тайно поклонялись Живе, Силе Жизни, хоть молитвы не творили и поклоны не клали.
Так и жили два века, изредка роднясь или выменивая друг у друга тайные рецепты и старые пергаменты. Хотя куда чаще — днём похваляясь друг перед другом успехами, а ночью суя здоровенные орясины в соседские торговые дела.
И вот, в конце века XVII, случилось страшное.
Выбрался ради очередного паскудства из своих мрачных чащоб и мёртвых трясин мелкий божок — Хозяин Мещёрских болот, Горь-Топень, именуемый также Гниль-Шепотун, Повелитель гадов болотных и неясытей. Телом Горь-Топень как преогромный дубовый топляк, голова же неясыти великой, а руки-ноги — хвосты да тела гадюк, толщиной с бревно сосновое. Так люди бают, да кто ж видел? Кто видел, поди, никому и не расскажет.
Каков бы ни был ужасен обликом Горь-Топень, а средь богов он наимладший, далече хода ему из Мещёры нету. Людишек у него мало, да и те худые, на топях да мшарах прокормиться нелегко. Иные из обитателей тех мест пропадают бесследно, что-то творит с ними Топень, и явно недоброе.
А люди всё ж нужны богам, как без людишек-то? Не самим же в человеческом мире делами промышлять, а на создание тени божественной, иначе аватарусом именуемой, не у всякого младшего бога силы и умения достаёт. Приходится людишками-холопами пробавляться, тем или иным путём закабалёнными.
Вот и задумал аспид трясинный коварное: подкинул через насланные сны сыну Старшего мастера Бранковичей мысль яркую, и такую же — сыну Старшего мастера Гдовичей. Самые они талантливые были в своих родах в то время, творили такое, что родичи ахали, а иные втихомолку и зубами скрежетали. Неделя минула и выдумал Марко Бранкович особый настой, да рисунок хитрый, со словами, как настой сей применять. Такое же сотворил и Данила Гдович, в тот же день.
Испробовали Данила и Марко настои на себе и возрадовались — силу такую в себе почувствовали, что и не описать. И ум прояснился, будто испили слезы кристальной самой Живы. Длилось сие ровно один день, потом прошло.
Испробовали ещё раз. Три дня мудрости и могучести.
И ещё. Неделя.
Задумались мастера, а также их отцы и матери. Тайно думали, внутри рода, только старшими родовичами. По всем магическим законам выходило, что следующая порция дала бы силу и разум на месяц, затем на год, ещё — на тридцать и три года, а последняя — на всю жизнь, сколько ни выйдет.
Почти как дары божьи и магические, стратами прозываемые, только те силу человеческую да разумность увеличивают в чём-то одном, а настой волшебный — во всём. Ну, почти. Мужская сила прежней оставалась.
И всё бы радоваться Гдовичам и Бранковичам, но утаить возросшую силу от царя да бояр его — не выйдет. Как и от других Родов чародеейных, Орденов жреческих, Погонщиков стай да Архимагусов величайших.
Ну, а кто есть Бранковичи да Гдовичи в сравнении с родом Гедиминовичей или Архимагусом Мухоногом, Аристотелем прозываемым? Пыль на сапогах, даже волшебный отвар не поможет, хоть напои им всех родовичей, вплоть до псов-пустобрёхов дворовых.
Узнает кто, и закончится Род Гдовичей, — так мыслили Гдовичи.
Пронюхает кто, и прекратится род Бранковичей, — так думали Бранковичи.
Тайно надо продавать, в дальние земли, да через восьмые руки, — решили оба рода. И руки те тоже должны быть чужие, чтобы в случае беды не жаль и отрубить было. Ну, а потом, когда настои по землям разойдутся, диковинкой быть перестанут, можно и самим силу и мудрость через них получить.
Горь-Топень же веселился в своей берлоге. Задумка удалась! Трясина шла пузырями, звери бежали в ужасе, птицы падали замертво.
Горь-Топень хохотал.
Была у настоя особенность, каковую не распознали мастера людские. Да и шутка ли? проявлялась она не сразу. Кто выпьет семь настоев — велик станет и могуч, как лучший из воинов и умнейший из мудрецов. Ну, почти, ведь никакие настои опыт и мудрость не дают, скорее уж отнимают. Но главное в ином: потомки семижды испившего настой, — нет, не дети и даже не внуки, — но правнуки и колена поздние — обретут склонность к трясинной магии Горь-Топеня и дадут ему живой энергии струйку малую. Поделятся помимо воли жизнью своей с Хозяином Мещёры, а по смерти — войдут в божественный домен его, и там уж аспид подколодный выжмет душу их досуха.
Обретёт Горь-Топень невольных последователей во всех землях и весях, и те помогут младшему божеству стать одним из старших.
Рода же Гдовичей да Бранковичей, как только настой распространится по землям дальним да ближним, под корень вывести надо. Так решил Горь-Топень и снова возрадовался хитроумию своему. Не найдут Старшие боги, откуда напасть взялась, а потом и поздно будет, встанет Горь-Топень вровень с ними и место своё удержит.
Одного не учёл Горь-Топень: есть на свете богиня судьбы.
И женщины тоже есть.»
Фрагмент рукописного свитканайденного на пепелище крепостиАрхимага Грегана Отварённого.Предположительно, из личного архива.
(Почерк архимага подтверждён.Ориентировочно начало XIX в.)
ГЛАВА 9. Замороженный волк, яблоки-гриль и боги на развес
Автобус надвигался визжа тормозами.
А Егор не мог сдвинуться с места, всё внутри заледенело. Под руками ощущался асфальт и что-то тёплое и живое. Живое шевелилось и сдавленно ругалось. Ещё, другое живое, мычало и вяло трепыхалось. Схватив одно живое и другое живое, больно шкрябнув по асфальту коленями, Егор метнул лом в сторону и кубарем выкатился с проезжей части на тротуар. Вместе с ним кубарем катилось и живое.
Не останавливаясь, рванулся вперед, к спасительной зелени, траве и кустам, споткнулся и завалился через невысокую металлическую оградку. С одной стороны оказался Егор, с другой — живое и живое. Локти болезненно хрястнули. Егор болезненно крякнул.
— Отпусти, — зло прошипело живое.
— М-м-м… — равнодушно промычало другое живое.
Егор разжал сведённые болью пальцы. За заборчиком что-то мягко шмякнулось и охнуло.
Похожий на старый потрёпанный ПАЗик автобус остановился. Распахнулась дверь, выскочил водитель и заорал:
— …! …!! …!!!
Конечно, кричал он внятное и даже на знакомом языке, но слух Егора на время отключился, спасая от слов, которые хорошим мальчикам знать не следует. Да и хулиганам, пожалуй, не всем.
Шоферюга продолжал разоряться:
— …ала! …емой! Греби…!!
Пассажиры полуПАЗика согласно гомонили.
Сквозь шум прорвался звонкий девчачий голос:
— …грацкий кребудень!
А вот это было ново, незнакомо и потому интересно. Притворившийся мёртвым Егор приоткрыл один глаз, чтобы было лучше слышно. Увы, простучали шаги по ступенькам, дверь захлопнулась и кашляющая
