за то, что последний приступ болезни произошёл на виду у людей, для девочки-подростка подобного сорта публичный позор невыносимее смерти, однако вместе с тем Лера всерьёз испугалась за себя, своё будущее, то, как ей жить далее одной или в чужой семье, и данные мысли, их непосредственность, основательно встряхнули спесивую соплячку. Прошёл угар первой вечеринки, подруги разошлись и девочка осталась одна. Проблем с деньгами у неё никогда не было, не возникли они и сейчас, у матери имелся неплохой счёт в банке, и Лера снимала средства, когда нужно, со своей карты, привязанной к нему. И ходить в магазин, и оплачивать счета она научилась. Но это всё не то. Факт, что она одна дома не только днём, но и ночью, казался ей немыслимым, отсутствие рядом взрослого было неестественным, и тем не менее за пару недель одиночества вплоть до смерти Валентины Сергеевны Лера втянулась в свою новую жизнь, 1 сентября сама пошла в школу, что внезапно превратилось в отдушину и повод не думать о собственном печальном положении, сама рано вставала, сама рано ложилась, соседи лишь иногда заглядывали, осматривались, уверялись, что всё в порядке, бросали на ребёнка жалостливый взгляд и уходили по своим делам. И так могло продолжаться до её совершеннолетия, будь у Леры достаточно средств к существованию.
Валентина Сергеевна, наконец, отмучилась, в её дом вместе с её трупом вошли толчея, негромкие всхлипы, натянутые нервы и ожидание чего-то страшного. Попрощаться с ней пришла половина нашего городка, на кладбище мало плакали и много говорили, стараясь не смотреть в сторону тех немногих останков в ящике, которые сохранила болезнь. В основном все любовались худеньким лицом дочери, которое внезапно похорошело от горя, приняв смиренное выражение. С ним гармонировали глупые тусклые глаза подростка. Лера уже не знала, куда деться от этих взоров, во время прощания она должна была стоять у зияющей могилы без возможности спрятаться за чью-либо спину, но в тот момент, когда поднимали крышку гроба, дабы окончательно и навсегда скрыть от чьих бы то ни было глаз тело её матери, гнетущая неловкость сменилась порывом отчаяния и безысходности. Она вдруг представила, как закрытый гроб опускается в яму, пахнущую сыростью и тленом, и припала лбом к щеке материного трупа, сотрясаясь в рыданиях и забыв обо всём на свете. Зрители оценили мизансцену и ощутили глубокое удовлетворение искренним порывом незрелой души, так хорошо укладывающимся в быдляцкую мораль гнилого стада.
Едва ли не вторым по популярности персонажем на похоронах был, как можно догадаться, не труп покойницы, которая будто и вовсе пребывала в полном небрежении, а глава нашего городского округа. Этот холёный отброс лет слегка за 60 стоял у гроба с неподдельным страхом в глазах, всеми силами стараясь их не опускать, дабы не видеть умершей. Сказал он лишь несколько слов, и, что весьма характерно для любого великовозрастного олигофрена, произнося их, пытался придать своему голосу задушевности и невыносимо обобщал ничтожнейшие мелочи, чему согласно кивали лишь его прихвостни и кое-кто из народа, большинство же смотрело на данный спектакль с недоумением, а то и отвращением, однако перебивать жиденький поток словесных нечистот никто, конечно, не стал, ибо не место, не время и не та ситуация. Уйти тоже никто не ушёл. Присутствуй я там, а не смакуя последний день на берегу моря, я сугубо инстинктивно тоже смотрел бы не на труп Валентины Сергеевны, а на него, смотрел с ненавистью и отвращением, именно его дилетантство, некомпетентность, безразличие и самолюбие, неспособность организовать нормальную работу администрации по причине полного непонимания управленческих процессов, явились тем исходным пунктом, из-за которого мы делали так много ненужной работы, переделывая одно и то же по несколько раз и приходя отнюдь не к лучшему конечному результату только потому, что он соответствовал его убогим местечковым представлениям. Чего он испугался, совершенно непонятно, у него не достало бы ума, совести и воображения, чтобы понять, что это он и его предшественники вогнали Валентину Сергеевну в гроб. Скорее всего, эта краснорожая погань, бывший комсомольский работник и полузечьё, привыкший получать несоразмерно более того, что зарабатывал, просто боялся смерти, абстрактной смерти как последнего в жизни судьи, перед которым не солжёшь, которого не подкупишь, встречи с которым не избежишь, а на лежащую подле него покойницу ему было откровенно плевать. Хотя он и такие как он активно пытаются обезопасить себя от смерти, недаром же среди этих червей так распространено религиозное мракобесие, они истово желают обеспечить себе место в несуществующем раю посредством усердного исполнения надлежащих ритуалов, не забывая, однако, заглядывать и в гороскопы.
Больше эмоций вызвали речи заместителя Валентины Сергеевны, слова которого и над гробом, и потом на поминках имели успех не столько своей содержательностью, он как всегда нёс чушь, сколько искренностью. Надо отдать ему должное, страха в них не было, было немного грусти, немного общих соображений полурелигиозного-полумистического толка, хорошие, добрые воспоминания о покойнице житейского характера и очень много ничего не значащей воды. Поминки, по сути, вёл он, сидя слева от главы, который располагался, прошу прощения за каламбур, во главе стола, а напротив сидела Лера. Наверное, исключительно из-за этого мероприятия и стоило бы помянуть Валентину Сергеевну тёплым словом, её смерть имела более благотворное влияние, чем жизнь. Люди сидели на открытом воздухе в тени деревьев в местном кафе в будний день, приятно выпивая и вкусно закусывая.
Её братца всеми силами старались отстранить от близости к главе округа. Сие удалось, того нигде не было видно, ни на кладбище, ни на поминках, о нём забыли, не испытывая ни малейших угрызений совести. Однако о данном существе много говорили в дальнейшем, после бесследного исчезновения его племянницы Леры (чьим наследником он даже не являлся), вследствие которого всё имущество Валентины Сергеевны перешло государству, но только много позже, буквально на днях, когда девочку официально признали погибшей, в связи с чем мне и представился случай вспомнить всю историю. До наступления развязки их дом закрыли, опечатали, отключили ото всех коммуникаций и оставили ветшать на три года, животному не досталось и ничтожной толики наследства. Однако какие-то деньги после смерти сестры Сергей Сергеевич всё-таки получил, правда, сколько и откуда, определить не удалось. Ходило множество сплетен по поводу того, куда же на самом деле исчезла Лера, и наиболее вероятной версией является та, согласно которой через несколько недель после смерти Валентины Сергеевны зечьё выкрало племянницу, халатно оставленную социальной службой в одиночестве, и что-то с ней сделало.
Вероятно, вести о сироте через жену Сергея Сергеевича, бывшую проститутку, дошли не только
