ли это поможет, но все равно иду. Бессмысленно. Бесполезно. Ледяные капли лишь холодят кожу, но не пробираются внутрь. Туда, где они нужны больше всего.
За своими размышлениями не замечаю, как на меня начинают пялиться два медовых омута. Да, именно пялиться. Смущенно и в то же время любопытно. Смотрят сверху вниз сквозь глянцевое стекло душевой, сканируют каждый сантиметр моего тела.
Вспыхивают ярким огнем…
— Ой!
Не успеваю прикрыть стояк полотенцем, как она вылетает из ванной. Блядь! Так и знал, что стоит пойти до ванной в мастерской, а не предаваться грехопадению на глазах у Евы.
Стягиваю с вешалки халат и выбегаю из ванной. Еву нахожу на кухонном подоконнике, обнимающую себя за колени, и смотрящую в окно. Как в первые дни пребывания в моем доме. Ощущение, что не слышит меня. Моих шагов, приближение к ней. Даже когда стою близко-близко.
— Ева.
— Мать твою! — дергается она и подпрыгивает на месте. — Зачем же так пугать? У меня теперь сердце быстро стучать будет еще полдня! — возмущается она, смешно нахмурив брови. — Завтрак скоро будет готов, — кивает в сторону кастрюли на плите.
Что за обыденность? Делает вид, будто ничего не произошло. Вашу ж мать, она меня голым видела с хорошим стояком, а делает вид, что мы недавно в лото играли!
— Слушай… — пытаюсь подобрать нужные слова. Все-таки лучше разъяснить все раз и навсегда, нежели избегать друг друга с покрасневшими лицами. — То, что ты видела…
— Ой, перестань! — машет она рукой. — Так говоришь, как будто я застала тебя за мастурбацией.
А могла бы. Еще как могла. Я был близок к тому, чтобы ублажать себя, думая о тебе, был близок к тому, чтобы снова позвонить Анжеле и попросить приехать. Но в итоге выкрикиваю:
— Ева!
— А что Ева? Я знаю, что такое секс, не держи меня за маленькую и наивненькую девчонку, лады?
И снова прошибает меня золотистым взглядом. Каким-то взрослым. Словно понимает все, что скажу после.
Словно понимает, что я собирался согрешить. Снова. С мыслями о ней.
Внезапно раздается треск, заставляющий нас посмотреть в одном направлении.
— Боже, мои яйки! — Ева пулей бежит к плите, выключает огонь и подносит кастрюлю под струю воды. — Слушай, ты же любишь яйцо вкрутую?
— Ну не зна…
— Конечно любишь, ведь я его сварила, — и довольно улыбается, вынимая яйца из кастрюли на специальные подставки. — Завтрак готов, мистер художник!
Сказать, что я обескуражен — вовсе промолчать. Она легко соскочила с темы, развеяла обстановку своими гребаными яйцами, что вместо гниющих мыслей об обнаженной воспитаннице, меня распирает на смех. Над ней. Над этой непредсказуемой девчонкой. Над смешной, забавной, местами взрослой, местами совсем маленькой, а местами такой родной, что хочется прижать ее к себе и никогда не отпускать.
Эта мысль напоминает, кто передо мной…
— Ну что, готов к выставке? — интересуется она, намазывая хлеб маслом.
— Конечно. А ты?
— Что я? — распахивает свои золотистые глаза. — Не у меня выставка скоро.
— Придешь?
— Приду. Только у меня пары допоздна и лабораторную надо отработать. Но я приду, обещаю.
По хорошему счету мне не стоило звать Еву. Ведь это могло повлечь за собой много слухов, неразберихи. Пресса не спит, в любую минуту готова записать сенсацию, а Ева не особо нуждается во всеобщем внимании.
Она сама просилась на выставку, хотела быть поближе к «простым смертным». Вот и окажется, а я подготовлю к первому выходу в свет.
— Я заказал тебе платье, вечером привезут.
— Если оно будет такое же занудное, как и тетки с бабками, то приду в джинсах!
— Ева!
— Ну ладно-ладно, — снова отмахивается. — Может, даже накрашусь красиво.
— Постарайся. Для всех ты моя…
— Дочь? — спрашивает она осторожно, глядя на меня с ожиданием. А я даже не знаю, что ответить.
Когда-то я считал, что стану ее подопечным, сделаю все, что в моих силах ради улучшения ее и без того дерьмовой жизни. Однако она изменилась в моих глазах. Изменился ее образ, ее сущность. Ева мани меня. Магнитами, нитями, канатами, да чем угодно. Я не могу не думать о ней, не могу забыть, вычеркнуть.
Не могу приблизиться, но и отдалиться тоже…
Не собираюсь портить ее жизнь своим влечением. Она достойна нормального существования, а не повторением кошмара прошлого.
— Как дочь, — слетает с губ и растворяется в воздухе.
Ее ладони на мгновение замирают над несчастным яйцом, с скорлупа в ее руках хрустит, крошится на мелкие кусочки, а потом, как ни в чем не бывало продолжает чистить яйцо.
Терпеть не могу яйцо вкрутую, но съедаю. Ради нее. Чтобы не расстраивать. Потерплю как-нибудь.
— Кстати, — медовый взгляд останавливается на приоткрытой халатом груди. — Твоей телке повезёт, — и неоднозначно опускает взгляд ниже.
— Ева!
— Ну серьезно! Ты классный подкачанный мужик. От таких девчонки в интернете сутками текут.
— Ева!
— Ты чего, смущаешься?
Ни хрена я не смущаюсь, но эти темы не для твоих ушей и не для моего здравого смысла! Какого хрена ты вообще об этом заговорила?
— Ты сейчас меня убьешь, да?
— Если ты не уйдешь по-быстрому, то да!
— Все, бегу!
Она быстрым шагом отправляется к себе в комнату, но все же останавливается в проходе и говорит:
— Ты реально секси, Олежа!
Вот наглая! Не стану спрашивать, у кого она научилась. Ответ и без того ясен. Наглая девчонка!
Но все же в глубине души моя.
Глава 19. Подготовки. Разборки. Примирения
Непринужденная музыка, толпа народу, заискивающие взгляды окружающих. И любопытные. Раздражают ужасно. Вы уже поняли, о чем речь, так? Тогда не стоит объяснять.
Эта выставка превосходит предыдущую. Нет, я не об американской, где мы с Сантьяго порвали толпу. Наверное, именно по этой причине здесь собралось так много людей. Знакомых и не очень, обычных и с достатком.
