– Помоги мне раздеться. Не видишь, кровью исхожу.
За восемь бед – один ответ. День мы с Петей перепутали с ночью. И потому скажу – как упоителен был тот день.
В семь вечера вернулись разом родители.
– Отец, – с порога театральным шепотом говорит мама, – у нас в доме посторонний.
Еще бы. Амбре еще то. Пот Пети и мои духи. Прибавьте к этому «аромат» отцовского коньяка.
– Мне куда? – бедняга Петя. Как он напуган.
– Вылезай в окно. Тут не высоко, – так я шучу. Он и полез. В одних трусах. Хорошо их натянул. Я его в последний момент за эти самые трусы затащила обратно.
В этот момент постучали: «Тамарочка, ты дома?»
Мамин голос был сладок до приторности.
– Дома я. Отдыхаю. Сейчас выйду.
Не торопясь, мы с Петечкой оделись. Я, как могла, привела свою рожу в порядок, расчесала кудри шоферские.
– Посиди пока тут. Я подготовлю почву и позову.
Где полковник? Где заместитель начальника главка? Тут и сейчас надо решать небольшую, но очень важную для меня тактическую задачу. Зря, что ли, мне присвоили звание?
– Что с твоим лицом? – важнее для матери нет проблемы.
– Ты ранена? – Иван Алексеевич конкретен.
– Бандитская пуля, – почти не вру. Он верит.
– Куда? Сильно?
– Папа, я шучу. Просто упала и коленку поцарапала. Меня мой шофер довез. Сейчас он выйдет. Приводит себя в порядок, – и тут зову, – товарищ водитель, идите сюда.
Молодец Петя. Вышел, чеканя шаг: «По вашему приказанию прибыл».
Мама даже глазки прикрыла от удовольствия. Определенно уже в мечтах у нее поиметь такого же шофера. И чтобы тот также подходил. Но говорил бы другое: «Прибыл любить тебя, моя дорога я».
У мамы возраст такой.
– Давайте пообедаем вместе, – я знаю, у Вениамина Алексеевича пообедать синоним «выпить».
– Премного благодарен, – вежливый Петенька, – вынужден отказаться. Мне на службу надо.
Быт. Скукотища. Но поесть надо.
Петя уехал. Мы поели. Вениамин Алексеевич выпил свою норму – двести пятьдесят граммов – и удалился на свою половину. Будет спать теперь до позднего вечера.
Я уснула сразу. Без сновидений сон для меня скучен. Что-то будет завтра?
* * *
Во вторник, девятнадцатого августа, меня вызвал заместитель начальника главка, он же начальник штаба.
– Я ознакомился с вашим отчетом, – не скажут в простоте «прочел». – В ваших действиях просматриваются неплохие качества командира. Но при этом вы допустили и промахи. Это поправимо. Я подписал приказ об откомандировании вас на учебу в Высшую школу милиции, – он и улыбаться умеет. – Смотришь, потом и в академию пойдешь, – сейчас предложит выпить. Такое было у генерала выражение лица. Но нет. – Даю Вам пять дней отдыха. В следующий понедельник приказываю прибыть в отдел кадров за направлением.
Пять дней, со вторника по субботу, я каждое утро отправлялась в госпиталь к Тимофею Игнатьевичу. Лежал он в отдельной палате, и мы могли часами говорить. С перерывами на прием пищи вести разговоры. Вернее, говорил он, а я слушала.
Он продолжил свою повесть о жизни.
– На заводе настоящая жизнь. Это, как в армии. Сразу видно, чего ты стоишь. Нет, конечно, и там, и тут встречаются и подонки, и проходимцы. Но все же труд и служба подобны лакмусовой бумажке. Работали в три смены. Строили, – увидев на моем лице маску недоумения, пояснил, – суда и корабли строят. Это так. Так вот строили одновременно два корабля. Ночью особенно красиво. Всполохи сварки на черном небе.
– Не знала, что вы лирик.
– Вы многого обо мне не знаете. Может статься, и узнаем друг о друге больше. Дай попить. Что-то в глотке сухо стало, – полковнику его сослуживцы исправно приносили коньяк. – Мать скоро нашла отцу замену. Я не осуждаю. Что тут поделаешь. Это мужик может, походя, удовлетворять свои физиологические потребности. Вам, женщинам, нужно постоянство, – это не обо мне. – Так в наш дом вошел Анатолий. На три года младше матери. Нагловатый, самоуверенный малый. У нас с ним с первых шагов сложились, мягко говоря, напряженные отношения.
Я ярко представила эти «напряженные» отношения и не удержалась: «И кто побеждал?»
– Соображаете. Я к тому времени уже имел первый разряд по боксу. Умел бить так, что следов не оставалось. Но и мать мне было жалко. Кончилось все тем, что я съехал в общежитие.
Два дня пролетели. Меня вызвали на службу. Выдавали зимнюю форму и обувь. Как не получить? Там и отметили это наиважнейшее событие. Пришли те ребята, что были под Пушкиным.
– Ты, лейтенант, в полковники годишься. Голос у тебя такой. Где выучилась?
Не стала я говорить им, что училась на актрису. Там и голос поставили.
Домой меня отвез Петя. Видела я, что он очень хочет подняться ко мне «чайку попить», но и я было непреклонна: «Петя, у меня папа и мама. Нельзя».
Угрюмо попрощался Петя и так газанул, что из-под шин дым пошел.
Наверное, и я, как все. Прав, значит, Тимофей Игнатьевич.
– Что случилось? – Тимофей Игнатьевич был не на шутку обеспокоен. Но, когда я рассказала, что да как, он развеселился.
– Вы отрез на шинель не отдавайте в ателье. Мы вам такую шинельку пошьем, что там Дом моделей. У меня сохранился отрез тонкого драпа. Не то, что вам выдают.
Потом было продолжение его жизненной повести. Я узнала о его работе в комсомольском комитете. О том, что был он членом горкома комсомола.
– Это было в 1967 году. Тогда, в канун пятидесятилетия революции, вышло Постановление ЦК об укреплении рядов милиции. Я попал в эту кампанию. Школа милиции. Средняя. Потом служба в одном из отделений города. Как мы говорим, на земле.
Тимофей Игнатьевич попросил смочить горло.
– Я тоже, пожалуй, причащусь.
– Можно. Вы что, верующая?
– Вот уж нет.
Полковник замолчал. После паузы.
– Я тоже атеист. Член партии. Но вот, что я тебе скажу. Ты младше меня на десять лет. Помню похороны Сталина, – и он туда же, как папа, – помню и Хрущевские перегибы. Он, знали бы вы, снес больше церквей, чем за все предшествующие годы. Не зря же его сняли за волюнтаризм. Но в шестьдесят седьмом жизнь в стране как-то наладилась, – задумался о чем-то и продолжил: – Причащаются люди в церкви. Но все это, впрочем, пустое. На чем я остановился?
– На том, что вы работали на земле.
– Это большая школа, я тебе скажу. Все было. Преступления на бытовой почве. Самые распространенные. Квартирные кражи и разбой. Донимали щипачи. Их особенно трудно взять. Так что опыта я поднабрался. Молодой был. Силы много. Семьи нет. Сутками пропадал на службе. Заметили и назначили сразу начальником отдела по борьбе с бандитизмом в районном управлении. Сколько завистников! Один случай. Мне «стукнуло» двадцать пять. Решил накрыть «поляну» прямо у себя в кабинете. Все по-простому. Никаких особых закусонов. Три бутылки «Московской» на семь человек. Это же для молодых мужиков, что для слона дробинка. Нашелся пакостник и накатал телегу в город. Тогда еще не было главка, в управление. Меня на ковер к заму по политчасти. Я же член партии. Он с порога: «Партийный билет положишь. Зарвался, молокосос». Не сдержался я и в ответ ему нагрубил: «Не ты мне его вручал, не тебе и отбирать». Хорошо за меня заступился другой заместитель. Он меня, оказывается, уже присмотрел. Намеревался взять к себе. Отстояли, но с должности начальника убрали. Втихаря перевели в другой район.
Тимофей Игнатьевич устал. Я это видела.
– Мне домой надо бы, – соврала я.
– Конечно, милая, – впервые полковник так назвал меня. Защемило, но ушла. Как же иначе. Догадается, что вру.
Пятый день.
Придя в госпиталь, я не застала полковника в его палате. У меня сердце скатилось ниже того места, откуда дети появляются. До пяток не успело дойти. Сестра вошла: «Тимофея Игнатьевича повезли на консультацию в Военно-медицинскую академию. Скоро вернутся. Вы подождите тут».
Не осмелилась спросить, по какому такому поводу повезли к военным врачам. Зародилось во мне какое-то чувство, почти материнское. Тревога за этого мужчину. Тихо в палате. Солнышко пригревает. Не заметила, как задремала.
– Дома спать надо, – это его голос. Теперь от этого глубокого баритона у меня мурашки по спине.
– Что с тобой?!
– Да ничего. Просто для окончательного освидетельствования надо было получить заключение невролога. Умора, – Тимофей Игнатьевич в отличном расположении духа. – Посмотрите на кончик носа. Потом в сторону. Это себе за затылок. По коленкам стучал, по животу какой-то металлической палочкой водил. Щекотно же. Нервы мои в норме. Могу продолжать службу в органах внутренних дел. Послужим, капитан?
– С чего это капитан?
– Э, брат, ты и не знаешь. Тебе присвоили капитана.
– Кто это вам сказал?
– Забыли, кто я? То-то, брат. Наливайте. Отметим и пора мне начинать выходить из состояния болеющего.
Тут и обед подоспел. Принесли в палату, и мы его разделили на двоих. Так состоялся наш первый «семейный» обед.
Перед моим уходом состоялось наше объяснение-признание.
