журнале»[70].
Пирогов не забывал, что одной из главных целей его командировки являлась необходимость доказать безопасность наркоза при проведении операций. Тогда, отправляясь в командировку, он успел сделать несколько докладов и написать ряд статей в пользу наркоза, а 30 мая 1847 г. – за неделю до отъезда – он сделал «последний выстрел», направляя в медицинский совет Министерства внутренних дел свое исследование о действии эфирных паров. Теперь, по приезде в Петербург, Пирогов помещает в «Военно-медицинском журнале» предварительный отчет о своей командировке: «Отчет о хирургических пособиях, оказанных раненым во время осады и занятия укрепления Салты»[71].
Окончательно обработав полученные данные, Пирогов опубликовал их в виде отдельных статей в «Военно-медицинском журнале» и, наконец, в 1849 г. издал обстоятельную монографию: «Отчет о путешествии по Кавказу». Этот труд, блестящий в художественном и научном отношении, навсегда останется шедевром военно-полевой медицины.
После выхода в свет «Отчета о путешествии по Кавказу» в ряде журналов, в том числе в таких известных, как «Современник» и «Отечественные записки», были напечатаны восторженные отзывы об этой работе. В «Современнике», основанном еще А. С. Пушкиным, а в эти годы возглавляемом Н. А. Некрасовым и И. Н. Панаевым, подробно освещалось содержание труда Н. И. Пирогова. Там были такие строки: «Книга г. Пирогова написана так легко и занимательно, что самые сухие медицинские вопросы представляются в ней под увлекательной формой, доступной всякому образованному человеку. Поэтому мы считаем долгом обратить на нее внимание тех наших читателей, которые не принадлежат к медицинской публике. Последняя уже и без нашей рекомендации прочла от доски до доски любопытный труд гениального профессора»[72].
«Современнику» вторили «Отечественные записки» А. А. Краевского: «Немногие из ученых владеют искусством выражаться так, чтобы сочинения их, при специальности содержания, были доступны всем образованным читателям, увлекая ум и заставляя любить науку». И далее говорилось, что «Кавказская экспедиция 1847 года останется навсегда памятною в летописях науки тем, что окончательно доказала возможность и почти необходимость анестезирования на поле боя»[73].
Борьба Н. И. Пирогова за возможность проведения операций под наркозом завершилась его очередной и полной победой. Не успел он вернуться в Петербург, как 27 ноября 1847 г. министр внутренних дел отменяет циркуляр от 15 марта 1847 г., запрещающий проводить операции под эфирным наркозом, и разрешает применять его всем врачам[74].
* * *
Довольный результатами своей успешной поездки на Кавказ, находясь в состоянии душевного подъема, Пирогов тотчас по приезде в Петербург поспешил явиться на аудиенцию к военному министру князю Александру Николаевичу Чернышеву и был незамедлительно принят.
Пирогов собирался представить ему свои новые соображения, основанные на свежем военно-медицинском опыте и имеющие большое значение для улучшения медицинской помощи в действующих войсках. Однако в его отсутствие в русской армии, во все времена часто меняющей свою воинскую форму, произошли очередные изменения военных мундиров. Пирогов, вдохновленный блестящими результатами экспедиции на Кавказ, наполненный – нет, скорее переполненный – свежими мыслями и идеями, не учел этого. Он явился на прием к военному министру, и не только министру николаевской эпохи, но и личному другу императора, который предельно ревниво относился к любым нарушениям внешней формы, в недостаточно опрятном мундире старой формы. Министр, раздраженный такой неучтивостью профессора, не стал слушать его отчета и планов усовершенствования военно-медицинской службы, а отправил его к попечителю академии генералу Н. Н. Анненкову. Здесь Пирогов выслушал резкий выговор насчет небрежности его мундира. «Я был так рассержен, что со мною приключился истерический припадок со слезами и рыданиями», – пишет Николай Иванович в одном из писем баронессе Э. Ф. Раден, другу и помощнице великой княгини Елены Павловны.
Недоброжелатели Пирогова (а у талантливых и успешных людей их всегда бывает много) подхватили весть о выговоре и злорадно распространили ее по городу. Как только эта история дошла до Елены Павловны, она вызвала Николая Ивановича, с которым была знакома, к себе. С Пироговым, который все еще не мог отойти от незаслуженной обиды, во время приема у Великой княгини вновь случился нервный припадок. Он решил подать в отставку, проститься с академией и, быть может, с Россией и уехать в Германию. Однако княгиня, обладающая удивительным тактом, смогла успокоить его, вернуть ему бодрость духа. Она напомнила Николаю Ивановичу о его больших достижениях, которые уже принесли славу русской медицине и принесут, она в этом не сомневалась, в будущем. Княгиня с большим вниманием, вникая во все подробности, слушала его рассказ об успешной работе на Кавказе. Таким образом, Елена Павловна, возможно, сохранила Пирогова для России.
Эти события произошли в самом конце декабря 1847 г., а в начале 1848 г. разыгралась булгаринская история, которая нанесла Пирогову очередные и очень глубокие оскорбления и моральные травмы, после которых он серьезно намеревался подать в отставку и уйти из академии. На этой истории и ее участниках, составивших конфликтный треугольник, стоит подробно остановиться.
Конфликтный треугольник
В начале 1840-х годов в академии сложилась любопытная ситуация, связанная с возникновением партийной борьбы, разделившей Конференцию на два конфликтующих между собой лагеря. Довольно однородный контингент Конференции в предшествовавшие годы, состоявший почти исключительно из русских людей и воспитанников академии, изменился в результате вступления в нее нескольких видных, уже создавших себе имя представителей науки из различных университетов.
В конце 1840-х годов эта и без того напряженная обстановка достигла наибольшего накала, особенно в период выборов, при занятии тех или иных вакантных должностей. Вокруг Ученого секретаря Конференции Э. И. Эйхвальда и Н. И. Пирогова сгруппировались профессора К. М. Бэр, К. К. Зейдлиц, О. И. Мяновский, А. П. Загорский (сын анатома П. А. Загорского) – они составляли т. н. немецкую партию. В русскую партию входили Президент академии И. Б. Шлегель, профессора П. А. Дубовицкий, Х. Х. Саломон, А. П. Нелюбин, С. Я. Нечаев и др. [109].
Противоречия в Конференции академии разгорелись и достигли своего максимума в 1848 г., при выборах на кафедру частной патологии (предшественницы кафедры факультетской терапии) экстраординарного профессора П. Д. Шипулинского и переводе его в более высокое звание ординарного профессора. Еще раньше, в 1846 г., когда кафедру оставил профессор К. К. Зейдлиц (письмом которого был приглашен в академию Н. И. Пирогов), Шипулинский уже претендовал на эту должность. Однако он был забаллотирован, и в 1846–1848 гг. обязанности руководителя кафедры временно исполнял профессор Н. Ф. Здекауэр. Все это время Шипулинский как из рога изобилия сыпал разными заявлениями, жалобами и прошениями на высочайшее имя, пытаясь запугать Конференцию и оказать на нее давление извне [110].
Находя такой образ действий Шипулинского некорректным, ряд профессоров, и прежде всего Пирогов, были противниками выдвижения Шипулинского на должность руководителя кафедры. Когда же в конце 1847 г. и в начале 1848 г. началась избирательная кампания, в «Северной пчеле», редактором которой был известный журналист Фаддей Булгарин, появились неумеренно хвалебные сообщения об изобретениях профессора Шипулинского. Пирогов вместе с профессорами, разделявшими его
