трава и деревья. Саша старалась продышаться, выдохнуть из себя скребущее, копошащееся чувство, будто на ней потанцевали блестящие Антоновы туфли, потом выпнули в администрацию, где ее вертели жирными пальцами южноветровские чиновники, смеялись и трогали, брызгали в нее слюной, пока не выкинули в урну.
– Саш, ты чего так распсиховалась? – сказал Игорь. – Давай позвоним Антону и все обсудим, извинимся, я думаю, договориться всегда можно.
Саша развернулась и подшагнула к Игорю.
– Ты, что ли, пойдешь договариваться?
– Я могу попробовать, но лучше, наверное, вместе всем прийти и…
– Зайдешь в администрацию и скажешь, что ты псих?
– Саш, не надо, – сказала Даша.
– А как надо, если он себя ведет как идиот? – Саша снова повернулась к Игорю. – С чего ты вообще взял, что можешь решить хоть одну проблему в этой жизни?
– Остановись, пожалуйста, – сказала Даша.
– Ты же взрослый мужик, а живешь с мамой и тусуешься в детсадовских кружках.
Все бирюзовое и спокойное выпарилось из Саши, а пустота, которая всегда и была на месте бирюзового у нее внутри, сжалась в черную дыру. Саша видела, как разбивает стекла в пристройке, поджигает уродливые пациентские рисунки, трясет Игоря за плечи и орет ему в лицо. Она не сразу заметила, как все, кроме Жени и Астронома, нависшего над очередной газетной статьей про космос, вышли из студии. До нее не сразу долетел Дашин голос, пославший ее матом. Когда насилие в Сашиной голове улеглось, когда прошло достаточно времени, чтобы ушедшие авторы «Ветрянки» отошли достаточно далеко от пристройки, Саша вышла наружу и села на лавочку. Она вспомнила, как в их первый день с такой же лавочки, стоящей у другого корпуса, наблюдала за бабочкой под названием голубянка красивая.
Вдруг стало очень тихо. Было слышно, как в главном корпусе воет хор. Как бабочки раскачивают клумбовые листья. Как пижамный пациент задел тяпкой бордюр. Саша расплескала черноту и снова стала пустой. Положила руки на колени, а сверху голову. Она была тонкой, как салфетка, бессильной. Прошло десять или пятнадцать минут, ничего не менялось. Вышел из пристройки Женя и сел рядом. Подошел Леша, тот самый Леша, руководящий изостудией. За спиной – большой черный рюкзак, почти походный.
– Что у вас случилось?
Женя положил голову Саше на плечо. Саша взяла его ладонь в свою и прислонилась щекой к Жениной макушке. Ее пустота начала нагреваться. Саша вспомнила, что так же они сидели в детстве, когда ненавидели свое детство, когда мечтали скорее из него вылезти, когда собирались найти пещеру в Остапке и поселиться там, попрощаться с матерью, школой, панелькой и всем остальным, что ежедневно отрывало от них куски.
– Как я понимаю, случилось что-то плохое, – сказал Леша. – Я видел, все ваши разбежались.
– Радио навсегда прикрыло нашу рубрику, – сказала Саша.
– Почему?
– Администрации не понравился наш опрос.
Леша сел на корточки перед Сашей, будто она была разнывшимся ребенком или испуганной собакой, и заглянул в лицо.
– Ну и хорошо. Могли бы прикрыть за то, что администрации не нравитесь вы сами. А так хотя бы без последствий.
Саша не совсем поняла, что имел в виду Леша, ее мозг высох и увяз в эмоциях. Леша посмотрел в Сашу, Саша – в Лешу. Они увидели друг друга и как будто наконец познакомились. Леша снял лямку рюкзака, перебросил его вперед, достал из рюкзака яблоко и поднес Саше. Саша взяла яблоко и откусила от него сразу треть, стала жевать-перемалывать, сок вытекал из губных уголков. Когда Саша сгрызла яблочную сердцевину, всю, не оставив ни косточки, ни кусочка мякоти, а затем выбросила хвостик куда-то вбок, из пристройки вышел Астроном и подсел к Саше. Достал новую космическую книжицу и вдруг, совсем неуместно, так, будто ничего не было или он перенесся в сегодня из позавчерашнего дня, сказал:
– Саш, а мы про Луну запишем?
– С ума сошел?
Саша ответила устало, дежурно, не понимая, что произнесла обидное. Астроном ссутулился.
– Прости, – сказала она. – Я просто думаю, что тебе мало Луны. Сделай свою Вселенную. То есть ее модель. А потом мы запишем про нее много историй.
Саша не улыбнулась Астроному. И Леше не улыбнулась. Взяла Женину руку, и они пошли к выходу, прорезали собой отцветший сад и скрылись в нем. Они шли рядом, не Саша впереди Жени, не Женя позади Саши, а рука в руке, как брат и сестра, которые могли драться из-за игрушек, дружить с разными ребятами во дворе, ревновать друг друга к родителям, но которые всегда оставались вдвоем, на равных, если весь мир воевал против них.
В тот же день к Якову Леонидовичу Джумберу пришел пациент, имя которого он никак не мог запомнить. Вряд ли кто-то вообще знал его имя, кроме лечащего врача. Пациент был дезориентирован, возможно, близок к эмоциональному взрыву, он явно нуждался в поддержке. Из его рассказа Джумбер понял: отношения с «Южными волнами» прекращены, деятельность «Ветрянки» приостановлена, но хуже всего, что главный редактор обидела одного из участников и рассорилась со всей командой. Как только пациент ушел, Джумбер принялся за свою обычную, бумажно-чернильную работу. Он отвлекся, только когда в кабинет вползла жабистая секретарша и спросила, что случилось.
– Главред немного вышла из себя, так что «Ветрянка» в ближайшие несколько дней не будет собираться, – Джумбер улыбнулся, обычно, по-докторски.
– Главред из наших, что ли?
– Не из наших, это характер.
– И где нам взять пятнадцатый кружок?
– Вписывайте «Ветрянку», все будет нормально, Лилечка.
Буквы «л» проскользнули лодочкой и закруглились. Джумбер улыбнулся еще раз, но уже не обычно, а так, что секретарша Лиля поняла: у ее босса, как всегда, все под контролем. Когда она вышла из кабинета, Джумбер опять подумал про Сашу, сжался всем лицом и сказал: «Неуправляемая. Неуправляемая!»
* * *
Был самый конец мая, душно-ливневый и сладко-ягодный. Саша дохаживала школьные дни, в которые ученикам полагалось носить белый-верх-черный-низ. Саша по-прежнему шагала в школу и из школы одна, долго, через стройки, дворы, бултыхаясь в своих фантазиях. Она часто задумывалась о чем-то и забывала, например, перешагнуть через лужу или не замечала, что из бетонной стены торчит штырь. И если в курточные или хотя бы небелоблузочные сезоны она могла сама, прячась от мамы, замыть пятно или прихватить иголкой с ниткой дыру, то конец мая оголил и выпятил всю Сашину, как ее называли взрослые, неаккуратность. Однажды утром, перед уроками, она воображала себя хоббитом, идущим сразиться с драконом, и присела отдохнуть под древнее дерево, через которое можно было разговаривать с духами. Когда Саша посмотрела на свои пластиковые часики и поняла, что занятия вот-вот начнутся, она
