в этом воздухе слоится невесомая надежда
этот воздух станет влажным
он родит – ты подожди.
«Трудные тяжелые кубы…»
Трудные тяжелые кубы
расписные тревожные клумбы
городовые столбы и городские деды
книжные смешные фотосамоделки
винтики винтажа и разговор на ниточке —
популярные отметины на всем
в этих произвольных летних дырах
находятся все люди и весь пляж
зонтики ненастья и кусочки части
сложены мозаикой
повешены на гвоздик
дождик дождик
почему
ты всегда идешь нутром?
Что ты сказала про мою мать, ведьма?
Кате
Да – сказано точно тобою дружок – тем пронзительным утром
мой оранжевый розовоклювый скворчонок
выпал из натянутого тепла дупла
это была наверное самая темная светлая ночь в начале июня
ведь потом начались ледяные дожди из томной прорвы
а радужное небо стало бессмысленно высветлено
в пределах всех 256-ти градаций тона пантона и тела
точно также как мы с ним – другом – не прошли
в тот ветер в тот февраль по снежному полю в прощание
точно также как мы с ней – другой – не засели
в каком-нибудь предновогоднем кафе в смещение дружбы
точно также как мы с ними – подростками – не прослушивали
басни и песни ноябрьские друг для друга в глухую пасть:
H.I.M. один раз – H.I.M. навсегда
так и будь себе нравственен и богат анестетик
я когда-нибудь стану все-таки добрым
я буду всегда пить вино разбавленным впредь
потому что скворчонок – выпал а не улетел
Господи! —
все-таки как хорошо что не снова а заново
это со мной случилось опять как всегда задом и наперед
хотя странно что как будто бы в первый раз —
ведь казалось бы —
мог и привыкнуть к летнему зною
видел многие гнезда птенцов
видел тушки их тщетные все до наготы
но только в этот канун солнцестояния
встал растерялся нашел и закончил
всё трижды – как за волосы и соколом оземь
как в загадочной сказке.
Сонет Карелии
Ни одна цель не стоит своего прицела —
зачем бы стоять на тонкой оловянной ножке
стоически ожидая седых ветров Калевалы
уносящих тебя к лешим к русалкам к столбам нашим?
скажи мой друг зачем ты оседлал седого оленя
и рванул с этапа за границы Лапландии к озерам Узу? —
ты ведь мог переварить все слова и отточить веру
не прикладываясь к Средиземноморью алому на вкус
я буду писать тебе письма даже от руки брат Енисейский
только скажи мне свой адрес чтобы не между сосен
падали мои листья мои ясени мои песенки
ты ведь помнишь я всегда рад задавать вопросики
ведь и мне нужен гибкий стройный ответ
а не твой берестяной пистолет
и мои разговорчики.
«Помнишь папа…»
Помнишь папа
я говорил что скоро уже станет легче?
ну собственно вот…
я только что бросил последними
срывающиеся розовые слова:
зачем-то идти босиком – можно выйти?
дети тоже молчат небо тоже молчит
за фиолетовыми мокрыми облаками серого дна
новый прогноз как озябший солдат
обещает нам переменчивость и кропотливость
тростник на виду ива клен
и вот еще сердце —
ну что ж.
«Сказать…»
Сказать
то, что в пупырышках,
и выразить то, что синее, —
наверное это везение, и, возмож
но, небо
расколется как орех.
Помнишь,
я сравнил течение
с необходимой как яблоко твердостью?
Я говорил о том, что на кончике языка
не поместится ни чертика,
ни одного плачущего ладаном об
раза —
только воздух и свет.
И вот еще:
я, не вынимая булавок,
хотел их утром все пересчитать,
но не нашел ни одной,
даже ничтожной, —
их не было там.
«Малютка птица желтый воробей…»
Гаврила Романович, зря вы это все…
Малютка птица желтый воробей,
скажи когда ты первого червя съел?
У каких дверей простых некрашеных
ты, щупальцами соловья обят,
стоял несмел и трепыхался?
Над кем не насмехался твой живот
голодный,
и семечек гурьбой простой
когда ты не был совращен?
Когда на перепелкином мосту
ты ниточку тянул к своим цыплятам?
Где ты, виноватый?
В чем этот сладкий запах не переварил,
а говорил: «Чирик!» —
ты помнишь, ты проникся?
Ты малым был и в глине размечтаешься.
А солнце твои перья претворит
в пыльцу полезную и сотовую, едкую —
для пчел,
для перстня молодой девицы.
Он будет с глазом камня твоего,
пушистый ты комок.
По закону полета стрелы
Я понял что по-щенячьи влюблен в этот сырой мегаполис
когда ночью тем летом увидел как реклама искрит
зелеными отблесками пламени ада
я понял что мы не избавились от жажды
когда бутылки собрались на столе как шлюхи на вечеринке
чтоб демонстрировать друг другу свои этикетки
по разной цене одинаково пестрые
да, blue label
я понял что цветные полоски на белом фоне
могут быть так плавно изогнуты и сломаны в складках
