Повернулся к Диптрену. Тот доедал кроля, что-то бормотал сам в себе. Видно, что размышляет о прошедшем, пытается выстроить цепочку.
– Не возражаешь, если мы возьмем Рукиб… то, что от него осталось, на
исследование?
Юноша хмыкнул:
– Две недели прошли, возвращаю. Мне надо спутниками заниматься, и так
проект затянул. Пока отходил, возникла одна идея…
Гринвин усмехнулся:
– Не зря, значит, тебя гранитом хлобыстнуло. Умнеешь. А если бы по голове
скользнуло…
– Был бы вместе с Рукибом в обители богов.
В гостиницу парень вернулся поздно ночью. После встречи с директорами
зашел в кафе «Вороной Есаул», где сполна насладился ароматным кофе, забежал в
офис проектной фирмы, сдал очередную фэнтезийную темку про эльфов. Там
посмотрели, одобрили, долго говорили что-то приятное. Его это прилично
раздражало, но, что делать? – не стоять же с каменным лицом на деловой встрече.
Осмотрел комнату. Комфортабельная, просторная студия по сравнению с
островом выглядела клеткой. Диптрен усмехнулся – когда во время учебы жил в
общем корпусе, такая площадь казалась пределом мечтаний. Скниул пропитанную
потом одежду и плюхнулся в джакузи, стоящую в дальнем углу. Мягкая зелень
осветила перекатывающиеся пенные барашки, вода приятно пахла, пузырьки
воздуха щекотали и успокаивали занемевшие мышцы.
– Эх, совсем себя забросил. Квартальчик прошелся, а уже устал. Надо бы
собой заняться.
Юноша расслабился, закрыл глаза. Дыхание выравнивалось, грудь мерно
поднималась над играющей водой. Вспоминалась учеба, первые проекты,
восстановление земель, сбор исторических данных, разработка новых видов
существ… Внезапно возникла мысль, словно молния в ночи, разрезавшая темноту:
– А почему бы и не «да»?
На поверхности волн возник кристалл. Диптрен повел рукой, откидывая
лезшую в глаза намоченную фиолетовую прядь:
– Зачем возобновлять историю, если её можно творить самому?
Пальцы стремительно отстукивали коды. Кристаллы последней серии могли
без труда отображать на экране мысли, даже в графических образах, но Диптрену
лучше думалось, когда руки заняты работой. До отъезда на остров оставалось еще
три дня и за это время страсть как надо увидеть Сартмеса.
***
Огромный горячий диск из приветливо-оранжевого стал малиновым. Небосвод
словно залило кровью – словно боги устроили страшную битву, унесшую не одну
тысячу душ в царство Голлиоса. Песчанники остались позади, а вместо них под
ногами вот уже три дня скрипела до красноты обожженная жаркими лучами глина.
В горле пересохло, глаза слизились от злобного Герейского песка. На горизонте от
поднимавшегося к небу горячего воздуха плыли тени, принимая причудливые
формы.
По пустыне катился подгоняемый ветром засохший биюргун, местами
колыхалась редкая полынь. Пармен, до этого весело и без умолку болтавший обо
всем на свете, примолк – то ли горло за неделю пути пересохло, то ли замер от
ужасающего вида безводной местности.
– Слушай… а ты как сильным таким стал? Волхвы же тощие… что вся мощь в
заклятия уходит.
Авенир взглянул на смугляша. В глазах искренний интерес, ждет ответа.
Повернул голову, коротко буркнул:
– Полынь.
– Что?
– Трешь в порошок и каждое утро пригоршню впихиваешь в глотку. За пару
месяцев так бугры раздует – даже горные великаны позавидуют. Только каждый
день надо, а то пользы не будет.
Раздался хлопок, будто разорвались кузнечные мехи. Герои обернулись. Шагах
в трехста среди растресканной почвы зияла дыра, клубы ярой пыли поднимались
грозными барашами. Из логова выполз громадный питон, кинулся в сторону
путников, оставляя позади грязную полосу. Авенир, как зачарованный, следил за
тварью. Чешуйки, отполированные глинистыми черепками, переливались всеми
цветами радуги, в черных глазах отражается небо, крупные мускулы во время
движения перекатываются мощными полосами. В пасти легко бы уместилась
крупная псина, желтоватые клыки хищно блестели на солнце, мокрые от змеиного
яда.
Корво смотрел на подползавшего полоза, не замечая испуганного ржания
ахалтекинца.
Со свистом пронеслись два кинжала, блеснув вороненой сталью. Питон
зашипел и забился о землю, из пронзенных глаз хлынула зеленоватая кровь, густыми кисельными каплями питая иссохшую обожженую землю. Мужчины
очнулись, Корво со скоростью ошалевшего зайца ринулся к змею, толстые пальцы
сжались чуть пониже головы чешуйчатой твари. Существо набросило несколько
колец, намереваясь задушить жертву. Пальцы сжались сильнее, руки здоровяка
резко дернулись, под шкурой захрустели позвонки. Гигантское тело обмякло, завалив рыжеволосого своей тяжестью, дыхание сперло. Корво напрягся, пыхтя, освободился от мертвой туши. Лицо пылало и чесалось, мышцы закоченели. Герой
отдышался, с изумлением переводил взгляд то на застывшего Авенира, то на
Пармена. Вытащил из трупа кинжалы, отер о глину, протянул юноше.
– Жестоко ты червячка-то, смугляш? Где так метать научился?
Юноша смутился, нелепо подтянул плечи к лицу.
– Да не знаю, само… как-то. Увидел, ну и руки потянулись. Я ещё не жестоко, ты его вообще задушил.
Корво ухмыльнулся:
– Так я из жалости. Чтоб не мучился после твоей бесчеловечности.
Вмешался волхв:
– Мясники – паяцы, хватит склады вить. Цепляйте зверя к Унтц-Гаки. Как мы
жрем, так хоть на пару дней хватило бы.
Корво напрягался, пыхтел, даже пару раз освежил сухой пустынный воздух
нижними залпами, но не мог оттащить змея. Плюнул, и значительно произнеся –
«раз мясо не идет к бугаю, бугай идет к мясу», соорудил из подвернувшихся
молоденьких деревцев носилки, умело подсунув их под поверженного зверя.
Огненный шар застилал больше половины неба. Лучи жгли нещадно, плечи
рыжего растрескались, он то и дело сдирал белесые лоскутья, под которыми
пылала малиноцветом новая кожа. Ахалтекинец под ним отливал желтым -
отойдешь немного и кажется, что весь покрыт золотом. Так они и скакали –
красный на желтом.
Пармена солнце будто совершенно не трогало. Смугляш уже освоился на
широкой спине гнедого и внимательно рассматривал ногти на руках.
Авенир за дорогой не следил, муравит чует, куда ползти. Уткнулся в книгу, глаза внимательно бегали по замысловатым крючкам, из которых складывались
строки. Временами прерывался, хмурил брови, тер лоб и снова погружался в
древние странные сказания. К седельной луке муравита были прикреплены
носилки, сверху громоздилась смежеванная туша. Унтц-Гаки полз бодро, не
замечая веса, который могли сдвинуть лишь троица быков.
Пыльная дорога виляла по холмам, пробираясь по низинам, огибая
выпирающие из глины, словно серые зубы из челюсти старика, острые высокие
камни. Хоть и без продыху, но продвигались медленно, на такой жаре не
поскачешь. В дневной жар, когда идти было невыносимо, Корво с Парменом
собирали хворост, зажигали костер, жарили мясо питона. Ломти шипели, капли
жира падали на угольки и зеленым дымком взвивались в чернеющую даль.
Глубокой холодной ночью Авенир всех останавливал на привал, очерчивал
широкий круг, шептал молитвы и ставил защиту от зверья и духов. Квест проходил
спокойно, разве что Пармена однажды цапнула пустынная крыса – рану прижгли, но лодыжка опухла и чесалась.
На окоеме забрезжила полоска приземистых домиков. К полудню она
растянулась на весь горизонт, а вечеро путники вместо убогого селения с вышины
холма узрели развернувшийся во всю красу город. Стены из красного камня
упирались в небосвод, редкие окна больше похожи на бойницы – узкие щели
между массивными камнями. Ворот не было, проход широк так, что поперек
караван пройдет.
Корво хмыкнул.
– Ну, вот вроде и Турмага. А где двери то?
Волхв удивленно осмотрелся:
– Изветшали, наверное. Кто знает, сколько тысячелетий стоит. С пути сбились, чтоль? Селение должно быть. Или тот корчмарь продал неверную карту?
Пармен испуганно уставился на волхва:
– Такую… из пергамента? Со значками? Я для таверны их вместо картин
рисовал, чтоб стены украшали.
Еще полдня брели вдоль стены. Корво сказал, что рядом с городом всегда
живет какой-нибудь отшельник, даже если город вымер. И правда, под вечер
наткнулись на дом. Те же красные камни, высотой в три человеческих роста, вход
изнутри завален огромной черной скалой. Троица орала до хрипоты, стучала по
стенам, Авенир даже швырнул с помощью магии огромный булыжник в обелиск, отчего тот зазвучал низким гулом.
Унтц-Гаки подполз к входу, уперся в заграждение. Пластины хрустели, Корво
даже показалось, что он видит, как перекатываются жилы существа, муравит
головой и передней парой лап упирался в каменистую землю, та бугрилась, нежелая держать зверя, но, скрипя, повиновалась. Наконец, между красной стеной
