головой и передней парой лап упирался в каменистую землю, та бугрилась, нежелая держать зверя, но, скрипя, повиновалась. Наконец, между красной стеной
и заграждением образовался проход, в который смогли протиснуться герои.
В темноте засиял свет, загремел хриплый песочный голос:
– Вот настырное людье! Только поспать лег, а уже в гости лезут. Ну, заходите, коли прощемились. Будем любить и жаловать. Даже жучка вашего попотчую, а то
хилый какой-то, заслонку еле сдвинул.
Промасленные тряпки в факеле, больше похожем на ствол долголетнего дуба, разгорелись, и из внутренней двери вышел хозяин. Мощный торс, широкие плечи и
огромные руки, словно сплетенные из корней старого дерева. Кожа такого же
красного цвета, как и стены, квадратное лицо и горящие желтым огнем глаза.
Великан строго смотрел на мужчин, Авенир едва достал бы ему колена, в душе
волхва пробежал холодок. Тот заметил, что путники оторопели, довольно
улыбнулся.
– А кого еще ожидали узреть в краю пустынников – прелестный кармилитянок
да карликов-лицедеев? Эй, Димехра, готовь стол! Для малюток! И озорника нашего
оберни, а то раздавит.
Пустынник прошептал заклинание, хлопнул в ладоши, вызвав ворох
трескучих искр. Когда рябь в глазах ушла, на месте гиганта стоял невысокий
сухонький мужчина в сером балахоне с красной бахромой по краю. Из капюшона
выглядывало светлое лицо с редкими седыми бровями, глаза озорливо подмигнули
Авениру. Чаровник поклонился, бархатно молвил:
– Зовите меня Фемист. Буду рад вечеровать с гостями. Извиняюсь за
представление, мало ль кто с дороги заходит.
Нир удивленно посмотрел на сухонькую фигуру, почтительно склонил голову:
– Я – Авенир, волхв и пророк Высшего! Хм, стараюсь быть, как могу. Это –
Корво, крестьянин, перекованый в воина. А вот этот смуглый – Пармен. С перепугу
может всяким хламом метко швыряться. Ну, там кинжалами, булыжниками, кувшинами. Специально же даже по носу себе пальцем не попадет.
Седовласый улыбнулся:
– Знаю, встречал и таких. Пожалуйте в трапезную.
Мужчины прошли, сели за стол. Вышла хозяйка – статная полная женщина в
такой же серой накидке с красной каймой, в руках пузатый чугунный котел, доверху набитый дымящимися жареными перепелами. Следом подоспели
кувшины с соком, зайчатина и пареные корни пустынного хвоща. Пока гости
налегали на яства, Фемист неторопливо потягивал сок. Синие глаза блуждали по
стенам дома, взгляд остановился в углу, где беззаботно плел паутину толстый паук.
– Как и всегда… как и всегда…
Пармен оторвался от зайчатины:
– Что за думы думаешь, хозяин?
Мужчина отмахнулся:
– О своем, о вечном. Жизнь такая разная, иногда замечаешь, чего видеть не
стоит.
Теперь уже Авенир заинтересовался, жевать стал медленнее, брови
нахмурились. Это Корво лишь бы набить желудок, даже став воином, крестьянские
замашки остались, а ему, волхву думать должно… и не только пузом.
– Фемист, поведай о сердечных тайнах. Мыслью не раздавишь, а тебе хоть
легче станет. Видно, гложет тебя что-то.
Светлолицый вздохнул. С визгом по каменному полу прополз ребенок, задел
плечом ножку стула, повалился, ударился носом в кирпич. Дом заполнился ревом.
Появилась Димехра, ухватила мальца, исчезла в боковой комнате за плотной
фиолетовой шторой.
– Ребенка кличем Юрием. Он из нас самый счастливый. Душа в человеке
появляется на третью весну, а когда проклятье настигло наш дом, в его жизни едва
минула первая.
Волхв придвинулся ближе, участливо кивнул. Фемист вздохнул.
– Я раньше был монахом Высшего, служил в Элхои. Это недалеко отсюда – за
Турмагой, среди черных гор. Приносил жертвы, совершал посты – это тоже
жертвы, только вместо коров и людей медленно убиваешь себя.
– Как так людей? Себя? Высший заповедал другое!
Мужчина улыбнулся, обнажив белые заостренные зубы.
– Тогда еще не знали, что можно, что нет. Каждый делал, что ему вздумается.
Это уже потом приходили слуги Единого в образе наставников, учили, ругали, опять учили. А тогда… Ну вот. И встретил я женщину, из-за которой оставил
духовные подвиги.
– Ради Димехры? Но она не такая уж и…
Пармен осекся, понял, что не к месту. Кто знает, сколько им лет. Фемист
выглядит молодо, хоть и седой. Но седой, это не старый, побелеть можно от чего
угодно.
– Когда долгие месяцы и годы не видишь женщины, забываешь, что такое
красота. Каждая тебе видится ангелом с небес. Невысокого духа братья даже на
мужчин и зверей поглядывать начинают. Я в то время находился в свеберских
землях паломником – холодный край, промозглый. День – дождь, два – ветер. Болот
немерено. Выпал мой черед идти на рынок, купить еды и целебных трав. А она как
раз на обочине стояла, продавала листья мяты, корицу. Разговорились.
Фемист сделал паузу. Ухмыльнулся.
– Через несколько лет странствий вернулись в эти земли. В город не селились, обернулись турмами, жили отшельниками. Дом наш сразу видно, путники находят
приют. Пришел однажды странник – лицом похож на вашего волхва, только волосы
как кора Иоппийского кедра – темно-фиолетовые. Отговаривал его идти в
проклятый город, не послушал. Через неделю воротился, пламенеющий от злости, в глазах недобрый свет. Оказался он великим магом и заклял нашу семью. С чего, не пойму.
Корво услышал о проклятии, изо рта выпал недожеванный перепел, руки
задрожали, лицо стало цвета мела. Хозяин небрежно отмахнулся.
– Да не бойтесь. Оно только на нас действует. Когда маг ушел, я закрыл вход
камнем – мало ли, турмы набегут. Проснулся, пошел на торжище, закупил телегу
всего, только под вечер вернулся. На следующий день смотрю, как были перепела с
зайцами, так и остались, будто и не ходил. И все. Каждый день одинаков.
Просыпаемся в одном и том же месте, с одним и тем же запасом еды. Не стареем, не умираем – ничего. И так уже добрую сотню лет. Чего только не делали. Я
заклятий снимать не умею. Сначала радовались – не надо еды покупать, можно
жить и наслаждаться. Через пару месяцев надоело, кидались стульями. Даже
убивали друг друга. Все одно. С первыми лучами просыпались в одной постели, в
одинаковой одежде. Ребенок одинаково плачет, одинаково ударяется о ножку стола.
В углу паук плетет паутину. Все в этом доме как заученная песня – каждый раз одно
и то же.
Авенир настороженно спросил:
– А как можно снять заклятие? Единый же сильнее магов.
Фемист печально вздохнул, взор потух.
– Я стыжусь просить Высшего. Он далеко от моей души, а идти в храм, место, где Его дух обитает непрестанно – далеко, за день не успеть. Да и как? Если
заклятие снять – превратимся в прах, новую жизнь вымаливать – недостойны мы
этого. Лучше уж так. Хватит о нас, – Фемист налил вина из Авенировых мехов. -
Вы-то с какими чаяниями пришли в Турмагу? Сюда не от хорошего бытия бегут.
Корво внимательно посмотрел на мужчину. «Скорбь очищает взгляд» -
вспомнил наставления отца бородач. Синие, как небо в жару, глаза смотрели с
интересом, светились добротой и мудростью. Так бывает, когда человек перенес
много незаслуженного страдания и боли – умеет понять чужое сердце.
– Мы ищем земли обетованного Веллоэнса. Говорят, там находят пристанище
неспокойные души, бедные становятся богатыми, увечные здоровыми. Авениру
повелел Высший, я хочу обрести новую родину…
Взглянул на смуглого юношу, пожал плечами:
– А Пармена просто взяли. Чтобы болтал. В пути болтун – предвестник удачи.
Фемист улыбнулся.
– Чтить законы предков – дело правильное. Заодно и съесть его можно, если
голодно будет. Съесть ведь – это не убить, а так – необходимость. Оставайтесь на
ночь… А по утренней прохладе отправитесь в город. Это древнее место было
когда-то более мирным селением. Добывали руду и камень. Отправляли всех
клятвопреступников и воров. После долгих лет работы в пещерах и правления
заклятого Зуритая, люди не заметили, как пропитались рудой, камнем и огнем, превратились в тех, кого сегодня кличут турмами. Турмага – столп огнистых
земель. Тур – шест, или столп. Когда же шахта уходила глубоко в недра, там
встречалась раскаленная река земли и металла – её назвали магой.
Авенир слушал, затаив дыхание. Он смутно помнил уроки Академии, которые
с каждым днем все больше и больше исчезали из памяти. Когда-то им рассказывали
и про турмов и про огнистую землю, а сейчас все кажется видением. С головой, как
с жезлом – не метнешь за день пару молний, камень в навершье начинает блекнуть, ралисту мутнеет. Приходится каждый день натирать до блеска, да поджаривать
перепелов и прочую живность. Корво виду не подает, но волхв то знает, что
рыжебородый побаивается всего запредельного. Даже жареного змея жрал с
