точку зрения, высказал в резкой форме мнение, что они внушены самим Шипулинским. Тогда в очередном фельетоне, который был зачитан на заседании Конференции, появились выпады уже против профессоров академии. Они сравнивались ни много ни мало с одалисками из гарема, по склонности их, по мнению Булгарина, к интригам.
Вдохновленный вниманием Конференции к его фельетонам, Булгарин пошел дальше и послал в Конференцию письмо, написанное с развязной фамильярностью. В своем письме он берет под защиту все того же экстраординарного профессора Шипулинского и одновременно задевает честь Пирогова. Это письмо было также зачитано на заседании Конференции ее Ученым секретарем. Впоследствии президент академии И. Б. Шлегель получил за это «замечание» от попечителя академии Н. Н. Анненкова и указание на необходимость сохранения тайны заседаний Конференции академии.
«Слухом земля полнится, – так начинает свое послание Булгарин, – дошли до меня слухи, будто бы профессор Пирогов… обвинял профессора Шипулинского в самохвальстве и шарлатанстве». «Если бы эта клевета касалась меня одного, – благородно заявляет Булгарин, – то я, зная г. Пирогова с разных сторон, не обратил бы ни малейшего внимания на его слова, но так как он возводит клевету на человека, мною и всеми уважаемого (Шипулинского. – А.К.), то я, как редактор газеты, удостоенной… величайшего внимания государя императора, как литератор, взысканный монаршей милостью… которую нельзя иначе приобрести, как правдою, прошу гг. членов Конференции обратить внимание на нижеследующее». Далее Булгарин заявляет, что Шипулинский «никогда не просил его, чтобы извещать публику о своих ученых трудах, а тем паче, чтобы хвалить и прославлять». Попутно Булгарин делает многочисленные выпады против Пирогова, сообщая, где и как его также хвалили, а «в журнале “Библиотека для чтения” напечатали такие похвалы Пирогову, которой не удосуживался ни один медик, ни один хирург и ни один анатом в мире!».
Заканчивает письмо Булгарин обычными своими тирадами о правдолюбии и приверженности к истине. «Руководствуясь всегда и во всем правдою, – пишет Булгарин, – я почел своей обязанностью довести до сведения гг. членов Конференции, что предположения профессора Пирогова, будто бы профессор Шипулинский напрашивался на похвалы в “Северной пчеле”, – ложные и оскорбительные для чести моей и для чести Шипулинского. Dixi ex animan meatum salvavi! (Я сказал и облегчил душу!)» [111].
Развязное начало письма и заключительное латинское изречение – все это придавало письму Булгарина какую-то фамильярность и дурной тон, не говоря уже о крайне оскорбительных выражениях и намеках по адресу Пирогова. Письмо Булгарина по существу и по форме носило крайне оскорбительный для Конференции характер.
Здесь следует обратиться к личности журналиста, поддержавшего Шипулинского. Фаддей Венедиктович Булгарин был знаменитым журналистом и фельетонистом XIX века, отличавшимся при этом крайней беспринципностью. Булгарин был редактором популярной в то время газеты «Северная пчела» и имел связи с пресловутым III отделением, где пользовался особым покровительством шефа жандармского корпуса графа А. Х. Бенкендорфа и его заместителя Л. В. Дубельта. С Дубельтом, руководителем политического сыска, у Фаддея Булгарина были такие близкие отношения, что его называли Фаддеем Дубельтовичем, что ему очень нравилось. Биография Булгарина вообще очень любопытна[75].
По приказанию военного министра, которым был в то время князь А. Н. Чернышев, всегда уважительно относившийся к академии и к ее профессуре, попечитель академии Н. Н. Анненков имел личное объяснение с Булгариным. Результатом этого явилось извинительное письмо журналиста на имя Анненкова, препровожденное затем президенту академии Шлегелю.
Еще раньше, когда Пирогов работал в Дерпте, он был знаком с Булгариным. Там, под Дерптом, Булгарин имел свою мызу (дачу), на которой часто жил и бывал в гостях в различных домах университетского города. Бывал он и у профессора Мойера. «Булгарин, – пишет в своих воспоминаниях Николай Иванович, – всегда старался поразить новых людей своей развязностью, походившей на наглость. Во время ярмарки, которая устраивалась ежегодно в Дерпте, он ходил по лавкам заезжих петербургских и московских купцов, а когда они не уступали ему в цене, то грозил им во всеуслышание, что разругает неуступчивых купцов в “Северной пчеле”» [112].
В Дерпте Булгарину был преподнесен и поучительный урок студентами университета, заставивший его принести извинения[76].
Особую известность получили конфликты и оскорбления, наносимые Булгариным современным ему литераторам. Они также не оставались в долгу.
И вот такой человек, каким был Булгарин – наделенный литературным талантом и, к сожалению, абсолютной беспринципностью, не имевшей ни дна, ни границ, – поддерживал профессора Шипулинского, шельмуя при этом великого хирурга. В этом он, безусловно, преуспел, так как имел славу «литературного матадора».
Казалось бы, извинения, принесенные письмом Булгарина, должны были закончить конфликт. Однако вскоре после объяснения с Анненковым и послания извинительного письма в академию Булгарин поместил в «Северной пчеле» (1848, № 55) новый фельетон, в котором обвиняет Пирогова ни больше ни меньше, как в плагиате, в недостаточной клинической компетентности и, наконец, все с той же наглостью объявляет его проворным резуном.
Что касается клинической компетентности Пирогова, то здесь Булгарин имел в виду его знаменитые «Анналы», которые, напротив, принесли ему глубокое уважение среди европейских хирургов. Там Пирогов открыто, перед всем врачебным миром, приводит и разбирает свои собственные ошибки. Булгарин же с издевкой замечает, что при таких хирургических учителях, каким является Пирогов, рядом с ним должны находиться знающие медики.
Неизвестным путем, а скорее по наводке «доброжелателей» (о них мы говорить не будем), Булгарин в журнале «Библиотека для чтения» (1844, Т. 63) нашел статью, знакомящую читателей с анатомическими исследованиями. Там сообщалось о сочинении Пирогова «Полный курс прикладной анатомии человеческого тела», за который тот был удостоен полной Демидовской премии. Одновременно автор этой статьи приводит и другие анатомические рисунки из других источников, в частности рисунки верхней конечности из сочинения англичанина Чарльза Белла, не ссылаясь на его авторство. Здесь Булгарин, «приверженец чистой правде», сделав массу умышленных передергиваний, указывает на заимствование Пироговым анатомических рисунков верхней конечности из чужой работы и обвиняет его в плагиате. Тут уж на защиту чести Пирогова выступил академик К. М. Бэр, который в свое время вместе с профессором Ф. Ф. Брандтом был по поручению Санкт-Петербургской академии наук рецензентом труда Пирогова. Бэр выступил с внушительной статьей в столичной газете – «Санкт-Петербургские ведомости» (1848, № 61). Там он с высоты своего положения ученого с мировым именем подробно изъяснил читающей публике всю абсурдность обвинений Пирогова в плагиате. Бэр указал, что упоминаемые рисунки из сочинения Чарльза Белла находятся отнюдь не в творении профессора Пирогова, а только в статье, помещенной ее автором в журнале «Библиотека для чтения».
Подвергаясь таким оскорбительным обвинениям, Пирогов поднял вопрос о судебном разбирательстве. Однако высокое начальство не пожелало раздувать скандал. Вместо этого в Конференцию академии было принесено предписание от ее попечителя Анненкова, в котором сообщалось, что военный
