– Марлен! Что ты такое говоришь!
Выводя из сарая велосипед, я слышала, как она насвистывала.
«Ничто меня не может поразить, лишь ты»
Д. Лави
Несколько часов спустя, уже в утренних сумерках, я стояла перед дверью в квартиру и, затаив дыхание, поворачивала ключ в замке. Потом осторожно толкнула дверь, миллиметр за миллиметром. Тишина. Еще через пять минут я, босая, повторила в прихожей процедуру уже с закрыванием двери. Из комнаты отца доносилось легкое похрапывание, и я молилась, чтобы оно не прекращалось. С туфлями в руках я переждала минуту и на цыпочках направилась в свою комнату. И вдруг икнула, звук получился слишком громкий, я зажала рот и замерла. Храп не прекратился, и во мне поднялась волна благодарности к отцу. Я так растроганно заулыбалась, что сама себе показалась дурой. Я с облегчением опустилась в темноте на раскладушку в гостиной, сунула под нее обувь и сумку, разделась и забралась под одеяло, охваченная неудержимой радостью: что за ночь! Я попыталась рассмотреть время на будильнике: пять двадцать. Через час мне вставать, а сна ни в одном глазу. Я чувствовала запах Йоханна, слышала его голос, ощущала руки на своей коже. И папу через две двери.
Зеленая рубашка Йоханна замаячила, едва я подъехала к «Сёрф-кафе», и с каждым метром мой пульс учащался. Он выглядел прекрасно. Я долго пристегивала велосипед, пытаясь взять себя в руки, дорога была каждая секунда, ведь нельзя же нестись к нему, как влюбленная шестнадцатилетняя девочка. О том, что я на него запала, он пока знать не должен. Сначала нужно кое-что выяснить. Когда я направилась к нему, он поднялся навстречу.
Я повернулась на спину и вздохнула. Спать не хотелось, лучше еще раз пережить этот вечер, сцену за сценой, как в кино, камера направлена на Йоханна, все крупным планом.
Перед Йоханном стояло ведерко со льдом, в нем лежала бутылка белого вина, рядом стояла бутылка воды и четыре бокала, два еще чистых.
– Или ты хочешь чего-нибудь другого?
Я покачала головой, и он налил мне вина. Мне нравились его руки.
– И? – Он поднял бокал и ждал моей реакции.
Я оторвала взгляд от его рук и уставилась на него. В горле пересохло.
– Кристина! Все в порядке?
Ну что ему сказать? Наплевать на приличия и спросить о мышке? О его интересе к Марлен? О фальшивом бременском адресе? Или о фотографиях пансиона, которые он сделал? Он примет меня за истеричную дуру, я все испорчу. Нужно держаться с достоинством и тщательно обдумать первый вопрос. В нем должна быть заинтересованность, но без подозрительности, разумность без праздного интереса, расположение без легковерия. Мозг работал с лихорадочной быстротой, и я не сразу заметила, что он ко мне обращается:
– Кристина! Алло, вернись на землю, ты что, язык проглотила?
Я глубоко вдохнула.
– Мой папа считает тебя брачным аферистом.
Бабах! И что же в итоге выдал мой мозг? Разумность и уравновешенность, расположение и заинтересованность. Супер. И вообще это был не вопрос. Кристина Ш., мастер риторики. Я внутренне сжалась.
Йоханн пристально смотрел на меня, во взгляде читалась сначала ошеломленность, потом недоверие. У него были длинные ресницы. Таким можно позавидовать. Мне очень хотелось их потрогать. Что я только что сказала? Почему же он не реагирует? Это меня отрезвило. Глаза Йоханна блестели. Прикрыв рукой рот, он начал смеяться. Сначала тихо, потом все сильнее и сильнее, пока не затрясся всем телом. Это длилось несколько минут. Наконец он вытер слезы, нашел в карманах брюк носовой платок, тщательно высморкался, посмотрел на меня и снова засмеялся.
– Ах, Кристина, – едва выговорил он, утирая лицо. – Это великолепно!
Я не понимала, почему он смеется, и казалась себе идиоткой. Наверное, он решил, что это шутка. А если и так, то очень плохая, поэтому неожиданный приступ его веселья совершенно непонятен. Что у этого человека за чувство юмора?
– Йоханн…
– Да? – Похоже, он совсем выдохся.
– Я не шучу. Мой отец всерьез так думает. И не он один.
– Понятно… – Йоханн все не мог отдышаться. Сейчас опять начнется. – Плесни мне, пожалуйста, воды. – Он протянул мне бокал. – Значит, брачный аферист?
– Да. И что в этом смешного?
Мне пришлось подождать, пока он напьется, чтобы суметь ответить. Во всяком случае, он попытался.
– Смешно то, что я не делал тебе предложения, и я не банкрот, хотя это и является, по моему разумению, мотивом брачного афериста. Но все-таки я испытываю облегчение, поскольку уже решил, что страдаю манией преследования.
Я не понимала, о чем он говорит. По всей видимости, по мне это было заметно.
– С тех пор как я вернулся, мне все время кажется, будто меня преследуют. Когда я возвращался с пляжа, друг твоего отца, ну, тот блондин, ты знаешь…
– Калли?
– Думаю, да, он еще помогает в пивной, в общем, он ехал на велосипеде то позади меня, то рядом со мной. Но всегда на расстоянии не более метра.
– Ты не спросил, что ему нужно?
– Естественно. Я поинтересовался, не требуется ли ему помощь. Но он не ответил. А когда я остановился, поехал дальше. Насвистывая.
– А потом?
– Потом на хвост мне сел какой-то рыжий на мопеде. Этот не отставал. Когда я пошел поесть, он уселся на ограждение террасы ресторана и стал на меня пялиться. В бинокль.
Гизберт фон Майер. Агент его величества.
– А почему ты не подошел к нему и не заговорил?
Йоханн пожал плечами:
– Да зачем? Я подумал, что он просто какой-то чокнутый.
В этом объект слежки был не так уж не прав. И все же пора ему объяснить. Не хотелось бы, чтобы он всех тут считал сумасшедшими. Я подробно рассказала, что услышал на пресс-конференции Гизберт фон Майер, и об измышлениях отца. Когда я дошла до бременского приятеля Гизберта, Йоханн недоверчиво покачал головой:
– Ты могла меня просто спросить. И я объяснил бы тебе: последний год я работал в Швеции и вернулся только в середине мая. Все мои вещи хранились у тети в Кёльне, у нее я пока и обретаюсь, поскольку квартиру в Бремене снял с первого июня. Большинство вещей я уже перевез в Бремен. Управляющий должен был повесить табличку с моим именем и даже заверил меня, что уже все сделано, не знаю, почему ее до сих пор нет.
– Так ты в Нордерней приехал из Кёльна?
– Ну да, почему ты спрашиваешь?
Вот и объяснение его словам про ночь, проведенную в дороге.
– Просто так.
Я услышала шум в прихожей. Шаги приблизились к гостиной, я закрыла глаза и притворилась спящей. Шаги прошелестели мимо двери в сторону ванной, зашумела вода, шаги возвратились, папа тихо кашлянул, и снова наступила тишина. Я повернулась на живот, уткнулась носом в сгиб руки, с наслаждением вдыхая аромат туалетной воды Йоханна.
Я хотела спросить Йоханна про мышку, но не осмелилась.
– А почему ты решил провести отпуск на Нордернее?
Йоханн замялся, прежде чем ответить:
– Чтобы… расслабиться. Я как раз вернулся из Швеции, организовал переезд, обустроил офис… и прочее, и прочее. Немного устал и хотел покоя. На Нордернее еще можно было забронировать номер.
– И ты ни с кем здесь не знаком?
– Знаком… с тобой.
– Я имею в виду до приезда.
Он улыбнулся мне такой обворожительной улыбкой, что закружилась голова.
– Нет. И честно сказать, мне не нужны новые знакомства. Я хочу отдохнуть, время от времени умыкая тебя от твоей шайки. И мне это очень нравится.
Я надеялась, что моя рука, которую он держал, не вспотела.
Было уже почти шесть утра. Оставалось еще полчаса на мое кино про Йоханна, прежде чем зазвонит будильник. Веки потяжелели, на меня постепенно наваливалась усталость. Я вызвала в памяти лицо Йоханна, засыпать не имело смысла.
Наконец мы ушли из «Сёрф-кафе» и побрели вдоль берега к «Белой дюне». Стояла теплая ночь, луна по-блескивала в воде, слышался лишь шум волн. Бывают моменты, о которых не смеешь и мечтать. И хочется, чтобы они никогда не кончались. Потом мы сидели рядом в плетеном кресле, смотрели на море и рассказывали друг другу о своем детстве, о желаниях и надеждах. И целовались в минуты задумчивости…
Будильник вырвал меня из теплой нежности, сон оказался сильнее влюбленности. Видимо, дает о себе знать возраст. Я не сразу нашарила кнопку, от резких звуков заболело в ушах.
– Боже мой! – Голос отца перекрыл будильник, точным ударом он заставил его замолчать. – Ты что, умерла? Или парализована? Он орет уже десять минут.
Папа в пижаме стоял возле моей кровати и смотрел на меня сверху вниз.
– Ведь я же просил, не засиживайся. Во сколько ты пришла?
Я сунула голову под подушку и пробормотала что-то вроде: «Часов нет…»
– Почему? Где твои часы? Скажи еще, что ты их потеряла. А я подарил их тебе на тридцатилетие, и они дорогие.
– Это было пятнадцать лет назад.
– И что? Теперь это уже антиквариат и стоимость только возросла. Когда ты их видела в последний раз?
