объеме. – Слова отчеканены, без лишних слогов ответил второй.Во взгляде второго мелькнуло что-то хищное, удовлетворенное. – Уже завтра. Можем начинать.
– Превосходно. – Первый впервые за вечер коснулся своей кружки пальцами. – К нашей удаче... часть «Щитов» покинула столицу. Стрижи улетели на юг.
– Так выпьем же за это. – Второй поднял свою кружку выше. Не празднично. Скорее, ритуально. Первый не ответил, просто поднял свою.
Его движения были экономны, без нервной дрожи, но и без энтузиазма. Две кружки из грубого дерева встретились в воздухе с глухим звуком.
Не звон бокалов, а удар дубинки по бочке. Пиво – то самое «жидкое золото» нищих и заговорщиков – плеснулось через края, смешалось с грязью на столешнице.
Начало чего-то нового. Для королевства, и не только для него, но для них – уж точно.
Глава 14
Глава: 14
Кайра открыла глаза. Непривычная легкость в теле заставила ее на мгновение замереть. Казалось, мышцы, натянутые как струны вечно работающего артиста, впервые отпустили боль.
Физически – почти блаженство. Душевно – шторм размером с пол континента. Разум, напротив, уже метался, как загнанный зверь, раскладывая по полочкам тревоги, просчитывая риски, оправдывая то, что уже было сделано в
