дело?
— Они увидели, как ты из машины отца выходишь, — поясняет Валера на лабораторной по физике.
— Он мне не отец.
— А кто?
Действительно? Кто он? Мог бы стать опекуном, если бы все сложилось удачно. Если бы не уехал. Но я не виню Олега в этом, ведь он много для меня сделал. Даже слишком много.
— Опекун, — отвечаю после небольшой паузы.
— Понятно.
Только вот мне ни черта не понятно. Вообще ничего. Может, Олега узнали? Он же известный художник как-никак. Только первая пара прошла на седьмом этаже, а парковка находилась далеко от окон. Максимум машину могли разглядеть, а она у Олега была бомбическая, дико дорогая.
— О! Детдомовская заговорила! — раздается позади меня пронзительный голос Лики — самой пафосной и самой противной одногруппницы из всех — пока преподаватель по физике вышла из аудитории. — Что, все-таки папик? А мы гадали, что ж это за мажор такой!
— Он не папик!
— А кто тогда? — она выгибает идеально нарисованную коричневую бровь и смотрит так, словно знает ответ наверняка. Подслушала, сука!
— Не должно тебя ебать, поняла?
— Что ты там вякнула? — воскликнула она во всю мощь своего голоса.
Эта сука сейчас получит! Нарывается же. А эти тупые девки поддакивают ей, как китайские болванчики. Небольшое уточнение: как деревянные китайские болванчики с Алиэкспресс. Парням вообще плевать, однако любопытные взгляды на нас все же устремлены.
— Тебя. Не. Должно. Ебать. Уяснила?
— Ну ясно. Я же говорила, что она подстилкой стала. Наверняка спит с ним сутки напролет, а он вон какие шмотки оплачивает! Наверняка старпер какой-то с вялым причиндалом! Скажи, а у него встает, или даже ртом не получается поднять?
Вот сука! Она не смеет говорить так про Олега! Не смеет! Что бы не было между нами, какие бы отношения не связывали нас, она не имеет права оскорблять самого важного человека в моей жизни!
Перед глазами появляется красная пелена, которая управляет мной, моей жизнью, моими действиями. А я поддаюсь ей без какого-либо угрызения совести. Позволяю ей преодолеть расстояние между мной и пафосной сукой, позволяю собрать всю силу в кулак и вмазать этой дуре по лицу. Попадаю прямо в нос. Следующий удар приходится в живот. Складывается пополам, а я продолжаю бить ее, пока меня не оттаскивают.
Сука! Стони давай! Плачь! Что хочешь делай! Но ты больше никогда не сможешь оскорбить Олега! До этого боялась, а теперь решила, что осмелела? Не получится! Я смогу за себя постоять. За себя и за близких мне людей!
— Что здесь происходит? — пронзительно возмущается физичка и смотрит на меня. — Германова, — обращается ко мне женщина, — объяснишь?
— Эта ненормальная Лику избила! — начинает ее подружка, которая держала «пострадавшую» за плечи. — Напала на нее просто так! Смотрите, у нее кровь идет!
— Германова, немедленно в деканат! Чтобы больше не приходила ко мне на пары без разрешения! Не хватало мне драк еще от таких оборва…
— Да пошли вы! — быстро хватаю рюкзак, одним взмахом скидываю туда блок и ручку, и ухожу из аудитории. Физичка что-то кричит вслед, девчонки возмущаются, а я все иду по пустому коридору. До звонка еще полчаса, последняя пара. Мне идти больше некуда, как домой.
Спускаюсь по лестнице, не жду лифт. Едет слишком долго. В холе темно, немноголюдно. Мне это на руку. Не хочу, чтобы они видели окровавленную руку. Надо смыть, но мне не хочется. Кровь смешалась. Запеклась. Отмывается трудно под струей ледяной воды.
Эта дура наверняка в деканате пожалуется. В органы опеки позвонят. Могут узнать, что я проживаю не в общежитии. Но мне плевать. Я уже совершеннолетняя, так что имею право жить где и с кем захочу.
— Ты правильно сделала, — Валера догоняет меня около выхода, как только натягиваю пальто. Мягкое. Дорогое. Напоминает Олега. Он его выбирал. — Они пошли заявление писать.
Светлые волосы парня растрепались в разные стороны, дышит часто. Бежал что ли? Зря. Мне уже на все плевать, а ты меня ни черта не успокоишь.
— Плевать, — только и отвечаю ему, замечая, как нахмурились его густые брови.
— Если хочешь, я могу попросить не продвигать это дело и…
— Все в порядке, — кладу ему руки на плечи. Успокаивающе. Чтобы не произносил лишних слов. Знаю, что его мама — наш декан, сможет закрыть на это глаза. Только мне все равно. Я ни капли не жалею о своем поступке и никогда не пожалею.
— Пойдем, провожу, — он понимающе берет мою ладонь в свою, но я быстро освобождаю ее со словами:
— Не надо, сама доеду.
На самом деле я просто хотела побыть одна. Без лишних ушей, глаз, носов. Побыть в тишине. Казалось, этой самой тишины мне должно было хватит в интернате, дома у Олега, только я снова нуждаюсь в ней, как в воздухе. В одиночестве. В отторжении от посторонних людей.
В Олеге…
Ведь он единственный, к кому можно прийти и поплакаться в жилетку. Единственный. Наверно поэтому бегу домой, сломя ноги, пытаюсь как можно быстрее оказаться в стенах, ставшими родными, услышать тишину, когда открываю дверь ключами. Когда снимаю кроссовки, забыв о пальто, бегу в мастерскую, зная, что он будет там. Он всегда там, что бы ни случилось.
Замахиваюсь рукой, чтобы открыть дверь. Без стука. Но кое-что меня останавливает. Какой-то шорох. Громкий. Периодический. И стоны. Женские. Пронзительные. Раздающиеся эхом в голове.
В маленькую щель между дверьми вижу лишь его спину. Обнаженную. Остальное загораживает стол с красками. Она двигалась вперед назад. Из раза в раз. Даже с такого дальнего расстояния видны капельки пота на его широкой спине. На чуть загорелой после поездки в США.
Так же тихо, как открыла, закрываю дверь. Отхожу на пару шагов. На десятки. Сотни. Дохожу до своей комнаты и плюхаюсь на кровать. Не боюсь, что та сломается. Насрать. Это вещь. Она не сделает хуже.
Она не оборвет душу на части, как это умеют делать люди…
Глава 17. Не моя
— О да! Да! —
